Стоит ли жизнь того, чтобы ее прожить? Это вопрос для эмбриона, а не для человека.

Жить — то же самое, что играть в ресторане на скрипке, которую впервые взял в руки.

Жизнь — это материя, в которой мы запутаемся, если будем рассуждать о ней слишком много или слишком мало.

Умереть — значит, перестать умирать.

Истинная жизнь человека — та, о которой он даже не подозревает.

Все мы выкидыши… одни через три месяца после зачатия, другие — через сто лет после появления на свет.

Есть два основополагающих закона: один общий, другой частный. Согласно общему каждый может, если постарается, добиться того, чего хочет. Согласно же частному каждый человек в отдельности является исключением из закона общего.

Жизнь — это искусство извлекать значительные выгоды из незначительных обстоятельств.

Жить — то же, что любить: разум против, здоровый инстинкт — за.

Число годов еще не свидетельствует о длине жизни — жизнь человека измеряется тем, что он в ней сделал и почувствовал.

Каждый из нас сам вычеканивает цену своей личности; человек бывает велик или мал в зависимости от собственной воли.

Жизнь, не освещенная чувством долга, не имела бы, в сущности, никакой цены.

У молодежи имеются мечты, которым не суждено сбыться, а у стариков — воспоминания о том, чего никогда не было.

Меня возмущает, что драгоценные часы нашей жизни, эти чудесные мгновения, которые никогда уже не вернутся, бесцельно тратятся на сон.

Большие несчастья не бывают продолжительными, а малые не стоят внимания.

Так уж положено: молодость веселится, старость бранится.

Самая отчаянная опасность лучше верной смерти.

Разве человеческая жизнь — а она ведь такая хрупкая, — сохранилась бы вопреки всем нашим бедам и тяготам, если бы жить на свете не стоило?

Жизнь — не скаковая лошадь, которая никуда не сворачивает от старта до финиша.

Жизнь серьезна всегда, но жить всегда серьезно нельзя.

Больше всего в нашем мире тревожит не то, что он неразумен, и даже не то, что он разумен. Чаще всего нас тревожит то, что он почти разумен, но не совсем. Жизнь не алогична; однако сама она является ловушкой для логичного человека. Она выглядит немного более логичной, чем есть на самом деле; ее правильность очевидна, а ее неправильность скрыта; ее хаотичность подстерегает нас.

Ушам из мертвой тишины

Рукоплесканья не слышны.

Гроша не стоит жизнь, мой друг,

Коль некогда взглянуть вокруг.

Ход вещей зависит от нашей решительной воли и от наших усилий.

Жизнь для меня не тающая свеча. Это что-то вроде чудесного факела, который попал мне в руки на мгновение, и я хочу заставить пылать его как можно ярче, прежде чем передать грядущему поколению.

Молодость — замечательная вещь; преступно ее растранжиривать.

Самое правильное — сочетать житейский опыт старости с энергией молодости.

Там, где нет воли, нет и пути.

Человек — как кирпич: обжигаясь, он твердеет.

Жизнь не перестает быть забавной, когда люди умирают, как не теряет своей серьезности, когда люди смеются.

В критические минуты человек борется не с внешним врагом, а всегда с собственным телом… На поле боя, в камере пыток, на тонущем корабле то, за что ты бился, всегда забывается — тело твое разрастается и заполняет Вселенную…

Спокойная цивилизованная жизнь имеет еще и ту особенность, что развивает крайнюю, чрезмерную тонкость чувств, при которой любые из главнейших человеческих побуждений начинают выглядеть слишком грубыми. Щедрость ранит столь же сильно, как чёрствость, а проявления благодарности неприятны не меньше, чем свидетельства чёрствости души.

Огромные массы человеческих существ, в общем, не самолюбивы. Примерно после тридцати лет они утрачивают личные амбиции (а чаще всего почти совсем теряют чувство индивидуальности) и живут в основном для других или мало-помалу задыхаются от нудной работы.