Когда я позвонила в Городскую Управу, они мне сказали: о чем я думала, когда собралась срубить дерево без их разрешения, и их вовсе не удивит, если кто-нибудь заявит протест и мне придет повестка в суд. А я им сказала, что лучше бы мне прислали повестку на тот свет. Или пусть сами приедут и проводят меня в мир иной. Там я хотя бы найду покой.

МАДАМ УАЙЕТТ: Я уже говорила, чего я хочу, и мне по-прежнему этого хочется. И я знаю, что я ничего этого не получу. Так что я нахожу утешение в хорошо сшитом костюме, в филе палтуса, в книге, написанной хорошим стилем и со счастливым концом. Я очень ценю, когда люди ведут себя вежливо и когда у меня есть возможность пообщаться с друзьями, которых я уважаю. Если нельзя хотеть для себя, я буду хотеть для других. И мне всегда будет больно за то, что у меня было в жизни и чего я хочу до сих пор, но чего у меня никогда больше не будет.

ТЕРРИ: Кен пригласил меня в «Обриски» поесть крабов. К ним подают деревянный молоточек, острый нож и большой кувшин пива, а под стол ставят корзину с пластиковым мешком — бросать очистки. Я знала, как правильно чистить крабов, но я все равно попросила Кена, чтобы он мне показал. Крабы — удивительные штуковины, я бы даже сказала — конструкции, похожие на какой-нибудь современный, хитрый вид упаковки, только изобретенный давным-давно. Берешь краба из кучи, переворачиваешь его спинкой вниз, ищешь на пузике что-то похожее на кольцо-открывашку, подцепляешь его ногтем большого пальца, отрываешь, и коробочка раскрывается на две половинки. Потом обрываешь клешни, убираешь слой ложного мяса, то, что остается, разламываешь пополам, подцепляешь кончиком ножа, чтобы немножко освободить содержимое, режешь крест-накрест, берешь мясо пальцами и ешь. Мы быстро разделались с дюжиной крабов. По шесть на каждого: очисток набралось немало. На гарнир я взяла маринованный лук, Кен — жареную картошку. На десерт мы заказали крабовый пирог.

Нет, вы не знаете Кена.

И вам больше не нужно за меня волноваться. Если вы вообще волновались.

СОФИ: Стюарт пришел пожелать нам спокойной ночи. Мари уже спала, а я сделала вид, что тоже сплю. Я вжалась лицом в подушку, чтобы он, когда наклонился меня поцеловать, не почувствовал неприятного запаха у меня изо рта Когда он ушел, я лежала и думала обо всем, чего мне не надо было есть. Думала о том, какая я стала толстая — как свинья.

Я ждала, когда хлопнет передняя дверь. Ее всегда слышно, как она хлопает, потому что она тугая, и чтобы она захлопнулась, надо нажать на нее посильнее. Я не знаю, сколько я так ждала. Час? Или больше? Наконец я услышала, как она хлопнула.

Они, наверное, обсуждали папу. Он очень серьезно впал в унылость. Только я думаю, это надо называть каким-нибудь взрослым словом.

СТЮАРТ: Когда я сказал «мы утешили друг друга», у вас, может быть, создалось не совсем то впечатление. Может быть, вы подумали, что мы этак по-стариковски выплакались на плече друг у друга.

Нет, на самом деле, мы повели себя как подростки. Как будто что-то — что-то из давних, полузабытых времен, — наконец-то прорвалось наружу. Все было так, как будто мы оказались в прошлом, когда мы только-только познакомились, — как будто мы начали все заново, но уже по-другому. Когда тебе тридцать, ты еще не совсем взрослый — ты стараешься сделать вид, что ты взрослый, но в душе ты по-прежнему как ребенок. Сказать по правде, мы тогда повели себя именно так. Все было очень серьезно, мы были серьезными, мы влюбились друг в друга, мы планировали, как мы будем жить вместе — не смейтесь, — и все это подпитывало наш секс, если вы понимаете, что я имею в виду. Я не говорю, что тогда у нас был плохой секс, вовсе нет, просто в нем постоянно присутствовало ощущение ответственности.

И я сразу хочу прояснить одну вещь. Джилиан знала, к чему все идет. Знала с самого начала. Когда я снял туфли и сказал, что пойду посмотрю, как там девочки, знаете, что она мне ответила?

— Раз уж ты все равно поднимешься, посмотри, как там все трое.

И когда она это сказала, она так на меня посмотрела — очень выразительно.

Когда я вернулся, она была очень тихой и как будто не в настроении, но я чувствовал, что внутри она вся напряжена в ожидании, как будто — в первый раз за долгое время — была не уверена, что с ней случится в следующую минуту. Мы выпили еще вина, и я сказал, что мне нравится ее теперешняя прическа. В тот вечер она повязала волосы шарфом, но не так, как это делают американки. И это не было похоже на ленту. У нее получилось очень артистично и в то же время вовсе не претенциозно, и цвет шарфа был удачно подобран под цвет волос — впрочем, Джил всегда отличалась безупречным вкусом.

Когда я это сказал, она обернулась ко мне, и я ее поцеловал. Все получилось очень естественно. То есть, не то чтобы даже поцеловал, а просто уткнулся носом ей в щеку и сказал что-то про девочек, и как-то само собой получилось, что я уже целовал ей шею. Она повернула голову, словно собиралась что-то сказать, но, когда она повернулась, ее губы прижались к моим.

Мы сидели и целовались, потом поднялись и растерянно огляделись, как будто не зная, что делать дальше. Хотя мы оба прекрасно знали, к чему все идет. И было вполне очевидно, что она ждет, чтобы инициативу взял я, чтобы я был главным. И это было замечательно и волнующе, потому что, когда мы занимались любовью раньше, это всегда был — я не знаю, как это точнее сказать, — секс по согласию. И что вы думаете? Нет, что вы думаете? Нет, что вы думаете? Энергичные и благопристойные возвратно-поступательные движения — это все замечательно, но быстро надоедает. Джилиан как бы мне говорила: давай, давай сделаем это совсем по-другому. Я так думаю — то есть, теперь я так думаю, а тогда мне было не до раздумий, — что она рассудила, что если я возьму инициативу, она будет чувствовать себя не такой виноватой перед Оливером. Хотя я уверен, что она тогда меньше всего думала про Оливера.

Так что я взял на себя роль лидера и стал ласкать ее и возбуждать. Она не то чтобы изображала из себя недотрогу, но как бы говорила: соблазни меня, уговори. И я ее уговорил — увлек на диван, и, как я уже говорил, это был подростковый секс, когда двое не в силах оторваться друг от друга, когда ты пытаешься одной рукой расстегнуть пояс, а второй возбуждаешь подругу… ну, вы понимаете. Все так сбивчиво, судорожно. И всякие штучки, которых мы не делали раньше. Например, мне нравится, когда меня кусают. Чтобы не больно, но ощутимо. В какой-то момент я поднес ей ко рту руку и попросил:

— Ну давай, укуси меня.

И она укусила, и сильно.

А потом я вошел в нее, и у нас был секс.

Диваны, на самом деле — они для детей. Особенно — такие старые и потертые, как этот. Так что, когда мы упали на этот диван, мы стали как дети. На время. Но человеку, у которого хоть раз в жизни болела спина или который привык к нормальной удобной кровати, подобное «ложе любви» уже не кажется столь гостеприимным. Так что уже очень скоро я обнял Джил обеими руками и перекатился на пол вместе с ней. Я немного не рассчитал, и она слегка ударилась боком, но я удержался в ней. Не было такой силы, которая оторвала бы меня от нее. Мы продолжали уже на полу и там же и кончили. Кстати, кончили оба.

ДЖИЛИАН: Все было не так, как я рассказала. Просто мне не хотелось, чтобы ваше мнение о Стюарте переменилось к худшему — если вы вдруг ему симпатизируете. Может быть, я избавлялась от остатков вины перед ним. Когда я рассказывала об этом — о том, что случилось, — я рассказывала не о том, как все было на самом деле, а о том, как мне бы хотелось, чтобы все было, если бы я знала, что будет так.

Когда Стюарт вернулся, он сказал:

— Девочки спят. — Потом добавил: — Оливер тоже спит. Устал, наверное, задрочившись. — Он сказал это грубо, и, наверное, мне бы стоило обидеться за Оливера, но я не обиделась.

Разумеется, мы оба были пьяны. Во всяком случае — я. Обычно я выпиваю не больше бокала вина за раз, но в тот вечер я выпила почти полбутылки. А потом Стюарт схватил меня и прижал к себе. И то, что мы были пьяны — это не оправдание. Ни для меня, ни для него.