- Вот то–то, — одобрительно рассмеялся первый голос, и отряд, видя, что финита ля комедия, занялся связыванием философски дожидающихся своей очереди умрунов и сбором отбитого добра.

 - Ну, ладно, мужики, — солидно кивнул мальчишка. — Если вы тут — я спокоен. А мы тогда полетели.

 - Куда?

 - Так еще ведь не утро, — неспешно, как взрослый, развел он руками. — А наше дежурство до восхода. От нас сегодня ночью зависит весь город!..

 * * *

 - …Смотрите, смотрите, он опять летит!.. — отчаянным стенанием пронеслось над стеной оповещение о воздушной тревоге, и защитники, побросав всё, похватали луки и арбалеты и, задрав головы, устремили взгляды в медленно приближающееся грязно–зеленое пятно, постоянно меняющее очертания.

 - Проснуться ить не успели — и опять это наказание!..

 - С утра пораньше!..

 - Ничего, не дрейфь, ребята! Сейчас мы ей устроим… последний день Полпеня [191]!..

 Расчет Андрейки Соловьева засуетился, раздувая задремавшие в поддоне угли и подбрасывая им на съедение новую порцию топлива: кузнецам не терпелось опробовать усовершенствованные козлы для своей «аленушки» лично на том, ради кого соловьи–разбойники не спали две ночи, высчитывая углы, усилия, давление и скорости, а потом воплощая всё это в железо и дерево в Семеновой кузне в четырех экземплярах — кто знает, откуда этот трехголовый супостат налетит в это раз…

 - Ну, сейчас ужо ты у нас получишь, гада змейская… — бормотал Андрейка, торопливо прибивая к жерлу парового самострела стопорный брус номер пять. — Сейчас ужо мы тебя отучим над нашим Лукоморском летать, дома честным людям жечь…

 Пламя уже пылало вовсю. Вода в котле закипела и начала сердито бурлить, требуя выхода если не для себя, то для своего пара.

 - Вот ужо мы тебя встретим… — сосредоточенно сцепив зубы, приговаривал наводчик, прильнув к теплой шершавой коре самострела заросшей щекой.

 - Ну, как?.. — подал голос снизу от обода громадного колеса, на котором теперь вращались козлы, Никита.

 - Черточки на три левее… — едва сдерживая готовое прорваться радостное возбуждение, скомандовал Андрейка.

 Самострел вместе с поддоном и дровами переместился, как было указано.

 - На одну правее… Сдувает его, что ли…

 Колесо, тихо скрипнув, мягко подвинулось еще чуть–чуть.

 - Ну?..

 - Кажется, есть! — радостно воскликнул Андрейка и торжествующе добавил: — Прямо на нас летит, скотинка, как чует…

 - Ой, и впрямь на нас… — нервно присели Никита с Олежком, не забывая, тем не менее, подбрасывать поленья в огонь.

 Не подозревающий подвоха Змей, заинтересовавшийся непонятной деятельностью на городской стене, взял курс прямо на задранный к небу ствол паровой оружии.

 Недовольный рев запертой в котле воды становился все громче, и его дрожь передавалась теперь не только колесу и деревянному стволу, но и прижавшемуся к нему всем задрожавшим вдруг независимо от самострела телом Андрейке.

 «Ох, какой же ты все–таки громаднушший…» — невольно втянул голову в плечи он и едва не зажмурил глаза, но тут же сердито прикрикнул на себя и заметил, что Змей снова отклонился от курса.

 - На две правее!.. — выкрикнул он расчету, и не успели помощники развернуть его с «аленушкой», как Змей внезапно ускорился и оказался метрах в тридцати от них, прямо перед стволом.

 - Есть!.. — ликующе простонал Андрейка и чуть–чуть поддел гвоздодером и без того выгнувшийся, как спина рассерженной кошки стопорный брусок.

 Самострел содрогнулся, рыгнул упорным брусом, и из жерла вылетело почти не заметное человеческому глазу ядро и ударило Змею в грудь.

 Словно налетев на невидимую стену, он перекувыркнулся в воздухе от толчка, ломая крылья, и со стен Лукоморска грянул залп стрел всевозможных калибров, сопровождаемый громовым «Ура!!!».

 Змей, очевидно, серьезно раненый, повалился вниз, путаясь в крыльях и головах, но в последнее мгновение ухитрился не добавить множественные переломы к огнестрельному ранению, извернулся и с оглушительным ревом взвился ввысь, высматривая обидчиков.

 Налетевший порыв ледяного ветра бросал и вертел раненую зверюгу как бумажного голубя, но этого оказалось мало, чтобы сбить ее с курса возмездия. И расчет Андрейки, совершенно верно рассчитав, что шансов уцелеть при прямом попадании Змеиного пламени у них не никакого, бросился врассыпную, прихватывая по дороге наиболее оптимистично настроенных, а, может, просто наименее сообразительных собратьев по стрелковому оружию.

 И весьма вовремя.

 Рассвирепевший Змей налетел на ранившую его паровую орудию как огненный трехголовый ангел возмездия одной из неизвестных религий Центрального Узамбара, и «аленушка» исчезла в столбе пламени и паров отлетающего на небо камня.

 Теперь пришел черед осаждающих торжествовать, но не долго.

 Змею было совсем худо.

 Взлетая и падая, едва не переворачиваясь в воздухе на подламывающихся крыльях, словно подбитая птичка, Змей понесся над городом, паля огнем направо и налево, иногда едва не обжигая самого себя…

 Крылатый разбойник успел устроить несколько выдающихся пожаров ближе к центру города, вознесся в агонии к груженому снегопадами небу в последний раз и рухнул в облаке дыма и пламени на дворец.

 Костей, в надежном тылу своей армии, прикинув точку падения своего бессменного невольного союзника, впервые осознал значение выражения «смех сквозь слезы».

 А Змей тем временем, спланировав на ослабших крыльях, лежал на заднем дворе царского дворца по соседству с Симеоновым зверинцем, свернувшись калачом (на «калачик» у него размеры не тянули), и чего–то, или кого–то, ждал.

 Может, замотанных в мокрые одеяла дружинников с топорами, копьями и мечами.

 Может, иной, менее эксцентричной и шумной смерти [192].

 А, может, вот этого взъерошенного светловолосого (причем цвет волос идеально совпадал с цветом его лица) человека, толкаемого сзади двумя стариками — в короне и в крестьянской шапке и сопровождаемого мальчонкой с черным мечом наголо и длинным лопоухим боярином с лошадиным лицом.

 Причем последние несколько метров светловолосый перестал утруждать себя переставлением ног, сосредоточившись сугубо на торможении, и под каблуками, которыми он безуспешно пытался упереться в землю, оставались глубокие борозды.

 Когда до сбитого Змея оставалось не более десятка метров, светловолосый вдруг понял, что если он немедленно не возьмет бразды правления процессом в свои руки и ноги, то два хрупких с виду, но настойчивых старика затолкают его прямиком в одну из приветственно ощерившихся пастей, и, неожиданно для моментально потерявшей равновесие группы поддержки, сделал два шага вперед.

 - Я — великий маг и чародей, специалист по волшебным наукам, заместитель командующего лукоморской обороной по вопросам волшебства, магистр Агафоник, и сопротивляться мне бесполезно, — приняв стойку номер два, заявил парламентарий и попытался спрятаться за растопыренными в готовности к колдовству и заклятьям пальцами.

 - Кажется, мы уже встречались? — вежливо заметила одна из голов.

 - Д–да, — твердо уверил ее маг.

 - М–да… Не исключено… — без спора согласилась Змея. — Хотя, в прошлую нашу встречу выражение лица у тебя, магистр, было… какое–то не такое… странное, я бы сказала…

 - Воинственное, — сурово нахмурился Агафоник и сделал попытку скосить одновременно оба глаза себе за спину — не слышал ли кто и не сделал ли каких–нибудь не таких выводов.

 Но все выводы, сделанные и не сделанные, присутствующие благоразумно держали при себе, и маг слегка приободрился и осмелел.

 Не видя со стороны незваной гостьи никаких признаков агрессии и попыток разорвать или поджарить его, он уже смелее и громче (так, чтобы слышала свита и затаившиеся в укрытии дружинники) добавил: — Откровенно говоря, я думал, что в следующий раз мы встретимся в последнем смертном бою.