Утро тихо, словно простыня на лице покойника. Целест глотнул мерзкого, зато крепкого кофе, усмехнулся своей же шуточке. Поделился бы с Рони, но тот думает о чем-то своем… как обычно.

Повизгивала малышня, негромко спорили теоретики и ученые. Магниты сосредоточенно жевали завтрак, а закончившие ночную смену заразительно зевали. Цитадель будто оправилась от приступа безумия — и теперь сама смущалась, единым организмом. Ну что это на меня нашло…

— Пойдем к Эл, — Целест все же потыкал напарника указательным пальцем. — После вахты, а? Нужно поговорить, ну и…

"Я хочу видеть Вербену", — наверняка, мистик прочитал. А может, и просто понял, как понимают друзья, не только эмпаты.

— Обязательно, — Рони отодвинул тарелку с нетронутой желто-коричневой плюхой — омлет не был райской пищей, но съедобен… и вообще, кто угодно мог воротить нос, только не Рони.

— Ты здоров?

— Все в порядке. Я даже умудрился выспаться.

Зимой утро перепрыгивает в вечер. Густеет мороз и синеватая темнота, и поглядываешь на площадные часы — скоро ли смена караула. Стрелки примерзли — не двигаются. Скучно. Лучше скука, чем то, что случилось вчера, думал Целест. Наскреб мелочи и купил сигарет, дышал холодом и никотином. Когда-нибудь он умрет от воспаления или рака легких… впрочем, Магниты не умирают от такой ерунды. Магнитов убивают.

Амбивалент — конец времен.

Встряхивал рыжими волосами, отгоняя паршивую муторь — она ползла из темноты, пещерными страхами. Гул Рынка чудился рыканьем волчьей чащобы.

Выпадал снег — мокрыми комьями, похожими на слипшийся рис. Разноцветное людское море боролось против снега, впору ставки делать. Победила природа — к концу вахты расползлись все, кроме самых упрямых торговцев, лениво согревающихся из фляжки (Авис у них и добывал — и сегодня то ли купил, то ли занял содержимое — доверху) стражей.

Стрелка ткнулась острой мордочкой в отметку "шесть часов".

— Ура, — Рони махнул косматой рукавицей. — Можно к Эл, да? Лишь бы дома оказалась…

— Вряд ли где-то еще, — Целест покачал головой и затоптал в грязное серое месиво бессчетный окурок. — Ей должны были сообщить вчера, и не думаю, что ее скоро потянет в клубы.

Пара стражей переминалось с ноги на ногу, наверняка мечтая о большой кружке горячего бульона или чего покрепче. На изразцовом витье калитки нависли носатые сосульки. Стражи пропустили без лишних слов — слишком холодно, чтобы говорить.

С порога окутало теплом и бархатом полутемного покоя. Пахло чем-то съедобным — с кухни, и терпко, померанцами и астрами — из комнаты. Целест озирался по сторонам.

— Вербена обычно встречает меня, — зачем-то сказал он.

— Наверняка, на репетиции, — предположил Рони, вытирая ноги, чтобы не испачкать мрамор или ковровую дорожку, пушистую, как хвост персидского кота. Он так и не привык к резиденции Альена. — Господин Селио не щадит даже богинь.

— И то верно, — улыбнулся Целест. — А Эл дома? Ты ее чувствуешь?

Мистик занес ногу над ступенькой, и застыл в неловкой позе.

— Да, — сказал он, выцепив из бисерного вороха эмоций и мыслей нужные. Не труднее, чем различить золотые крупинки в речном песке. — Чувствую.

Наверху горели несколько тускловатых искусственных факелов. По высоким стенам вытанцовывали блики и тени, а полумрак казался крепким, словно чайная заварка. Целесту живо вспомнился "Вельвет" и бумажные цветы. Вместо "Вельвета" — камни и руины, может быть, братская могила и несколько торчащих ног. Трупы вывезут — вручить безутешным родственникам.

— Эл! — Целест толкнул дверь сестриной комнаты. — Ты здесь?!

Дверь не поддалась — заперта изнутри. Вельвет отражается в сегодня. Доппельгангер, черт его дери — ничего нового под луной и искусственными чайными факелами.

— Я здесь, — оденься Элоиза в черное вечернее платье, Целест бы точно выругался куда-нибудь в небеса или ближайшую яму — пусть дойдет куда надо, вверх или преисподнюю. Джинсы и футболка смазали дежа-вю. Футболка, впрочем, не уступала платью — мягко обогнула контуры стройного тела, обрисовала все нужные округлости. Пришлось пихать Рони в бок — он безопасен, он просто влюбленный мистик, и все ж когда пялятся на твою сестру…

"Она собирается замуж, верно?"

— Привет, — поздоровался Целест. — И тебе тоже, Касси, — пожал протянутую руку. Прилизанные волосы Кассиуса смахивали на серебристый шлем. В петлях темно-лиловой рубашки поблескивали аметистовые запонки. Мизинец обвила печатка с маренговым алмазом.

Касси есть Касси.

— Добрый вечер.

— Эл, Вербена где? — Целест вспомнил, что собирался "поговорить". Он пришел… магнитить. Почти в прямом смысле.

— Мог бы стучаться — раз. Мог бы сделать вид, что тебя интересую я тоже — два, — Элоиза задрала нос и подсела к Кассиусу. В кожаном кресле они помещались вдвоем.

"И чем он маме не нравится? Ладно, у Рони взгляд побитого щенка, но Триэн — аристократическая фамилия, чего ей не так?"

— У нее завтра в Театре выступление, — Элоиза пожала плечами. — Скоро вернется.

На прозрачном параллелепипеде стола плакали стеарином ароматические свечи. Ваниль и мед — Элоиза верна себе. Рони следовал за Целестом — шаг в шаг, словно боясь оступиться и завязнуть в зыбучих песках.

— Мы дождемся ее, не возражаешь? Нужно поговорить, — Целест забрался в свободное кресло. Подошвы ботинок он вытер, но края джинсов и даже мантии где-то заляпал. Элоиза недовольно поморщилась. Снова дежа-вю.

— Когда-то комната была вся розовая, как новорожденный поросенок. И плюшевых поросят тоже хватало, — поделился воспоминаниями Целест — персонально для Касси. Элоиза вспыхнула быстрее пролитого бензина:

— Заткнись! Касси, не обращай внимания, мой брат иногда такой придурок… и не иногда тоже!

— Все в порядке, — Кассиус закинул ногу на ногу. — Кстати, мне всегда были интересен орден Гомеопатов и в частности Магниты, но нам до сих пор не предоставлялось возможности спокойно поговорить. Вы не возражаете?

Из-за кресла вынырнула початая бутылка багряной летней сангрии и вазочка с зефиром. Бокалов только два — "вы испортили романтический вечер, ребятки", звякнуло стеклом о стекло. Элоиза достала из бара еще пару.

— Не возражаем, — Целест дернул Рони — в ногах правды нет, и тот присел на поручень кресла. Они тоже могли поместиться вдвоем, но смотрелось бы странновато. — О чем рассказать, Касси?

— Вы ведь чудо природы. Одержимые тоже, но одержимые — это сосуды, захлестнутые стихией, — заискрилась сангрия, Кассиус одновременно гладил пальцы Элоизы и хрустальную ножку. И вел светскую беседу. Истинный аристократ. — Если в сей бокал влить море, он разлетится на куски. Но вы удерживаете в себе саму стихию, вы владеете ею. Каково это?

Целест потер подбородок. Вопрос на засыпку — в Мире Восстановленном к "чудесам природы" привыкли, таков уж человек — сойди Господь Бог к детям Своим, от Него отмахнутся через пару лет — надоел, мол.

Дернулась и погасла свечка. Целест протянул руку, поджигая заново от собственного пальца. Затем сплел простенький пульсар, который лопнул на ехидных розовых поросят — Элоиза погрозила кулаком, а Кассиус два раза хлопнул в ладоши. Затем, "вырастил" связку неядовитых шипов, словно несколько вязальных игл торчали из костяшек — на остриях мигали узкие блики, Кассиус поежился.

— Черт. Трудно ответить, Касси. Я всю жизнь Магнит, — Целест запнулся, — То есть, способности проявляются после первого Призыва — у всех так, ученые говорят, надо распознать силу. А теоретики оттуда и вытащили принцип подобия.

— "Подобное исцеляется подобным", — кивнул Кассиус. — Симптомы болезни лечат средствами, аналогичными по действию.

— Да, именно… ну, а потом само собой, — Целесту припомнилась присказка о сороконожке — она разучилась ходить, едва спросили, как ей удается передвигать бесчисленные лапки. Целест по-драконьи выдохнул фигурную спираль — шаровая молния взорвалась под потолком.

— Целест! — Элоиза соскочила к выключателю. — Только попробуй пятно оставить! — она развернулась к будущему мужу, — Мой брат обожает дурацкие трюки, и лучше не поощрять…