— Так что же, мне садиться прикажете?! — взъерепенился Виль.

Но затем быстренько поутих и стал распоряжаться, чтобы корабль приспустить, да так низко, чтобы не только Крепа сумела в него забраться, но и рыцарь с Датыром просто подпрыгнули, схватившись за ограждение вдоль палубы, перебросились и оказались уже на борту «Раската».

А вот ей пришлось еще и постараться, она ведь не могла сделать, как рыцарственный полуорк-полугоблин и этот давнишний когда-то человек Датыр. Она попросту боялась, что, если покрепче ухватится за фальшборт, если повиснет, он под ее ручищами тут же и поломается. Не впервые она подумала, что быть такой большой и сильной — не всегда здорово… Но хуже всего было то, что из форта за ними конечно же наблюдали все, кому не лень. И карлик Н'рх, и все его подчиненные, и очень даже может быть — покатывались при этом со смеху. Вот только проверить это Крепа не спешила, не хотела оглядываться.

В общем, в конце концов все получилось. Виль этот самый как-то так развернул корабль, что корпус с плоским днищем зашуршал-заскрипел по траве и камешкам, и циклопа ухитрилась все же влезть в него, вот только в баллон, наполненный каким-то летучим газом, головой пару раз врезалась. Но ткань была мягкой, подалась под ее макушкой, и, в общем, ничего очень уж страшного в этом не было. Только Виль заорал:

— Да тише ты, громила, не можешь под баллоном выпрямиться, так и ползай по палубе, а ткань мне портить неча!..

— Она постарается, — сдержанно отозвался тогда Датыр. — А ты, если не хочешь, чтобы она тебе кости переломала, разговаривай с ней уважительно.

— Как хочу, так на своем корабле и разговариваю, — огрызнулся птицоид Виль.

Но впоследствии, как заметила Крепа, больше ни разу на нее голоса не поднимал, видно, учел совет оруженосца.

Хотя и совет капитана ползать на четвереньках, не подниматься, чтобы не задевать баллон, Крепа тоже учла. Наверное, это показалось кому-то из команды кораблика забавным, и над ней сначала эти самые тархи попробовали смеяться. Тогда Скала немного призадумалась. И в темноте уже, после этого бурного дня, когда все и поели досыта, и рыцарь с Датыром отправились в свою какую-то каютку спать, а ей вынесли пару обычных, не слишком больших одеял для этих недомерков, все же решилась…

Услышала, как еще один из этих крохотулек с крылышками, кажется, его звали Луадом и иногда еще величали шкипером, произнес:

— Кэп, а как думаешь, если она для надобности своей пристроится, фальшборт ее выдержит? Горшки-то за ней выносить некому… Вон она жрет сколько, у нас и припасы такие корабль не поднимет, и трюмов не хватит для нее… — И что-то еще он там наговорил.

И вот когда этот самый Луад шел куда-то к носу кораблика, пытаясь тихонько протиснуться мимо, Крепа его прихватила, всего-то вытянув руку. А тому и деться было некуда, потому что тесноват был кораблик, как бы и что бы о нем ни думали эти самые птицоиды из команды… Прихватила, и легко, даже легче, чем перышко или снежинку ловила, подтянула и второй рукой, одним пальцем отпустила ему щелбанчик… Хотела по лбу, но уж куда получилось — туда и получилось.

А получилось — по затылку, и этот самый шкипер отлетел от всего-то одного щелбана к сетке или веревочкам, которыми баллон удерживался над кораблем. И упал. Крепа на него посмотрела, перевернулась на другой бок и сделала вид, что спит. Но сама все же прислушивалась, что с тархом происходит.

А тот выключился, правда, ненадолго, потом поднялся, нетвердыми шагами пошел к корме, добрался до люка, куда удалились перед тем рыцарь с Датыром, и скатился по лестнице во тьму. Шум поднимался медленно, но неукротимо. Застучали по палубе ножки других членов команды, потом раздался голос рыцаря, Крепа хорошо все услышала, лежа-то на тонких, как кожа барабана, досочках. Наконец, появился и сам рыцарь, за ним Датыр волок фонарь, потому что темновато уже стало.

— Крепа по прозвищу Скала, ты спишь? — строго спросил Сухром, хотя большой злобы в его голосе не звучало.

Она повернулась к ним, перекатилась на боку. Кораблик этот треклятый заскрипел и накренился на другой борт. Циклопа открыла глаз.

— Сэр рыцарь, она… — У Луада текли слезы, нет, он не хотел плакать, но у него само так выходило. — Она меня убить хотела! Она опасна, ее нужно веревками связать.

— Как ты его хотела убить? — вполне равнодушно поинтересовался Сухром.

— Щелбаном не убивают, если только совсем уж дураков… — отозвалась Крепа. А потом вдруг, в свою очередь, почти пожаловалась: — А нечего про меня гадости болтать.

— Та-ак, — удовлетворенно кивнул рыцарь, повернулся к Луаду.

Вот только получилось, что и ко всей команде, потому что все уже поднялись, и даже капитан Виль этот, что стоял на румпеле кораблика, бросил его на время, подошел поближе, посмотреть в свете единственного фонаря, что у него на палубе происходит.

— Ты что-то сказал ей, Луад?

— Клянусь всеми Пресветлыми Богами, сэр, ни сном ни духом… — И вдруг прикусил язык. Вспомнил он, и даже слезы у него высохли, опустил головку свою, покрытую перьями какими-то мелкими или — как заметила вдруг Крепа с отвращением — чуть ли не птичьим пухом.

— Ага, — кивнул снова рыцарь Сухром, — значит, говорил. Вот и получил, шкипер, нечего болтать о ком-либо за спиной.

— Луад, — добавил тогда и Датыр, — у циклопов, знаешь, слух острее, чем у волков или у летучих змей… Они писк комара за милю слышат, а уж в твоей многодумной башке даже мысли громко звучат для Крепы нашей, как из бочки доносятся… Ты же у нас остроумным пробуешь казаться, верно?

— И в следующий раз не божись, когда врешь, — посоветовал рыцарь, уже уходя с палубы, — накажут посильнее, чем Крепа.

Циклопа полежала еще на неудобном боку, перевернулась и тогда расслышала прозвучавший под тонкими досками хохот рыцаря и оруженосца. Они ничуть не осуждали ее, а еще — они назвали ее «нашей», и это простенькое, короткое слово грело ее всю ночь куда лучше, чем два дохлых одеяла, что выдали тархи.

Впрочем, под утро, когда они поднялись выше и стало действительно холодно, Луад с перевязанной головой вдруг принес ей довольно плотный и большой кусок ткани, вероятно, это была та самая штука, из которой шили крылья «Раската» или чинили баллон, в общем, что-то большое такое делали. И хотя штука эта тоже не грела, не то что нормальное одеяльце, сшитое, допустим, из полусотни хорошо обработанных овечьих шкурок, но если сложить его в несколько слоев… И тогда на корабле, а еще пуще того — в душе Крепы Скалы, установились мир и спокойствие.

Все действительно складывалось хорошо, кораблик шел себе по небу, иногда помахивая крыльями, Луад к ней почти подлизывался, как и остальные тархи с ней пробовали разговоры заводить, но она их не очень-то слушала, потому что между рыцарем и командой все же заметна была некоторая дистанция, а она была, как сказал оруженосец, из той, из другой части, она была с рыцарем, поэтому разговаривала неохотно.

Зато с интересом смотрела на землю, которая проплывала внизу, научилась, пусть и не сразу, но все же — подползать к борту и смотреть и ничего при этом не ломала… Если покрепче за веревки держаться. И хотя поначалу Крепу мутило, да и непривычной она была к высоте, теперь даже с некоторым удивлением вспоминала, как в Трехгорной крепостишке опасалась с башни сторожевой вниз смотреть, а ведь там высоты почти не было, по сравнению с нынешней-то.

Внизу под ними проплывали горы, реки и леса с многочисленной живностью. Потом неожиданно развернулась степь, хотя Крепа своим циплопьим чутьем сразу догадалась, что это еще не слишком большая, не совсем безмерная степь, которая, как сказывали опытные-то циклопы, простиралась за горами на многие тысячи лиг куда-то совсем уж к северу, где и летом в простой тунике не походишь.

А потом она неожиданно для себя обнаружила, что прислушивается к внутренним ощущениям и настроениям тархов. У тех была очень любопытная, так сказать, природа чувства погоды, чувства ветра и воздуха, чувства высоты и облаков, туч и накапливающегося в них электричества… Это было все равно что слушать неторопливую, небыструю сказку о море, почти что о море, которого, к сожалению, они так и не увидели даже с той высоты, на которой нес их «Раскат». Это Крепу с командой странных и несильных птицоидов несколько примирило, даже с Луадом, который вдруг стал относиться к ней… Ну в общем, она-то замечала это в других своих сослуживцах, но обычно не придавала значения. А он, этот коротышка и щелкнутый ею шкипер, стал к ней понемногу проникаться вниманием, потом все более заметной теплотой.