Рядом с ним сидели его родители: невысокий сухонький старичок в шерстяном коричневом камзоле, с седенькой бородкой, с золотой цепью на груди и пальцами, унизанными перстнями, похожий на престарелого вельможу, и такая же сухонькая седая старушка в коричневом платье с очень пышной (по старинной моде) юбкой. Этот старичок постоянно бродил по крепости, его можно было встретить в самых неожиданных местах, от библиотеки до кладовых, но вот мать властителя Квеста я еще не видела, и она совершенно поразила мое воображение. Она была уже настолько стара, что походила не на человека, а на какого-то невиданного эльфа: сухонькие лапки со скрюченными пальцами, все в перстнях и кольцах, сухонькое, покрытое морщинами, остренькое лицо с огромными голубыми глазами, над которым седые волосы уложены в замысловатую прическу. На худой морщинистой шее висело ожерелье из крупных коричневых камней.

Рядом с ней пустовало место Марла. Дальше сидел кейст. Он поймал мерда за руку и усадил рядом с собой. В торце стола пустовала место дарсая, он тоже не пришел к завтраку. С нашей стороны стола, с краю, сидели в ряд трое адраев, совершенно одинаковые, смуглые, сухощавые, с короткими иссиня-черными волосами, в кожаных безрукавках, обнажавших смуглые мускулистые руки, покрытые замысловатыми татуировками. Дальше — младший веклинг, угрюмый, он сидел, совершенно ни на кого не обращая внимания, опустив глаза. За ним сидел старший веклинг, а потом я. Круг замкнулся.

Начался завтрак. Принесли пшеничную кашу с мясом и разложили ее по тарелкам. Бокалы наполнили первой переменой вина; желтоватое прозрачное столовое вина заиграло в солнечных лучах. Зазвенели ложки и бокалы, негромко зазвучали голоса — обычные застольные разговоры. А меня все не оставляло ощущение странности происходящего. Нервы мои были натянуты до предела, и я видела то, что в другое время ускользнуло бы от моего внимания. Я видела, что широкое загорелое лицо властителя Квеста слишком неподвижно; что Ольса, переговорив с отцом, стала вдруг озабоченной и молчаливой. И в этом состоянии напряжения и настороженности я вдруг уловила в разговоре веклингов тихое, почти неслышное: "Эсса Дарринг", — и вздрогнула, как от удара током. Так я до сих пор и не знаю, действительно ли кто-то из них произнес мое бывшее имя или мне просто показалось.

Наболтавшись вдоволь со своим сородичем, старший веклинг уже собирался вплотную заняться едой, как наткнулся на мой взгляд. Ворон проглотил полную ложку каши и, пережевывая, приглашающе кивнул мне.

— Куда делся дарсай? — спросила я тихо.

— Он уехал, — пробормотал веклинг с набитым ртом.

— Что-о? — сказала я громче, чем хотела. Голос мой разнесся над столом как раз в тот момент, когда всеобщее монотонное жужжание на миг стихло. Два-три лица повернулись ко мне, но тут же обратились к тарелкам и к соседям: жужжание возобновилось.

— И давно он уехал? — продолжала я мешать веклингу завтракать.

— На рассвете.

— Куда?

— Ты думаешь, он мне докладывает? — буркнул веклинг.

Кашу унесли. Перед каждым поставили продолговатую серебряную тарелку с довольно странным блюдом: грудой мелких рыбешек, политой отвратительного вида буроватым соусом. Я подняла брови, оглядываясь по столу на своих сотрапезников: кто рискнет это попробовать? И встретилась глазами с зеленым, как крыжовник, недоуменным взглядом кейста; он усмехнулся мне. Остальные ели, правда, южане не столько ели, сколько смущенно ковыряли вилками в этой непонятной рыбной массе. По их примеру я взяла со стола маленькую двузубую вилку и стала производить археологические раскопки на тарелке.

К рыбе подали красное вино; в бокале оно было точно такого же цвета, как глаза у Воронов: странный цвет для вина, обычно оно бывает рубиновое или, по крайней мере, розовое, но не алое же. Веклинг поглядывал на меня сбоку, явно ожидая продолжения разговора: его рыба тоже не вдохновляла.

— Куда его понесло? — сказала я, — Снег же выпал, он же насмерть замерзнет.

— Я скажу, чтобы он в следующий раз спрашивал у тебя разрешения, — буркнул веклинг.

Я удивленно взглянула на него, с невозмутимым, слегка скучающим видом он копался вилкой в рыбе.

— Думаешь, раз прожил больше пятидесяти лет, можешь мне хамить? — сказала я, наклоняясь к Ворону, — Сколько тебе лет, кстати говоря?

— Семьдесят три.

— Вот когда тебе будет сто семьдесят три, можешь язвить на мой счет, а сейчас не смей, ясно? Я — стратег, а ты кто?

Он усмехнулся, но ничего не сказал.

— Зачем он уехал?

— Спроси у него, когда он вернется.

Это он сказал уже без насмешки. Рыбу унесли; на сладкое было мороженное с тремя сортами варенья. Я положила в розетку ложку абрикосового варенья и стала разминать ложкой мороженное, глядя на то, как оно окрашивается в желтоватый тягучий цвет.

— А если он не вернется? — сказала я тихо, не отводя взгляд от мороженного, — Ведь это возможно. Он тяжело ранен, а в горах последнее время неспокойно. Да и погода.

— Не накликай беду, — быстро и тихо сказал веклинг. Я взглянула на него, он смотрел в розетку с тающим мороженным, и лицо его было не то, чтобы бледно или встревожено, но как-то неподвижно.

— Что ты будешь делать, если он не вернется к ночи?

Веклинг повернулся ко мне.

— Надену на тебя поводок, — раздельно сказал он, — и буду использовать как ищейку. Ты ведь нас чувствуешь, разве нет?

— Громче говорить не можешь?

С безразличным видом веклинг вернулся к своему мороженному. За столом шли обычные разговоры: о зиме, которая в этом году обещала быть суровой, о собранном урожае. Хонг что-то рассказывал адраям по-каргски, и все четверо заливались хохотом; младший веклинг прислушивался к их беседе, презрительно улыбаясь. Властитель Квест вполголоса говорил со своей матерью. Гельда и Ольга пихали друг друга, едва сдерживая смех, и мать властителя Квеста иногда бросала на них строгие взгляды. И только Ольса, сидевшая напротив меня, молчала и почти ничего не ела. Со странно задумчивым видом она водила пальцем по ободку розетки с растаявшим мороженным.

— Он тебе нравиться, правда? — произнес мягкий голос веклинга.

Я вздохнула и повернулась к нему.

— Нравиться? — переспросила я с усмешкой, — А ты не знаешь, когда он мылся в последний раз? Месяц назад, два, или полгода? А когда он в последний раз стирал свою одежду?

— Можно подумать, ты ни разу еще не видела старых Воронов.

— Видела, — сказала я, — но никто из них мне не «нравился».

Мы оба замолчали. Властитель Квест через весь стол спросил у кейста, правда ли, что тот родом из крепости Орла? Кажется, он знаком с его родителями, ведь его отец — кузнец Радгар, разве нет? Кейст повернул к властителю свое грубое, изрытое оспинами лицо; его кошачьи зеленые глаза сверкнули.

— Нет, — сказал он отчетливо, — я родом из деревни под названием Колодцы. Она очень маленькая, поэтому вы, наверняка, о ней не слышали.

— Давно ты знаешь дарсая? — тихо спросила я у веклинга, словно не обратив внимания на стычку между кейстом и отцом Ольсы: вмешиваться мне не хотелось.

Веклинг молча вертел серебряную ложечку; он и за обедом не снял своих довольно грязных перчаток. Лицо его, тонкое, смуглое, имело какое-то странно интимное выражение; он смотрел на тающее мороженное, наконец, сказал печально:

— Он меня вырастил.

На этом наш разговор и закончился.

Ольса первая встала из-за стола. За ней поднялись и все остальные, зашумели отодвигаемые стулья, и более громкие, чем за столом, голоса зазвучали вразнобой. Старший веклинг встал раньше меня и, не оглядываясь, пошел наверх. Я смотрела ему вслед со слабой улыбкой, но думала я не о нем.

После завтрака я поднялась в свою комнату и села на сиреневую кровать, подогнув под себя одну ногу. Потом потянулась и позвонила. И сидела в тишине, пока в коридоре не послышались быстрые шелестящие шаги и не раздался стук в мою дверь.

— Войдите, — крикнула я.

Зашла высокая худощавая девушка в зеленом простеньком платье с растрепанной светлой косой. Я попросила принести бумагу, перья и чернила. Она кивнула, слегка поклонилась мне и ушла.