Стояла солнечная погода, но порядком штормило. Пенистые буруны сходились грудь на грудь с прибрежными скалами, вздымая в воздух фонтаны радужных брызг. Купаться в такую погоду мог либо безумец, либо самоубийца. Именно эти предположения пришли в голову слугам. Несколько поспешно кинулись наперерез, пытаясь остановить пошатнувшегося в уме щедрого хозяина, но Форс остановил их попытку таким властным окриком, что пришлось отступить.

Когда гринго довольно легко для своих лет вскарабкался на скалу, несколько человек нервно перекрестились. А старик тем временем ловко бросился в воду, нырнув под набегающий трехметровый вал. Минуты две его не было видать, но когда все уже решили, что придется искать новую работу, седая голова показалась метрах в пятидесяти от берега. Форс тут же ушел под очередную волну, и вскоре совсем затерялся в бурном просторе.

Через час Сэмюэль Форс вновь появился на берегу, как старый Посейдон с молодым телом. "Наверное, — смекнули слуги, — наш гринго когда-то выиграл Олимпиаду по плаванию". Никто из них ни за что не решился бы повторить его заплыв, хотя многие выросли на море. Между тем, Он был недоволен. Как будто что-то утеряно, а что — не поймешь. Он почувствовал это сразу, как только вернулся в свою телесную оболочку. Конечно, она не вечна, и по всем человеческим законам ей полагалось уж многие сотни лет удобрять собою землю. Но воля, управляющая ею, неизменно поддерживала ее в идеальном состоянии. Но что-то изменилось. Безрезультатно Он часами размышлял над причинами столь неожиданных перемен, произошедших с ним, понапрасну медитировал, прочищая все шестьдесят четыре тысячи энергетических каналов, пронизывающих его тело. Вот тогда Он и решил, что только погружение в первородную среду Океана поможет ему вернуть утерянное. Погода мало волновала Его, еще меньше — что подумают слуги.

Не случилось, не состыковалось. Великолепно работали лёгкие, ни разу не сбилось с ритма сердце. Но чего-то не хватало. Вроде как чувствуешь: нет ноги, а посмотришь — вот она, на месте. Смирение не входило в число Его душевных качеств, и Он продолжил свои размышления.

Всё началось, когда Он выследил Кондрахина. А это значит, что изменения коснулись не телесных, а иных качеств. Но опробовать свои умения было бы верхом беспечности — Просветленные мгновенно бы отреагировали на информационный выброс. Итак, Кондрахин, предначертанный враг… Но это невероятно! Он еще дитя во всех смыслах! Но ведь именно Кондрахин не так давно послал ему сигнал, полный угроз и вызова. Послал с Белведи, из мира, лишенного магии. Теперь Он, побывав частью Вселенной, прекрасно это знал, не будь там Кондрахина, никогда не отыскал бы эту странную планету. Но как, а главное, зачем попал туда Предначертанный Враг? Такой поступок похож на добровольное изгнание: выбраться с Белведи невозможно. Мысли Его были мыслями одиночки, всю жизнь полагавшегося только на самого себя, не познавшего ни любви, ни дружбы, ни даже простого сотрудничества.

Но иных зацепок не находилось. Отправная точка — странная по содержанию мысль Кондрахина, посланная им с Белведи. Но этот мир непроницаем для астральных или ментальных волн. Тогда что это было? Он ответил немедленно, вплетя в кондрахинский посыл один единственный импульс, включающий программу разрушения. Так и только так Он не рисковал. А надо было не спешить, выяснить природу полученного сигнала. К сожалению, мгновенная реакция не всегда благо. Думать, думать, думать…

Работа в секретной лаборатории Квана Туума оказалась неожиданно интересной. Поначалу Кондрахин ожидал, что его ждет в той или иной степени повторение нудных опытов, некогда проводимых им совместно с профессором Мирицким в Москве, но не тут-то было. Занкарский ученый, хотя и не чурался темной физики, основополагающие условия экспериментов базировал всё же на традиционных представлениях. Внезапным разогревом или таким же мгновенным охлаждением участка пространства Кван рассчитывал вызвать изменение свойств пространства-времени. Такие опыты проводились в разных странах уже не первый год, но давали противоречивые результаты. То разогрев приводил к расширению пространства, то нет. То же самое в отношении охлаждения. В числе немногих Кван Туум предполагал, что результат зависит от самого экспериментатора. Ведь все остальные составляющие оставались практически неизменными, ну, разве кто-то охлаждал установку жидким гелием, а кто-то водородом, да и параметры используемых полей различались, конечно.

Сама установка внешне напоминала заключенный в клетку сверлильный станок. Роль прутьев выполняли системы охлаждения и магнитного экранирования. В случае взрыва в рабочем объеме исследовательской камеры — объемом всего в пять литров — они бы лабораторию не защитили. Автоматическая защита срабатывала только от одного фактора: от проникающих сквозь перекрытия потолка сверхэнергичных космических частиц. Их появление улавливалось датчиками, и автоматика прерывала эксперимент. Космические лучи проявляли себя, пусть и не разрушительным образом, примерно в шести процентах экспериментов. А стабильность результатов, хоть у Юрия, хоть у других исследователей — о подобных экспериментах писали журналы — не дотягивала даже до трети всех опытов.

И объяснить получаемые результаты не мог никто. Землянин достаточно быстро убедился, что его искушенность в магии и земная манера мышления не давали ему никаких преимуществ перед белведскими исследователями. Юрий исправно посещал положенные лекции, а работе в лаборатории отдавал всё свободное время, приезжая домой только чтобы переночевать. Если Кэита сердилась, то виду не подавала.

Уже в первые дни, знакомясь с приборами, Кондрахин понял, почему Кван Туум сам не сидит у экранов. Это было рискованно и требовало невероятно быстрой реакции, так как речь шла о мгновенно протекающих процессах. Избежать взрывного расширения пространства было невозможно, если бы оно случилось, но взрыв рабочей камеры был еще не столь страшен. Вслед за ним следовало разрушение установки с выбросом охладителя — а избежать вот этого уже можно было, используя аварийный слив охладителя. Ранее Юрий читал, что успешные работы в этой области ограничиваются пространством, занимаемым одним атомом. Оказалось, что не так. Некоторым исследователям удалось достичь объёма нескольких кубических метров, а кое-кому повезло при этих исследованиях выжить.

Руководитель вскоре поставил перед Кондрахиным вопросы, в военном значении которых не приходилось сомневаться: можно ли замедлить или вообще остановить время, не изменяя свойств пространства; существует ли возможность сжать или расширить пространство, окружающее саму установку. Готовить установку к экспериментам приходилось самому, других лаборантов у Квана не было. Инструкции были четкими, техника — многократно проверенная в сотнях экспериментов. Но Юрий не успел приступить к следующей серии опытов, поскольку совершенно неожиданно его вызвали в административный корпус Университета.

— Ты Юрен по прозвищу Островитянин? — грозно подступил к Кондрахину руководитель факультета. — Почему не сообщил, что работаешь по контракту в другом государстве?

— А не спрашивали. По крайней мере, мой научный руководитель в курсе. А в чём, собственно, дело? Мой контракт в Фитире касается только спорта.

— Знаю.

Белвед так резко протянул Юрию бумагу, словно собирался швырнуть ее и лишь в последний миг раздумал. Документ оказался официальным запросом Ноисце. Фитирский аристократ писал вежливо, зато содержание можно было понимать как угодно.

"Прошу руководство Университета республики Занкар обеспечить приезд королевского подданного студента Юрена (Островитянина) в соответствии с условиями действующего контракта". Подпись и дата. Как говорится, коротко и неясно.

— Я решил, что ты просто сбежал из Фитира. Пришлось звонить этому Ноисце. Думаешь, раз Занкар богат, то и Университету деньги считать незачем?

— Я возмещу расходы.

— Оставь себе, боец. Ты лучше объясни мне, почему твой спортивный хозяин отыскивает тебя через руководство Университета? Нельзя, что ли, было связаться напрямую? Тем более, что речь идет, как я выяснил, всего о двух-трех днях. На учебе это никак сказаться не может. Предупредил бы своего руководителя, вот и всё.