Таким образом, если с православной точки зрения и можно говорить о невменении Богом греха человеку, то лишь в качестве домирного предположения всего домостроительства Божия о нашем спасении, предположения, которое низвело на землю Сына Божия и вознесло Его на крест, и которое, с другой стороны, является вечным залогом милости для нас, всякого грешника приступающего к Богу. Это не то значит, чтобы Бог мирился со грехом. Грех, как прямое отрицание Божьей жизни, всегда пребудет „мерзостью» пред святым Богом, никогда не получить от Него признания, никогда не получит права на существование. Но это не потому, чтобы Бог хотел, так сказать, отметить за оскорбление, нанесенное Ему, как Владыке мира – это объясняется самым существом правды. Грешник же, как личность, никогда не переставал и не перестанет быть предметом самой сильной любви Божьей, готовой на всякие жертвы, лишь бы только человек внял Ее призванию. Тогда „вся виновность его сделается как тень» [311], как совсем не бывшая, и Отец Небесный простит ему прежнюю вражду, не требуя никакого удовлетворения.
„Грешник не уплатил еще долга, чрез покаяние додается неответственным в долге. Он не сложил еще бремени с себя (разумеется искоренение страсти) и облачается благодатью… Покаяние не обещает только, но дарует уже очищение грехов и оставление оных; не к надежде только приводит согрешившего, но единым словом изрекает повеление, уверяет, что будет свободен. Оно говорит ему: познай, что имеешь у себя, а не жди. Но благодеяние еще выше. Уразумей, чем обладаешь и знай, что уже сам ты себе покровительствуешь. Данною тебе благодатью удостоверяю тебя в будущем. Уверься в милосердии Божьем; приятно Богу, что ты притек к Нему; и Он доказывает тебе благость, потому что прежде оставления грехов рукоположил тебя во Иерея» [312], т. е. прежде того, как человек станет праведным, Бог не отвергает его молитвы, не лишает его права к Себе обратиться. Милость Божья удерживается не Богом, а самим грешником. Нужно только покаяться, „принести себя в жертву Богу» [313], отказаться от своей излюбленной жизни, Бог не помянет нашей прежней вражды, пойдет к нам навстречу. Любовь Божия, говорит преп. Ефрем Сирин, „не медлит выслушивать приходящих к Богу истинно. И не упрекает опять приходящего нечестивца: для чего столько времени служил ты врагу и добровольно презирал Меня Владыку? Не разыскивает, сколько протекло времени, а только на смирение, слезы и воздыхания припадающего к Нему взирает Владыка, потому что Он – предведец, как Бог и создатель наш, вдруг прощает все грехи и ошибки в мыслях и делах, и говорит, чтобы принесли ему (припадающему) одежду первую и еще перстень на правую руку, и всем ангелам повелевает радоваться обретению этой души грешника» [314]. Конечно, совершенное остается совершенным, бывших грехов позабыть человеку нельзя, – вспомним слезы апостола Петра. Но если человек станет свои грехи считать непроницаемой стеной между ним и Богом, то это будет смертный грех, отчаяние. Сознание бывших грехов только учит человека понимать милость и всепрощающую любовь Божью, а не возбуждает в нем ужаса пред гневом Божьим.
Следовательно, домостроительство Божие направляется не к тому, чтобы как-нибудь примирить образовавшееся в Боге раздвоение между любовью и правдою (раздвоение с трудом допустимое в Едином и всегда тожественном Себе Существе), а к тому, чтобы как-нибудь спасти погибшую овцу, чтобы как-нибудь устроить обрящение человека на путь истины. Поэтому, невменение греха с православной точки зрения должно понимать в том смысле, что Господь, от вечности, осудив зло на погибель, тем не менее от вечности же решил не отвергать за грех человека, если он перестанет грешить и обратится к Богу. Поэтому, полагать в невменении сущность оправдания значит говорить только о непременном предположении оправдания, о самом же последнем не говорить. То несомненно, что каждый обращающийся к Богу просит, прежде всего, прощения и получает его; но это не значит, чтобы в Боге во время самого совершения таинства происходил какой-нибудь особый акт примирения с дотоле нелюбимым грешником, перемена происходит в человеке и состоит в примирении этого последнего с Богом. Таким образом, главное в оправдании – не пронунциация протестантов, а обращение человека от греха к жизни по Богу, нравственный переворот. Так, действительно, православная церковь учила и учит.
Пророк Исаия так описывает „заглаждение беззаконий» Иакова. Господь наказывал его, „выбросил его сильным дуновением своим, как бы в день восточного ветра. И чрез это загладится беззаконие Иакова (но страдания не внешняя цена за грех, потому что далее читаем); и плодом сего будет снятие греха с него, когда все камни жертвенников он обратит в куски извести, и не будут уже стоять дубравы и истуканы солнца» (Ис. 27. 9.) Бедствия приводят Иакова к покаянию и, когда он уничтожит свой грех (идолослужение), этот грех с него снимется.
Апостол Павел называет крещение смертью греху. „Мы, говорит он, умерли для греха: как же нам жить в нем»? В чем же состоит эта смерть? „Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть Его крестились? Итак, мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни»… „Наш ветхий человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху» (Римл. VI, 2 – 4. 6). Дальнейшее же убеждение быть верными своему призванию, пребывать чуждыми греху дает понять, что и самая смерть греху совершается тоже путем нравственным, есть акт насколько „таинственный, настолько же и свободно-охотный» [315]. „Умертвие говорит преосв. Феофан толковании на приведенные слова апостола Павла, разумеется не физическое, а нравственное, состоящее в отвержении от всякого греха и возненавидении его. Ибо как приступают ко Господу? Каясь и крестясь, как указал Св. Петр в день Пятидесятницы вопрошавшим: что убо сотворим? Покайтесь и да крестится кийждо в вас, ответил он (Деян. II, 88). А каяться что значит? – Говорит в сердце своем: согрешил, не буду. Это не буду и есть смерть греху» [316]. Другими словами, крещение, по мысли апостола Павла, было тем же „обещанием Богу доброй совести», каким было оно и по мысли апостола Петра (I Петр. III, 21).
Сущность крещения или таинства покаяния состоит, следовательно, в коренном перевороте, совершаемом в душе человека, в изменении всей его жизни. Человек был рабом греха, исполнял похоти дьявола, был врагом Божиим, – теперь он решает прекратить грех и быть в общении с Святым Господом. Решение это, конечно, есть дело свободы человека, но совершается в душе только при воздействии и при помощи благодати, которая сообщается в таинстве. Крещение же, спрашивает преосв. Феофан, что придает? – Закрепляет благодатью сие решение воли и дает силу устоять в сем решении» [317]. До принятия благодати человек только желал следовать Христу и исполнять Его волю. Но грех продолжал быть для него приятен. Благодать же Божия настолько укрепляет решимость человека, что он начинает ненавидеть грех, т. е. окончательно считает его злом для себя, как прежде считал его своим благом. Это значит, что человек совсем перешел на сторону Господа и стал Его верным рабом (Римл. VI, 17 – 18). Благодать таинства входя, так сказать, в душу человека и непременно „срастворяясь с человеческим усердием» [318], закрепляет и осуществляет совершаемый волей человека нравственный переворот и дает человеку силы устоять в принятом решении (если только, конечно, человек не отвернется опять от благодати). Этим самым коренным изменением направления жизни и совершается „уничтожение всего прежнего» [319].
