Баба ал-Сулим медленно кивнул, испытующе глядя на рыцаря, но потом опустил голову.

— Безантус, тебе придется сегодня принимать этих… поздних гостей издалека.

Страж банка поклонился, ему и самому было, кажется, любопытно оказаться в такой компании. А рыцарь еще разок удостоверился — да, по отношению к стражнику его дар, его способность все понимать и видеть любое существо едва ли не насквозь никуда не делась. А значит, следовало подумать, под каким предлогом лучше всего его подпоить, чтобы он раскрылся окончательно, и тогда выяснить то, что рыцарю показалось таким важным и нужным в самом начале, когда он только впервые увидел этого здоровенного орка.

И это было более важным, чем даже что-либо выяснять у Бабы ал-Сулима о Гаруне Золотом. К тому же вряд ли банкир сказал бы что-то стоящее, ведь недоверчивость въелась ему в кости, как говорится, стала его второй натурой, он только насторожился бы от расспросов, и все смутные, пока еще неопределенные идеи рыцаря попросту не сработали бы. Зато теперь он был уверен, он не зря оказался именно в этом банке, в этом городе и совсем не зря встретил этого Безантуса… Ох, совсем не зря, особенно если правильно все разыграть.

Но и в этом рыцарь нимало не сомневался теперь, он видел, как Безантус пьет вино, а подливать ему будет не так уж трудно, тем более что этим займется Калмет, который по части выпить и порассказать о прошлом — и сам мастер, каких поискать.

Паланкин Госпожи летел, как ему и было положено, вдоль какой-то странной, темноватой тут, на юге, почти лесной дороги. Вот только по бокам мелькали не деревья, как хотелось бы Франу, а кусты, хотя и высоченные.

Все уже пробуждались, хотя каждому было лень даже глаза открыть. Ну предположим, Берит почти наверняка уже осмотрелся через едва приоткрытые веки, Калмету и осматриваться не нужно было, он своим эльфьим чутьем все понимал на десятки шагов вокруг… а вот рыцарю приходилось, вероятно, хуже всех. Тот приступ понимания всех существ, который он испытал перед лавкой и потом, когда вынужден был использовать открывшийся дар едва ли не в полную силу во время разговора с Безантусом, измотал его. У него было состояние, близкое к похмелью, только не к дружественному, как после товарищеской пирушки, а ломовому, какое бывает, как сказывают, от дурной южной травы, у настоящих лотофагов. Не хотелось не то что шевелиться, не хотелось даже думать. Казалось, мысли приносят новые ощущения боли, новые приступы тошноты и слабости.

Вот он и лежал на мягких подушках, вытянув ноги, ощущая, что даже мерный топот големов по хорошо утоптанной и наезженной дороге отзывается во всем его теле неприятным, хотя и убаюкивающим ритмом. Одна из кожаных занавесей на окне отвязалась, вылетела из петелек, удерживающих ее во время гонки, или ее забыли закрепить еще с утра, когда трогались в путь. Теперь ее закинуло в бок окна, оттуда бил ветер, а иногда эта занавеска начинала хлопать от давления воздуха, летящего спереди, и тогда становились видны те самые кусты, которые, как почудилось рыцарю, и разбудили его.

Он все же попробовал сесть, ноги были ватными, во рту стоял ужасный привкус выпитого за ночь, но главное — он был слаб, словно котенок, его сейчас одолел бы кусок прожаренного мяса на тарелке… Но вот позавтракать рыцарю почему-то хотелось, может, этим и следовало заняться.

Калмет, почувствовав, что Фран зашевелился, посмотрел на рыцаря, хмыкнул неопределенно и принялся толкать Берита:

— Парень, поднимайся.

— Зачем? — не открывая глаз, поинтересовался своим писклявым голоском гнолл.

— Помогай, сейчас поедим, — объяснил оруженосец. — Ты как, господин мой, насчет пожевать чего-нибудь?

— Кто поутру каменным маслом големов поил? — спросил вместо ответа Фран. — Они, как стали на дорогу после этой выпивки выходить, едва ворота не снесли на постоялом дворе. Они хуже, чем мы от вина, кажется, захмелели от него.

— А еще они, знаешь, сэр, почти дымом дышали. И на брюхах у них какие-то внутренние огни стали светиться. Хоть уже и светло было, когда мы в дорогу-то тронулись, и то было заметно, — оживленно заговорил Берит.

Жевать рыцарю тоже было непросто, у него что-то хрустело в висках каждый раз, когда он пытался разделаться с большими кусками ветчины на сухих как дрова местных лепешках, которые все тот же Гиена захватил на постоялом дворе в неимоверном количестве. Он вообще теперь ел, словно бы у него никогда ничего во рту не было. Это вызывало у Калмета тихое бешенство, которое он, впрочем, пытался преодолеть. Но не этим утром.

— Ты пореже мечи, Гиена, — негромко сказал Калмет, наблюдая, как бывший воришка приканчивает целую лепешку, рассчитанную на троих едоков, с огромными кусками все той же ветчины, и вдобавок закусывает ее еще не остывшей кашей из местного проса.

Оказывается, они купили еще и эту кашу, посвежее, чем та, которую прихватили вдобавок к жареному поросенку… Вот только рыцарю есть ее без лука и местных водянистых огурцов было почти невозможно. Огурцы ему, кстати, понравились, показались даже облегчающими его состояние, почти целебными, и он стал думать, хотя бы и с трудом, почему вот тут, на среднем востоке их континента, огурцы эти растут в изобилии и разных видов, а у них ничего подобного не водится… Вероятно, причиной был климат и не обученность зеленщиков разводить такой замечательный овощ…

— А я чего? — вздумал придуриваться Берит. — Я же выздоравливающий, и хороший аппетит тому — прямое подтверждение.

— Небось раньше-то о такой ветчине и не мечтал? — спросил его с угрозой Калмет. Вот это было лишнее.

Потому что Гиена вдруг вспомнил о прошлом и о своей женщине, оставшейся в Береговой Кости, которую он оставил, не успев ей ничего объяснить. Это навело его на такие грустные переживания, что он повесил нос и даже жевать на время перестал.

— Вина налей, — приказал Калмету рыцарь, — и воды, ради Госпожи и всех ее благ, побольше добавь.

Оруженосец занялся вином, водой и тремя дорожными серебряными стаканчиками. Гиена продолжал унывать. Внезапно он поднял голову и, в упор глядя на Франа, проговорил:

— Господин, если бы я раньше догадывался, что у тебя есть такие намерения — переслать деньги в Береговую Кость, я бы попросил тебя отправить немного монет и Гонории.

— Еще чего? — недовольно хмыкнул Калмет, но тут же об этом и сам пожалел. Все же какая-то, а любовь у воришки была, с этим следовало считаться.

— И чего тебе бы об этом раньше не сказать… — ответил рыцарь. — В счет будущих денег, которые мы тебе выплатим после завершения нашего дела, если все получится, можно было бы и переслать.

— Вот и я думаю… — начал было Берит.

— Ты все же сначала заработай, — пробурчал недовольный всем на свете Калмет, — а потом уже предлагай, чтобы твоей… жене содержание переправлять.

— Кабы я знал, — вздохнул Гиена. И вдруг снова оживился: — А вот капитану этому можно было бы и вовсе не платить.

— Как так? — удивился рыцарь. — Мы же договорились. Я слово давал.

— И твою жизнь за эти денежки выкупили, — добавил Калмет, — ты должен… Эх, Гиена, как ты был вором, так и остаешься. И чести у тебя нет.

— Мне честь не по карману, — отозвался Берит, торопливо дожевал свою лепешку с мясом и сделал вид, что его снова одолевает сон.

А вот рыцаря, который выпил пару стаканчиков вина, разморило по-настоящему. Но он еще не уснул, продолжал думать, ему было о чем. И снова чрезмерно чуткий и умный Калемиатвель это почувствовал.

— Я не весьма прислушивался вчера к твоему разговору, господин, с этим Безантусом. Но кое-что удивило… — начал он. — Хотелось бы понять, если ты не возражаешь.

— Что именно?

— Вот ты расспрашивал его, как водится, о том, где он раньше служил, как попал в банковские охранники… Это все понятно. Но ты же прям в него вцепился, когда он начал говорить про то, что он-де возил какие-то серебряные или золотые прутки, которые этот их господин Гарун где-то на западе покупает.