Другим объектом пародирования в романе о современной писателю Москве являются официальные институты, социальные формы и ритуалы советской власти.

М. Булгаков идет не по пути гиперболизации пороков современного ему общества, как это делал Гоголь, он подвергает осмеянию не отдельные пороки, а всю социальную систему. Поэтому основной задачей писателя является вскрытие, дезавуирование преступной сущности власти методами пародирования, глумления, издевки, насмешки, иронии, сарказма. Это объясняет то, что комедия характеров сочетается с комедией положений, буффонада с гротесковыми приемами. Смеховой компонент в романе представлен очень широко. От бурлеска и каламбура и иронии до сарказма. При этом он имеет ярко выраженную театральную природу по характеру комического и формам его подачи – реплики, репризы, ремарки, словесные дуэли, сценки, диалоги. Игровая природа смеховых приемов отражает комедийную установку на отношение к действительности в целом. В. В. Ерофеев полагает, что сатирический пафос в изображении советской действительности в романе снижен: «автор смягчает свой суд над беспощадным временем»; «Эксперименты Воланда, поставленные над московским населением тех трагических лет, выглядят неубедительной буффонадой» (Ерофеев 1990: 146). Это суждение обусловлено как раз тем, что есть стереотип сатирического произведения и репертуара художественных средств, ему присущих – это сатирические портреты, шаржи, бытовые зарисовки. Н. В. Гоголь и М. Е. Салтыков-Щедрин сформировали определенный комплекс ожиданий. У М. Булгакова же игровая природа смеховых приемов многообразна и опирается на новаторские приемы, например прием обратного фокусирования. Не случайно театральный бинокль украшает грудь Кота: игра протекает по законам жизни, а жизнь по законам сцены. На сцене варьете никто, собственно, ничего изображать и не собирался – Коровьев провоцирует семейные склоки, происходит обман зрителей, соблазняющихся «дармовыми» нарядами, духами, хватающих падающие сверху «волшебные» деньги. То есть, в данном случае развлекаются не зрители, а актеры. А в жизни Коровьев и Бегемот играют замечательно. Буффонадные номера в торгсине, в Грибоедове, сцена дуэли – образец талантливой игры Бегемота.

И репертуар смехового компонента благодаря разнообразию создает возможность представить жизнь не только в ее темных сторонах. Веселая шутка наряду с открытой сатирой входит в эстетику романа на равных основаниях. А это действительно смягчает сатирический пафос произведения, но не смягчает авторского приговора социальной системе. Дело в том, что системность пародирования социальных институтов, форм социальной организации, ритуалов и форм социальной жизни приводит к итоговой мысли осмеяния и отрицания всей государственной системы как таковой. Как врач Михаил Булгаков ставит неутешительный диагноз социальной системе, основанной на лжи и насилии, страхе и доносительстве, беспощадно расправляющейся с носителями истинной культуры и насаждающей бескультурье.

Пародирование нередко осуществляется писателем в комических сценках буффонадного характера. Так, уже упоминавшийся жанр партийной «проработки» Степы Лиходеева, когда в роли осуждающих и клеймящих позором выступают Бегемот, Коровьев и Азазелло.

- Они, они! – козлиным голосом запел длинный клетчатый, во множественном числе говоря о Степе. – Вообще они в последнее время жутко свинячат. Пьянствуют, вступают в связи с женщинами, используя свое служебное положение, ни черта не делают, да и делать ничего не могут, потому что ничего не смыслят в том, что им поручено. Начальству втирают очки!

- Машину зря гоняет казенную! – наябедничал кот, жуя гриб.

Причем, свита прямо высказывает, что на самом деле представляет из себя хорошо известный всей театральной Москве директор варьете ему в лицо. Эта речевая стратегия инвективы, унижения, реализующаяся в форме прямой откровенной негативной оценки и характеристики, безусловно, пародирует партийные «проработки» на собраниях в официальных учреждениях. Клеймить и пригвоздить позором, изобличать, дать по рукам, гневно осудить, передать в органы милиции – ходовая лексика времени. Коллективные осуждения входят в моду и набирают обороты. Тот же сценарий. Наряду с общественными недостатками и пороками позволительно было «разбирать» и личную жизнь. Сотрудник подвергался «комплексной проработке», после которой общественно порицаемые нередко сводили счеты с жизнью. Характерно, что после столь лестной характеристики Степа даже мысленно не произносит: «По какому праву?!».

Прелестна пародия на официальный документ, который выдается Николаю Ивановичу «на предмет предъявления милиции и супруге». Справка о нахождении на балу – это уже смеховой прием. Назначение справки как документа – передача официально значимой информации о человеке, социально значимых фактах его биографии. Выданная Бегемотом бумага никаким документом с общепринятой точки зрения, разумеется, не является. Это очередной факт глумления над «клиентурой» ведомства.

Помимо того, что справка выдается котом, подписывающимся прозвищем «Бегемот», она заверяется штампом погашения членских взносов (партийных, профсоюзных и т.п.).

Справка буквально должна была выглядеть следующим образом:

«Сим удостоверяю, что предъявитель сего» - это стилистические нормы еще дореволюционной документалистики (сегодня мы бы написали: «Настоящая справка выдана имярек в том, что он…», но в 30-е годы новый документационный стиль только формировался), тем не менее, они точно воссоздают форму документационного жанра справки. Единственной претензией к стилистике «документа» является то, что слово «упомянутую» вставлено в текст немотивированно. Это устаревшее сегодня слово просто не из языка документов. Оно не обеспечивает необходимой точности. Упомянутую кем и при каких обстоятельствах? Нормативно: «выданную такого-то числа», «с такого-то на такое-то число» и т.д. .

Однако дата вообще не указана. Отсутствие необходимого реквизита – даты - делает в реальности документ недействительным, а в перевернутом мире - наоборот ( - Чисел не ставим, с числом бумага будет не действительной, - отозвался кот, подмахнув бумагу…). То есть, само оформление документа превращается в издевательство над его просителем. Но самое главное – абсолютно глумливое содержание, которое не смущает чиновника, для которого форма давно уже вытеснила это самое содержание.

Вместо печати Бегемот ставит штамп «Уплочено», безграмотный по форме и бессмысленно-шутовской по сути. Парадоксальность состоит в том, что официально-деловой стиль при всей абсурдности содержания, нагромождении нелепостей и при всем комизме ситуации, отраженной в документе, воспроизводится абсолютно точно.

Само выражение «Нет документа, нет и человека», - как нельзя лучше представляет суть советской бюрократической системы, которая начала активно складываться в 20-е – 30-е г.г. прошлого века. Доверие к документу абсолютизируется, человек же настораживает, нуждается в проверках. Недоверие человеку в эпоху шпиономании становится социальным психологическим стереотипом.

В перевернутом, зазеркальном мире документ ничего не решает, превращается в фикцию, условность, объект пародирования. Достаточно дунуть на страницу и запись исчезает, сделать пасс рукой - и паспорт оказывается в ладони.

- Я извиняюсь, вскричал Коровьев, - это именно галлюцинация, вот он, ваш документ…

Контракты, домовые книги то исчезают, то появляются с новыми записями, появившимися «волшебным» образом. Резолюции ставятся сами собой «пустым костюмом». Много чего еще волшебного и интересного происходит с документами, которые не прочь «подправить», «подтасовать», а то и попросту уничтожить сама власть.