- Не волнуйся, — сжал посох Звездочет. — Если ты говоришь, что он никого не должен трогать — значит, не тронет. Мы уж об этом позаботимся.
Провожаемые пинками, проклятьями и угрозами повара, поварята и иже с ними бегом покинули кухню и помчались в свои комнатушки, чтобы, как приказал им шеф–повар Резак, запереться там до утра и носа наружу не показывать, а то мигом оттяпаю.
Сжимая в одной руке топор для рубки туш, а в другой — лучину, угрюмый старик обошел все громадное пустое гулкое помещение в поисках светильников, свечей и факелов, которые когда–либо попадали на кухню и терпеливо, один за другим, зажег их.
Произведенный эффект разочаровал его: редкие, нервно дрожащие островки света не освещали бывшую казарму, а лишь подчеркивали глубину и враждебность затаившихся по углам и чуланам теней, делали их более непроницаемыми и зловещими.
Резак подкинул несколько поленьев в камин, подвинул низенькую трехногую табуретку и, кряхтя и опираясь на топор, опустился на нее, спиной к огню.
Тени!
Враждебные!
Зловещие!
Ну и слова.
Ха.
Откуда они только взялись в МОЕЙ голове?
Это слова трусов. Которые верят во все эти россказни о летающих мечах, гаснущих факелах и демонах с холодными пальцами. Какие демоны! Чушь собачья! Кто–кто, а уж я–то знаю. Это всё заговор моих подлецов, которых я обогрел и которым дал работу, чтобы они не сдохли с голодухи на улице в городе, который уже несколько лет тоже медленно подыхает. После того, как господин забрал из него всех здоровых молодых мужиков и баб, чтобы они работали на него и служили ему. Кто ему не нужен — тот может хоть заживо сгнить, и никто их не хватится, и слезы не уронит. Если ты не нужен господину — ты не нужен на этом свете никому, и тебе одна дорога, как и этому грязному мерзкому городишку. И после всего того добра, что я сделал для них, собственноручно вылавливая их на улицах, на помойках, на свалках, где они рылись в отходах, чтобы не загнуться от голода, после того, как я обучал их, одевал, обувал, воспитывал, эти неблагодарные скоты решили наплевать на меня, стали думать, что я — ничто, пустое место, что со мной можно делать, что хочешь, захотели моего изгнания из замка и из милости господина!..
Ну, уж нет.
Завтра утром я отведу в подвалы к моему преемнику Шилу половину из них, самых наглых и крикливых, я уже точно знаю, кого, а потом, когда покончу с ними, поеду в город со стражей и наловлю еще. Не знаю, откуда, но они есть всегда. Как крысы. Как тараканы. Как вши. Ты их бьешь, травишь, давишь, а они все размножаются, размножаются и…
Хм…
Или у меня с глазами хуже, чем я всегда думал, или те свечи что–то слишком уж быстро догорели. Нескольких минут ведь еще не прошло. Или я ненароком задремал? Надо пойти, собрать огарки, и…
Огарков не было.
Были те же самые, новые свечи с едва обгоревшими фитильками.
«Сквозняк задул," — торопливо сказал себе старик, подозрительно озираясь по сторонам.
Но было тихо. Только бесцеремонные тени, почуяв слабину света, зашевелились оживленно и стали исподволь подползать поближе.
Резак снова зажег погасшие свечи от лучины, убедился, что огонек принялся весело пожирать бечевку фитиля, и пошел осматривать окна — возможный источник сквозняка. Не забыли ли закрыть какое, не треснуло, не разбилось ли где часом стекло…
Все было закрыто и цело.
Когда он дошел до конца зала и повернулся, чтобы идти обратно к притягательному в промозглую октябрьскую ночь теплу и потрескивающему полешками камину, то сразу понял, что те же самые свечи, будь они неладны, погасли опять. А с ними и все остальные, кроме одной, совсем рядом с ним, которая, как стойкий оловянный солдатик, упрямо противостояла натиску невидимого ветра…
Но недолго.
Прямо на его глазах огонек последней свечи дернулся, взлетел и растаял во мраке, как ее невесомая душа, оставив после себя белесый дымок и красную, быстро уменьшающуюся точку на невидимом уже во тьме обугленном фитильке.
Упрямо не желая признавать реальность увиденного, Резак протянул было лучину, чтобы снова зажечь своевольную свечку, но и огонек на щепке вдруг съежился и исчез, словно испугался чего–то и спрятался в дерево.
И это будто оказалось заразным: теперь уже и все факелы кухни, угасая и чернея наперебой, пропали в темноте.
Замигали тревожно светильники, ведя неравный бой с мраком и проигрывая ему один за другим…
- Нет!!! Я не боюсь вас!!! Не боюсь!!! Сдохните вы все!!! — заорал отставной палач и, сшибая стулья и переворачивая столы, бросился к единственному пока надежному источнику света — камину.
Взять новую лучину. Зажечь все свечи, светильники и факелы. Это ветер. Это ветер. Это всего лишь ветер. Это не демоны. Я не боюсь их. Я их не боюсь. Я их ненавижу…
Стоп.
Точно.
Это не демоны.
Это кто–то их поварят или посудомоек ослушался моего приказа, проник на кухню, пока я зажигал свет и теперь прячется где–нибудь в темном углу, пакостит исподтишка и смеется надо мной. Побегай, старый дурак. Подрожи. Это не мы — это демоны!..
Ха.
Я найду их и убью. Здесь и сейчас. Своими руками. Изрублю тварей.
Я их ненавижу.
Всех!
Всех!
Всех!!!..
- Где вы?!.. — яростно оглядываясь по сторонам близорукими, слезящимися от дыма глазами, взревел Резак и взмахнул топором. — Выходите!!! Я все равно вас найду!!! И вы пожалеете, что родились на свет!!! Выходите!!! Ну, же! Трусы!!!..
Когда его вопль, отражаясь испуганной белкой от пустых котлов и голых стен, замер, завязнув в тягучей темноте, снова воцарилась тишина, нарушить которую был не в силах даже одинокий камин.
Надо бы пойти, бросить в него еще несколько поленьев, но за это время эти подонки смогут улизнуть или спрятаться получше!..
Ну, уж нет. Пусть на это и не рассчитывают.
Он их достанет.
Они отсюда живыми не выйдут.
- Не хотите показаться?.. — прохрипел Резак и сжал топор до боли в ладонях. — Тогда я сам вас найду!!! Ублюдки! Скоты! Отбросы!..
Слева звякнул о камень пола упавший с разделочного стола нож.
Резак резко крутанулся в ту сторону, и успел заметить, как из полумрака в темноту метнулась сутулая фигура в плаще и широкополой шляпе, какие носили фуражиры, отправляясь из замка за продуктами.
- Стой!!! — ненависть ослепила старика, и он, не разбирая дороги, бросился туда, где только что видел своего мучителя. — Стой, я тебе говорю!!!..
И, не дожидаясь, пока нарушитель его приказа остановится или скроется вовсе, он размахнулся и метнул топор ему в спину, пригвоздив его к двери чулана.
- Ага!!! — радостно завопил он, подбегая к поверженному неприятелю…
И увидел, что к двери его топором прибит только плащ.
Сперва недоверчиво, потом все более и более лихорадочно, истерично, а потом и просто панически зашарил он руками по обвисшему тряпкой плащу, по треснувшим доскам двери, надеясь раскусить, понять хитрость врага — как тому удалось исчезнуть из–под лезвия, которое одним ударом разрубало берцовую кость быка, или хотя бы постараться нащупать следы крови, ведь не может же не остаться кровь от удара разделочным топором в спину, пригвоздившим… пригвоздившим… пригвоздившим…
Следов не было.
Крови не было.
Тела не было.
И тут на его голову мягко и беззвучно, как безумие, опустилась шляпа.
Холодный ветерок поцеловал его в щеку и издевательски пробежал по лицу.
Если бы давно оставшиеся в меньшинстве волосы экс–палача смогли, они бы встали в полный рост и сбросили незваный головной убор.
А потом бы совершили попытку к бегству.
- Кто… здесь?.. — непослушными, как будто занемевшими от холода губами прошептал он и вцепился трясущимися, враз обессилевшими руками в топорище, силясь извлечь его из десятисантиметровой дубовой доски.
Но тщетно.
Из темноты, почти рядом с ним, сантиметр за сантиметром, не спеша извлекла себя еще одна сутулая фигура, закутанная в плащ и в шляпе, надвинутой на глаза, и медленным шагом стала удаляться от него.
