Как он и предполагал, они направились к туристическому комплексу. Он следовал за ними на расстоянии, пропуская вперед одну-две машины из потока, хотя шофер ехавшей второй «волги» мог бы и заметить его. Как в детективном фильме, подумал он рассеянно, разве что хуже закручено.
Такси выползли на панорамное шоссе и въехали в лес. Станчев потерял их из виду, прибавил газу и снова увидел зад «волги», которая шла на очередной поворот… Ясно, ресторан «Кошары»… Он проскочил поворот, свернул в аллею и вышел из машины. С холмика виднелась соломенная крыша заведения, холодно сверкали неоновые лампы, доносились музыка и гомон. Станчев пробрался сквозь покрывшие склон кусты и увидел возвращающиеся восвояси такси. Арнаудовых не было видно… Та-ак, сказал он себе, прислушиваясь к затихающему урчанию моторов, ну-ка поглядим, на что ты способен, Кольчо…
Спустя час вдвоем с Петранкой они обводили глазами толпу, шумно устроившуюся за столиками под открытым небом, и лишь после повторного осмотра обнаружили Арнаудовых. Те расположились у самого леса, под старым дубом… Ему легко будет меня заметить, оценил Станчев, это хорошо. Был бы только свободный столик…
А вот как раз свободного-то столика в саду и не нашлось.
– Петруша, – он стиснул руку дочери, – я надеюсь, ты не теряешь спокойствия?
Ладонь у Петранки была потная.
– Сейчас входим. Сперва поищем свободные места в саду, потом внутри, снова возвращаемся в сад и, озираясь, проходим мимо их столика. Спокойно, словно их и в помине нет. Остальное я беру на себя.
Они повертелись в центре сада, Станчев обошел сторону, противоположную той, где устроились Арнаудовы, спросил насчет столика у официанта, и тот послал его поискать внутри заведения. Они зашли в зал, затем снова вернулись на воздух. Станчев кивнул дочери и поплелся в сторону Арнаудовых, оглядываясь по сторонам. И Арнаудов его узрел. Станчев заметил это краем глаза и захромал обратно. Если он все правильно рассчитал, то тому следовало его догнать.
Так и произошло. Он почувствовал ладонь на своем плече и обернулся.
– Никста! – ухмыляющийся Арнаудов протягивал к нему руки. – Ты ли это?
– Визирь! – неизвестно откуда на устах появилось забытое прозвище.
Они обнялись.
– Эх, живой и здоровый!
– Живой и здоровый, Гриша!
– Сколько же лет прошло?
– Много.
Рядом с ними прилежно стояла Петранка. Арнаудов поцеловал ей руку и повел их к столику. Станчев уловил сдержанность на лицах спутников Арнаудова, что было вполне естественно для компании, в которую врывается чужой, и пока его соученик договаривался с официантом еще об одном столике, он заметил, как его внимательно изучает седой мужчина. Этот Вангелов – как порой имена липнут к людям! – немного усложнит сегодняшнее дело, а может быть, оно и к лучшему. Он – либо тоже генеральный директор, либо чуток повыше, что-то в этом роде. Все это время женщины разглядывали смутившуюся Петранку. Особый интерес она вызвала у Роси своим неуместно строгим вечерним платьем, уже слегка старомодным, своими беспомощно повисшими руками… Провинциалка, вынесла приговор Роси.
Притащили столик, стулья, они расположились, заказали ужин. Арнаудов наполнил бокалы.
– За товарища… – и он запнулся.
– Станчева, – подсказал ему Никола.
– За моего соученика и земляка Николу Станчева по прозвищу Никста… И за его симпатичную дочку, ваше здоровье!
И он вкратце припомнил гимназические годы, тридцать пять лет прошло с тех пор – честно говоря, я его позабыл, но одного взгляда, одного жеста было достаточно – а, Коля? Станчев благодарно кивал, а в его памяти далекое эхо повторяло: Визирь, Визирь, Визирь…
Как и полагается в таких случаях, они взаимно осведомились: когда и какой институт оканчивали, где работают, где живут, наведываются ли в родные места и прочее, прочее. Вангеловы слушали с легкой досадой, Тина рассеянно глядела по сторонам, в отличие от своей дочери, которая изучала Петранку. От Станчева не укрылся взгляд Вангелова, когда тот узнал, что земляк Арнаудова занимает должность военного советника. С этого момента все в нем словно переменилось, и он корректно вступил в разговор.
Человек не в силах предполагать, что ему подкинет случай, лепетал оживленный Арнаудов. Кто мог предположить, что они встретятся именно в этих «Кошарах», да еще спустя столько лет. Ты не видал Большого Христо?.. Станчеву не приходилось его встречать. Григор столкнулся с ним совсем случайно на ярмарке в Пловдиве, он женился там и осел, заведует одной строительной организацией, но, несмотря на годы, он все такой же – медлительный, рассудительный, с баскетболом, разумеется, завязал…
– А ты ничуть не изменился, Коля, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!
Станчев не пропустил мимо ушей народное выражение – Григор так и не стал стопроцентным городским жителем, как и он сам. А вот возбуждение Арнаудова его слегка озадачило. Насколько он помнил, Григор отличался именно обратным – сдержанностью. Вот так-то…
А причина оживленности Арнаудова была очень простой: несколько дней назад у него был день рождения – не будем упоминать даты и цифры – так вот нынешний вечер был посвящен именно этому событию. Выпалив неизбежные пожелания, Станчев пожал ему руку, они выпили до дна, при этом в душе следователя появился укор самому себе: промашка, Коля. Он запомнил уйму подробностей из досье Арнаудова, а день рождения прошляпил.
То ли из-за того, что общая беседа запиналась, то ли просто по традиции, но скоро компания разделилась на мужскую и женскую половину. Трое мужчин сдвинули свои стулья, сдвинули бокалы, Вангелов назвал имя своего знакомого, служащего в Генеральном штабе. Станчев ответил, что слышал о нем, но точек соприкосновения у них нет, несмотря на ежедневную координацию с представительством Объединенного командования. Это подействовало. Ни Арнаудов, ни Вангелов не проронили больше ни слова о его службе, чем подчеркнули не только солидность, но и такт ответственных работников. Станчеву была предоставлена возможность вести нейтральный разговор в диапазоне от перестройки центра столицы до содержания телевизионных программ. Вангелов только того и ждал:
– По мне, так на телевидении нет должного контроля, особенно с развлекательными программами. Эти кривляния, эти полуголые телеса… Так-то мы воспитываем молодежь…
Григор придерживался несколько иного мнения. Эстрада – это эстрада, всемирное явление, может быть, просто надо ее развивать. Вот со спортом у нас развитие и вправду запаздывает.
– Напротив, уж спорт суют-то во все дыры! – отрезал Вангелов. – Из спорта сделали целую империю. А работать кто будет?
Станчев сказал, что в среде молодых заметна определенная распущенность, но виновны-то в этом, в конце концов, мы, старшее поколение.
– Все это так, да не так, – возразил Вангелов. – Это смотря какое старшее… Вы, как я понял, занимаете ответственную должность. Он, – Вангелов кивнул на Арнаудова, – тоже. Моя милость в том числе. Спрашивается, разве мы несем вину за все это?
В памяти Арнаудова всплыл ученический глобус, и он вмешался:
– Что верно, то верно, в свое время мы были более собранными, старались, занимались комсомольской работой, даже танго танцевать стеснялись, а Никста?
Этого человека несет неведомо куда, подумал Станчев, и в его сознании всплыло видение выпускного вечера: он сам, распростершийся в ногах девочки, и разодетый Григор, помогающий ему подняться с пола… Спокойствие, Коля… Он выгадывал удобные мгновения и вглядывался в глаза Григора, полупрозрачные, оживленные спиртным. В них не крылось ни тени угрызений или обеспокоенности, напротив – они смотрели ясно и весело. Можно было только догадываться, какие страсти бушевали у них с Кушевой. Подобное впечатление производил и вид его широких плечей, буйной гривы, все еще упругая походка и энергичные движения. Как возможна такая скрытность при его обезоруживающей общительности? Что-то здесь неладно.
– Было дело, Визирь.
– Мне приходится часто бывать за границей, – продолжал Арнаудов, – на Востоке, на Западе, Стефан знает. И при первой возможности я стараюсь понаблюдать за жизнью там. В Союзе на меня производит впечатление серьезность молодых, чем-то зрелым тянет от них. На Западе картина пестрая, там всякого можно повидать, от хиппи и проституции до демонстраций и безработных. И при этом высокая материальная культура, даже расточительство.
