Я опознал нужную мне лачугу по инкрустированной дверце (именно эту примету назвала мне торговка) от шкафа, когда-то, безусловно, дорогого. Постучал, и, услышав нечленораздельное бульканье, вошел внутрь.

В центре жилища валялись угли, от них еще шло тепло; с потолка свисали пучки трав, и только благодаря их сухому, пряному аромату, пробивающемуся через вонь, я не выбежал тут же, зажав нос. Не то, чтобы я как-то особо чувствителен к запахам, в конце концов, я жил на дне Дор-Надира, но это было слишком… Словом, я не убежал, и, следовательно, смог увидеть скорчившуюся в углу женщину.

— Я пришел купить травы. — Сказал я, стараясь дышать ртом, но и его особо широко не разевать.

— Белоголов… — заскулила женщина, прикрытая лишь кучей тряпья.

— Ты Мэйла?

— Да… Мэйла я… не режь меня…

Да я счастливчик. Куда ни пойду — всюду встречаю понимание и готовность сообщить мне то, что я прошу.

— Не буду, — пообещал я. — Мне нужны травы. Я дам за них… — я вынул из кошелька монету и повертел ее, — золотую монету.

— Синецвет, кемрица… — пробормотала травница, но подползла ближе, как зачарованная пялясь на золотой. Я раздельно произнес:

— Мне нужен синецвет, тут ты права. А еще налепиха, чекрыш и… — я порылся в памяти в поисках невианского названия травы. — Цепун.

Без цепуна никак, хоть от него у меня и будет голова болеть дня три, не меньше. Все из любви к искусству. Искусству шпионажа, чтоб ему пусто было, и Вито тоже, и моему любопытству. Взять бы их разом и утопить в яме с отбросами.

Женщина кивнула и полезла обратно в тот же угол. Сначала мне показалось, что она опять заляжет там и начнет ныть про белоголов, но она стала копаться в каких-то мешочках, и у меня появилась надежда на то, что я получу искомое прямо здесь и сейчас. Я воспрял духом.

Травница, не переставая бормотать себе под нос названия трав, причем некоторые из них были исключительно хавирские, что меня порядком удивило, все рылась в углу. Наконец она протянула мне четыре мешочка. Мне осталось лишь надеяться, что травы, содержащиеся в них, собирали не несколько лет назад, иначе толку от них будет чуть. Следовало проверить, нужные ли травы я получил. Я развязал первый мешочек — пахнуло сладостью, чем-то напоминающей сирень. Женщина наблюдала за мной, не мешая, ведь исконное право покупателя — проверить товар. Второй мешочек пах свежей травой с ноткой лимона, третий — слабо, корицей с горчинкой. А четвертый… в нос мне ударила волна сладкого, тягучего, кружащего голову запаха. Цепун, который в Хавире называют 'аш-алла и надир', что в переводе означает 'уносящий душу за пределы'. Я кивнул, кинул ей золотой. Она схватила его, отползла и забормотала:

— Калея красная, чемерица, мед и черный корень…

Я собирался уходить, но почему-то остановился и спросил:

— Как ты сказала?

— Калея красная… чемерица, мед и черный корень…

— Для чего это… используется? — спросил я, и внутренне похолодел. Не знаю, что заставило меня ждать от нее осмысленного ответа, но Судьба в этот день была благосклонна. Или, как раз наоборот — нет.

— Чтобы убить ребеночка… в животе. Убить… Раз — и нету… — она захихикала. — Надо? Еще золотой.

— Нет уж, — ответил я. — Хватит с тебя и этого. Прощай.

Вышел я, шатаясь, и вовсе не от буравящего мозг запаха. Внутри, как птица в клетке, билась мысль: 'Почему?'. Я бы выпустил ее на волю, как того жаворонка, но для этого пришлось бы разорвать себе грудную клетку, а я был уверен, что это чертовски больно.

Похоже, сегодня опять придется прижать Советника. Я был готов даже, если понадобится, прибегнуть к магии. Подействует ли она на него? Должна. Иначе я вытяну из него жилы самолично.

Мне следовало поторопиться, что я и сделал. Вернулся загодя, отмылся от грязи и запрятал мешочки с травами в мою секретную шкатулку. Потом, правда, передумал — травы следовало просушить как следует, если я намеревался сварить из них сегодня хоть что-то путное. Поэтому я разложил их под кроватью, и там же поставил шкатулку, надеясь, что ее магия отпугивает и на расстоянии нескольких шагов. Надел шутовской наряд и отправился в трапезную — успел как раз к выходу короля. Весь завтрак пришлось кривляться, пыхтеть и смеяться, и это, пожалуй, было даже тяжелее, чем в худшие годы старческого своего обличья карабкаться в гору, возвращаясь домой с хворостом. Утешало меня только то, что Рэд, как мы и договаривались, отправился к Вито, а, значит, совсем скоро он и Алирон уедут на север, и одной проблемой станет меньше.

Когда я исполнял танец 'пьяного медведя' вокруг короля, он поймал меня за край одежды и, притянув к себе, прошипел:

— После завтрака тут же отправляйся к королеве.

Я не ответил, поклонился, сделал несколько па. Закончив пляску уморительным движением 'медведь сам себе оттаптывает лапу', я скатился кубарем с возвышения, на котором стоял королевский стол, и завопил, якобы от боли. Несколько приближенных короля, которые пользовались привилегией вкушать вместе с королем пищу и изысканное вино, пара баронов и герцог, засмеялись. Один из них что-то шепнул королю, и тот сверкнул на меня глазами. Я понял — удалиться следует немедленно. Что и сделал — меня уже тошнило от Его Величества. В переносном смысле, конечно, потому что живот-то как раз сводило от голода — со вчерашнего вечера во рту не было ни крошки.

Я спрятался на кухне в уголке, перекусил чем-то, даже не запомнив, что попадало мне в рот, и отправился к королеве. По пути я заглянул в сторожку, и, подслушав разговор стражников всего в течение пары минут, убедился, что Рэд действительно отправился куда-то с утра.

Королеву я застал в относительном одиночестве — тех двух пышногрудых, слава Богам, не было, только безучастная ко всему Аделаида. А безучастная ли? Помнится, в прошлый раз она исчезла как раз перед тем, как в покоях королевы появился король, 'неизвестно откуда' узнавший, что у Ее Величества гости. Я решил держаться настороже и ничем не выдавать, что с королевой нас объединяет что-то большее, чем ее психопат муж, решивший за ней пошпионить. Я читал стихи хавирских поэтов почти до самого ужина, королева делала вид, что слушает, хотя мысли ее были явно далеко и от шитья, и от замка, и от моих стараний. Наверное, она заметила, что я охрип, потому что встрепенулась и предложила мне пойти отдохнуть, и вернуться завтра, так как 'она получает искреннее удовольствие от моего общества'. Я ей не поверил. Ха.

Только к закату я получил возможность запереться у себя и достать травы. Они просохли, да благослови их Боги. В комнате стояла жаровня, которую использовали для обогрева зимой; в кубках недостатка не было, я почти каждый вечер убалтывал экономку выдать мне вина, якобы для излечения моей больной ноги. Для этого мне приходилось улыбаться ей, нежно обнимать за талию, говорить всякие цветастые комплименты и один раз даже поцеловать. Я, когда мне надо, могу быть очень обаятельным мужчиной. Спросите хотя бы у экономки.

Воды я специально оставил с утра, когда мылся.

Итак… как там говорил профессор Керрех?

Подвесив котелок на крюк и налив в него воды, я зажег камин. Расставил кубки перед собой, подождал, пока закипит вода в котелке, разлил ее по кубкам — и уже на жаровне стал нагревать каждый из них, высыпая туда нужную траву. Каждую нужно было поварить отдельно, а потом уже соединить в один отвар… Два часа. Потом на встречу с Вито, отвар взять с собой, и, возвращаясь, подняться на башню — вдруг король там.

Я вздохнул и высыпал в воду цепун, предварительно открыв окно. Он должен вариться дольше всех, а, если не обеспечить приток свежего воздуха, я задохнусь здесь со счастливой улыбкой на лице.

Я успел вовремя. Слил отвар в дорожную флягу для вина, переоделся и отправился в город.

Советника не было, когда я пришел. Не было его и последующие три часа, которые я провел, изводя себя предположениями одно абсурднее другого. В конце концов я доиспереживался до того, что стал подумывать о том, что Вито наверняка наплел мне баек про королей и связь, а сам украл Рэда и увез его в Хавир, чтобы развратить. Уже по одному этому бреду можно было догадаться, насколько мне вредно сидеть, ничего не делая, поэтому я ушел из таверны, кинув на стойку медяк. И вернулся в замок, надеясь, что удача моя вернется, и я хотя бы с королем повидаюсь этой ночью.