СОФИ: Вчера я видела маму в той дальней комнате, которая над ванной. Которую, мы пока не придумали, что там будет. Мама просто стояла посреди комнаты, думая о чем-то своем. Она даже меня не заметила. Это было странно и даже чуть-чуть страшновато, потому что обычно она все всегда замечает. Но мама вообще стала какой-то странной, когда мы сюда переехали.

— Мам, что ты делаешь? — спросила я. Иногда я называю ее маман, а иногда — мам.

Она вроде бы даже меня и не слышала. Но потом очнулась, огляделась по сторонам и сказала:

— Думала вот, в какой цвет мы ее покрасим.

Надеюсь, она не впадет в унылость, как это было у папы.

ЭЛЛИ: Я привезла ему картину. Квартира выглядит в точности так же, как и в первый раз, только теперь на столе в гостиной лежит около двадцати рубашек в пакетах из прачечной. Квартира выглядит как временное пристанище. Только если бы это было временное пристанище, она бы выглядела более обустроенно, если вы понимаете, что я имею в виду. Если бы он был бизнесменом, который приехал работать в Лондон на несколько месяцев, он бы снимал одну из тех роскошных квартир, которые рекламируют в бесплатных журналах. Трехкомнатные апартаменты, с люстрами и торшерами, с занавесками на окнах, прихваченными по бокам поясками в тон, с нейтральными картинами на стенах. Он заметил, что я смотрю.

— Нету времени на обустройство, — сказал он. — Или, может быть, время есть, но нет желания. — Он подумал пару секунд и добавил: — Нет, наверное, дело не в этом. Просто у меня нет желания обустраивать дом для себя одного. Мне кажется, это бессмысленно. Для себя одного как-то не хочется. Вот если бы для кого-то еще, тогда — да. Наверное, так.

Это могло бы прозвучать патетично и даже надрывно, но прозвучало вполне нормально. Как будто он просто пытался понять причину.

— А ты?

Я рассказала ему, как я отделывала свою комнату, где покупала все материалы. Когда я упомянула про магазин, где торгуют подержанными вещами, он так на меня посмотрел, как будто я сказала, что собирала мебель по помойкам.

— Я бы, наверное, так не смог, — сказал он, — в смысле, бегать, искать, обставляться. Думаешь, дело в разнице полов? — Нет, я так не думала. — Тогда, может быть, это заложено на генетическом уровне?

Оказалось, что мы оба смотрели ту передачу про животных, посвященную птицам шалашникам. Вы не видели? Ее показывали пару дней назад. Они живут в джунглях, где-то в юго-восточной Азии, если я ничего не путаю; самцы этой птицы стоят красивые шалашики для привлечения самок. Собирают и складывают в кучку всякие цветы, орехи, камушки и вообще все, что найдется цветного и яркого. Похоже на произведения художников-примитивистов. Я имею в виду, это не гнезда, не домики, это просто красивые «показушные» сооружения для привлечения самочек своего вида. Они действительно очень красивые, но есть в них и что-то пугающее — то есть, не в самих шалашиках, а в том, с какой одержимостью самцы шалашника строят эти свои шалашики, сколько они посвящают этому времени и труда.

Последнюю мысль я не высказала вслух, но когда мы закончили обсуждать передачу, мы оба оглядели его пустую квартиру и рассмеялись. Потом он поднялся и принялся перекладывать рубашки на столе. Подобрал их по цвету, а некоторые поставил вертикально, как на витрине. Это было забавно.

— У тебя будет время сходить со мной выпить? Тут на углу есть паб.

На этот раз он спросил нормально, не как тогда по телефону, и я сказала: да.

СТЮАРТ: Почему кто-то нам нравится, кто-то — нет? Я имею в виду, в общечеловеческом смысле слова.

Я, кажется, уже говорил, что когда я был помоложе, мне нравились люди, которым нравился я. Скажем так: если человек обходился со мной хорошо и вежливо, он мне уже нравился. Всего-то навсего. Я так думаю, это происходило из-за недостатка уверенности в себе. Кстати, мне кажется, что многие потому и женятся в первый раз. Просто не могут «отпустить» человека, который к ним вроде бы хорошо относится, без вопросов. Теперь я понимаю, что у меня было что-то похожее с Джил. Но для крепкой семьи этого недостаточно, правда?

Но есть и другая причина, почему кто-то нам нравится. Классический случай из классических телесериалов. Мужчина знакомится с женщиной, но женщина не замечает его достоинств, но проходит какое-то время, мужчина окружает ее вниманием, совершает всяческие деяния, и в конце концов она понимает, какой он замечательный человек, и он начинает ей нравиться. Ну, вы понимаете, что я имею в виду: лейтенант Имярек спасает майора Как-бишь-его от крупного карточного долга, или из ситуации, потенциально опасной для его доброго имени, или от какого-нибудь социального или финансового конфуза, и сестра майора, мисс Как-бишь-ее, благосклонности которой лейтенант Имярек добивался — но безуспешно — буквально с первого дня своего приезда в полк, вдруг понимает, какой лейтенант благородный и весь из себя замечательный, и теперь он ей нравится.

Я все думаю: такое и вправду бывает или это все — плод фантазий сценаристов? Если судить по опыту, то в жизни все происходит наоборот. В жизни, когда вы встречаетесь с человеком, вы не собираете доказательства, на основе которых вы потом определитесь, нравится он вам или нет. В жизни все происходит так: вы встречаетесь с человеком, он вам нравится, и вы в ходе общения с ним ищете доказательства, которые подтвердят ваше первое впечатление.

Элли — милая девушка, правда? Вам она нравится, да? У вас достаточно доказательств? Мне она нравится. Может быть, я приглашу ее на свидание. То есть, по-настоящему. Как вы считаете, это хорошая мысль?

Вы не будете ревновать?

ОЛИВЕР: Мистер Черрибум утверждает, что у каждого — от черни до Римского Папы — должен быть Бизнес-План. Именно так, с большой буквы. Ему даже хватило culot[101] и cojones[102] спросить, какой план у меня. Я сослался на дремучее невежество. Музыкальная драма денежной кассы и банковских сейфов, может быть, трогает душу Стюарту, но не мне.

— Хорошо, Оливер, — сказал он, твердо опершись локтями о квази-мраморный столик в баре. Он временно пренебрег своим кубком с «King & Barnes Wheat Mash»[103] (видите, если я захочу, я замечаю банальные детали) и посмотрел на меня, как будто он сейчас что-нибудь изречет, я собирался сказать, как мужчина мужчине, но — прошу прощения за неуместный смех, — вдруг подумал, что ни он, ни я не потянем. Причем, честно сказать, мне совсем не хотелось «тянуть» — с учетом обязательных для мужчины суровых жизненных испытаний и наступательной тактики, непременного медицинского освидетельствования и риска связать себя по рукам и ногам всяческими обязательствами. Я уже слышал дружелюбное потрескивание бивачного костра, чувствовал легкий шлепок мокрого полотенца. Нет уж, увольте. Большое спасибо. Кстати, мама была бы со мной солидарна. Она не хотела, чтобы я, когда вырос, стал «настоящим мужчиной».

— Давай начнем сначала, — сказал он. — Кто ты, по-твоему, такой?

Вам не кажется, что мой друг эксгумирует извечные философские головоломки? Но вопрос все равно заслуживал, чтобы на него ответить.

— Un etre sans raisonnable raison d’etre, — сказал я. О, эта старая иезуитская мудрость. Мистер Ч. озадаченно посмотрел на меня. — Существо без разумных причин для существования.

— Вполне может быть, — сказал Стюарт. — Никто не знает, зачем он пришел в эту великую юдоль слез. Но это еще не причина, чтобы не устраиваться на работу, правильно?

Я объяснил, что это именно причина, чтобы не устраиваться на работу, неопровержимое оправдание для апатии и бездействия, избыток черной желчи, болезнь меланхолия, называйте, как вам угодно. Кто-то приходит в эту великую юдоль слез и ощущает себя нелюбимым, лишенным наследства сыном Судьбы; кто-то — а кто, догадайтесь сами, — немедленно собирает рюкзак, наполняет флягу водой, проверяет запас мятных кендальских пирожных и шагает по первой же попавшейся на глаза тропинке, не зная, куда она приведет, но при этом он абсолютно уверен, что он как-нибудь «устроится на работу» и что пара водонепроницаемых штанов спасут его от землетрясений, лесных пожаров и плотоядных хищников.