Ну вспоминай, вспоминай смелее, не отмахивайся, как всегда, не прячь голову под крыло...

Да, когда она, бывало, улыбалась ему, он чувствовал: нет на свете человека, более близкого ему, более дорогого. Когда же она обжигала его насмешливым, ядовитым взглядом, хотелось провалиться сквозь землю. Казалось, что ты самый низкий, самый ничтожный человек, тварь, мелюзга.

Сейчас, явившись из темноты, она смотрит на него с милой грустью, даже жалостью, доброй женской жалостью. Так могла смотреть только она...

Началось у них все просто, даже банально. Касбулат тогда только что демобилизовался. Она работала в РОНО и часто по делам захаживала в райисполком. Звали ее Шарипа.

Вначале Касбулат просто думал про себя: «Довольно интересная девица. Н-да, весьма приятная девица». Потом стал приглядываться все пристальнее. Что-то весело-игривое было в этой Шарипе, казалось, она еле сдерживается, чтобы не выкинуть какой-нибудь неожиданный озорной номер. Она была стройная, гибкая, о таких казахи говорят — «сквозь перстень пролезет». Иногда, когда она, тонко-тонко улыбаясь, насмешливо и небрежно взглядывала на него, Касбулат терялся и неопределенно хмыкал. «Приударить, что ли, за ней? — думал он. — Или не стоит?» С фронтовыми привычками расстаться трудно, но и домашняя жизнь уже начала засасывать его.

Между тем они познакомились. Установились даже почти приятельские отношения. Однако что-то мешало им превратиться в совсем приятельские. При встрече они улыбались друг другу и всегда возникала какая-то неловкость, какая-то смутная недоговоренность.

Однажды они вместе поехали в область на какое-то совещание. Более удобных обстоятельств для ухаживания не придумаешь. «Вот тут-то я за ней и приударю», — решил Касбулат.

Шарипа, наверное, чувствовала его нерешительность, улыбалась откровенно насмешливо, дразнила его своим шальным взглядом. Как-то Касбулат, решительно крякнув, пригласил ее вечером прогуляться за городом. Она весело и просто согласилась.

Довольно долго они лениво бродили вдоль маленькой мелкой речушки. На него напало косноязычие, он дико злился. Надо же, так легко удалось пригласить ее, а он только ходит, внушительно кашляет в кулак, мелет какой-то скучный вздор.

— Стемнело, — сказала Шарипа. — Пожалуй, можно и домой идти. Спасибо за прогулку.

Касбулат не на шутку растерялся. Так хитро все задумать, осуществить такую сложную операцию «выманивания» и даже ни разу не поцеловать девчонку! Вернуться в гостиницу и завалиться на казенную кровать? Вспомнив фронтовой опыт, Касбулат без подготовки бросился в атаку.

Шарипа не сопротивлялась. Запах ее волос опьянил Касбулата, он прижал к себе девушку, стал обнимать ее, но она легко выскочила из его рук.

— Я люблю тебя, Шарипа, — задыхаясь сказал он.

— Не выдумывайте, товарищ заместитель председателя райисполкома, — дрожащим голосом сказала она.

— Серьезно! Клянусь тебе, Шарипаш!

Конечно, он говорил искренне. В этот момент он действительно был влюблен. Он снова схватил ее за плечи. Она вырвалась и вдруг закрыла лицо руками. Плечи ее вздрагивали. Плачет, что ли? Пошлая мыслишка мелькнула: «Раз плачет, значит, уже готова!»

Однако он тоже волновался, вдруг им овладело новое чувство к этой женщине, ему захотелось нежно привлечь ее к себе, но она опустила руки и сказала твердо:

— Вы меня не любите.

— Шарипа, послушай, — с жаром начал было он, но осекся,

— Зачем вам врать, Касеке, и говорить такие слова? Ведь вы же не дешевый человек... А вот я вас люблю по-настоящему...

Она беспомощно опустила руки и голову, Касбулат, растерявшийся было от этого неожиданного признания, порывисто обнял ее, начал целовать. Он был охвачен страстью и искренней нежностью.

— Шарипаш, милая моя... — шептал он,

В гостиницу он дернулся веселым. Все оказалось так просто. Как он сразу не понял, что она неспроста строит ему глазки. Видно, влипла с самого начала. Что уж тут поделаешь — нравится он женщинам — и все. Нет, Касбулат, хоть тебе и за тридцать, а ярмарка, видно, еще не прошла.

Легкая эта победа не остудила его, а напротив — только разожгла. Весь день на работе он рисовал в воображении картины очередного свидания.

Вот он входит, Шарипа, радостно вскрикнув, бросается к нему по темному коридору, кидается на шею. Это мгновение... Они долго стоят, прижавшись друг к другу.

Все так и было. Из глаз Шарипы исчез насмешливый огонек, который прежде так смущал Касбулата. Теперь они полны были стыдливой робкой любви, они смотрели на Касбулата с мольбой и восхищением. Беспомощность и покорность этой сильной своевольной девушки умиляли его. Что там говорить, он очень был горд собой.

Часы любви бежали, как минуты. Что поделаешь, приходилось возвращаться домой. Касбулат косился на часы, а Шарипа всегда говорила первая:

— Иди, милый. Тебе нужно идти домой. Еще разговоры пойдут.

Соглашаясь, он кивал с тяжелым вздохом, но она вновь начинала исступленно обнимать и целовать его. Проходило еще полчаса. Гордый, приятно опустошенный, Касбулат торопливо шагал домой и думал: «Надо все-таки пореже встречаться, следующий раз пойду к ней через неделю».

Но проходил всего лишь день, и он опять спешил к знакомому крыльцу. Дома он нервничал, не мог ни спать, ни есть, ерзал, вздыхал, оглядывался, как потерянный, а в командировках просто бесился.

В начале их романа ему и в голову не приходило подумать о будущем. Потрясенный нахлынувшей на него страстью, он, что называется, просто упивался своим счастьем. Правда, иногда, а именно по дороге от Шарипы домой, в голову приходили мысли иного рода: «Ничего, ничего, всегда ведь можно смотаться...»

Шарипа не ставила ему никаких условий. Он прекрасно видел, что она и не думает ни о чем таком, просто живет от одной встречи до другой, беззаветно отдавшись чувству. Совсем она не думает заарканить его. Это успокаивало. Беспокоило только одно: как бы в маленьком райцентре, где все на виду, не поползли слухи о его похождениях.

Довольно долгое время все было спокойно, и Сабира, казалось, ни о чем не подозревала или просто делала вид, что не подозревает, чтобы не нарушать мира в семье. «Ничего, ничего, — успокаивал он себя. — Все утрясется. Перемелется».

Однажды он понял, что зашел уже слишком далеко. Если так пойдет и дальше, он не сможет больше прожить без Шарипы и часа. Надо остановиться. Мало ли что было? И с кем не бывает?

«Мало ли что было... С кем не бывает... Не я у нее первый, не я и последний... На мне свет клином не сошелся... После войны мужиков всюду не хватает. Просто я ей первым попался».

Этими лукавыми мыслишками он как бы подготавливал себе отступление на заранее намеченные позиции, прекрасно в то же время понимая, что никого Шарипа так самозабвенно не любила и не полюбит никогда.

Он знал, что такая любовь выпадает только один раз в жизни. Если и выйдет Шарипа потом замуж, но такой страсти ей больше не испытать. И ему тоже. И вообще он не представлял себе дальнейшего своего существования без этой девушки.

А ведь при первом знакомстве она показалась ему самой обыкновенной миловидной девушкой, отнюдь не красавицей. Теперь с глаз его словно упали шоры. Он понял, что красота заключает в себе нечто подспудное, тайное, что не всегда доступно поверхностному взгляду. Если бы Шарипа стала красивей, тогда изменились бы черты ее лица, и тогда она потеряла бы то неуловимое, за что Касбулат ее так безрассудно любил.

Тонкое смуглое лицо Шарипы не было броским, но оно было словно трава под ветром, в нем отражалось каждое движение души. Во всей ее вытянутой стройной фигуре, в длинных пальцах, во всей этой ее продолговатости была какая-то необъяснимая для него прелесть. При каждой новой встрече он с искренним изумлением находил что-то новое в лице, жестах, движениях Шарипы. Почему же он сразу не смог разгадать ее?

Удивительно то, что в отсутствие Шарипы он никак не мог целиком представить ее образ. Четко вспоминались лишь какой-то жест, взгляд, движение бровей. Он напрягался, пытался дополнить эти мгновенные, как вспышки, воспоминания, но образ Шарипы был неуловим. Оставалось только ощущение нежности, доброты, счастья.