Правовой строй знает только внешние отношения и не заботится о внутреннем содержании, скрывающемся за этими отношениями. Не спрашивая о внутреннем устроении вещи, он хочет узнать ее цену и, узнав, считает свое дело конченным. Если, по христианскому учению, человек спасается только через Иисуса Христа и только в том случав, когда творит дела, заповеданные Христом; то для ума схоластиков это значить, что Христос и человек представляют правде Божией каждый со своей стороны вполне достаточную цену за обещанную вечную жизнь. Но, если дело Христа и дело. человека суть понятия правового порядка, то они взаимно исключают друг друга: насколько возрастает цена заслуг человеческих, настолько является ненужной заслуга Христа; Христос пришел потому, что человек не мог сам спастись. А между тем Слово Божие и совесть требуют и того, и другого, и именно совместно, и именно в качестве непременных причин спасения человека. – Вот та основная ложь западного христианства, которая ведет его ко всевозможным уловкам: основная его посылка требует одних выводов, а жизнь и прямое учение Слова Божия, с которыми оно связей порывать не хочет, – других. В существе своем и католичество, и протестантство учат и говорят одно и тоже: и то, и другое больны одной и той же неисцельной болезнью, разница только в тех прикрытиях, которыми каждое из них старается себя успокоить. И те, и другие признают (протестанты открыто, а католики под строкой), что собственно говоря дела человека не нужны, не должны иметь оправдательной силы. И те, и другие, чтобы не идти прямо против истины и в то же время не отступить от своего умствования, должны признать делание человека непроизвольным (протестантское освящение и католическое превращение – infusio gratiae). Разница только в том, что протестанты, не забывая и не скрывая своей мысли, думают только как-нибудь загладить ее разногласие с жизнью указывают на ее безопасность: дела, говорят они, необходимо последуют, – нечего, след., беспокоиться об их отсутствии при оправдании. Католики же стараются затуманить самую мысль и, позабывая свои основные посылки, усиливаются только зажмуря глаза говорить, что дела все-таки необходимы, что они все-таки заслуживают спасение, не будучи в состоянии объяснить, как же эти дела заслуживают.

Из сказанного видно, каким путем нужно идти при научном исследовании православного учения о спасении. Взять сочинения или символические книги протестантов и католиков и стараться только уничтожить их крайности, было бы неправильно и бесполезно, такой путь, как видим, никогда не приведет нас к чему-нибудь ясному и определенному, устойчивому. Крайности на западе не случайны, они – естественный вывод из ложного основного начала. Необходимо, следовательно, прежде всего отвергнуть это основное начало (правовое жизнепонимание) и потом уже, независимо от него, приступить к изучению истины, черпая сведения не из готовых западных сочинений, а из Св. Писания и творений св. Отцов. Таким путем только мы и можем выяснить себе основное начало православного жизнепонимания. Выяснив же это начало, не трудно будет раскрыть и самое учение о спасении. Поэтому, в дальнейших главах мы прежде всего должны решить, как относятся Св. Писание и Предание к правовому жизнепониманию, признают ли они его? После ответа на этот основной вопрос раскроем учение о вечной; жизни, причем для нас станет ясным начало православного богословствования. Из этого учения с необходимостью последуют учение о смысле возмездия и, далее, о спасении и его условиях.

Мы веруем, что спасаемся единым Иисусом Христом, что только „чрез одного Христа мы можем быть приняты Богом» [95], – но мы также веруем (и в этом находим себе постоянное свидетельство в своей совести), что Бог удостаивает части каждого соответственно его добрым делам» [96], что „нет другого пути (получить отпущение грехов и надежду на наследство обещанных благ), кроме того, чтобы познавши нашего Христа и омывшись тем крещением во оставление грехов, о котором возвещал Исаия, вы жили потом без греха» [97]; что „после благодати Божией, надежду спасения нужно полагать только в собственных делах (oiceioiV catorJwmasi) [98]. «Царствие Божие нудится» и только „нуждницы», т. е. употребляющие усилие, труждающиеся „восхищают е» (Мф. XI, 12). I. Христос пришел не разорить закон, но исполнить (Мф. V, 17). Человек, оправданный и освященный, не по необходимости делает, а должен делать добро, потому что „всякий получит от Господа по мере добра, которое он сделал» (Еф. VI, 8). Добро, таким образом, не плод и не свидетельство спасения только, а один из прямых виновников последнего, которым „открывается человеку свободный вход в вечное царство Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа» (2 Петр. I,11).

Поэтому жизнь человека после крещения отнюдь не состояние бездеятельного блаженства и непроизвольного доброделания (как она должна представляться на западе), а наоборот, деятельное последование Христу (Кол. III, I – 14). Земная жизнь – сеяние, а загробная – жатва, и потому человек должен сеять добро, чтобы потом наследовать блаженство (Гал. YI, 7 – 10), он должен, как прилежный муравей, скоплять плоды для будущей жизни [99]), собирать себе то „неветшающеее богатство, собирать которое не только не порок, но и великая добродетель и награда» [100].

Итак, человек оправданный делает добро произвольно и постоянно сознает и убежден в том, что делает „ради чести в царстве небесном», чтобы ему „заслужить похвалу от Бога, как добрый раб, и удостоиться каких-нибудь почестей» [101]; так что, если бы не было этого убеждения, если бы человек не ожидал этой награды на небесах, тогда и добродетельная жизнь была бы бессмысленной и потому невозможной. „Кто захотел бы принимать на себя столь горькие труды, если бы не имел сладкой надежды во Христа?" [102]. „Стали ли бы мы соблюдать себя в такой чистоте, если бы мы не признавали, что Бог бодрствует над человеческим родом? Конечно, нет. Но так как мы веруем, что отдадим отчет во всей настоящей жизни Богу, сотворившему и нас, и мир: то мы избираем жизнь воздержную, человеколюбивую и уничиженную, – зная, что здесь не можем потерпеть, хотя бы нас лишили жизни, никакого зла, которое бы сравнялось с благами нам уготованными от Великого Судии за кроткую, человеколюбивую и скромную жизнь» [103]. Доброделание, таким образом, есть необходимое условие спасения.

Но здесь опять можно спросить, в каком смысл доброделание признается условием спасения: оно может быть только внешним основанием для получения спасения, но может быть и условием в собственном смысле, производителем спасения. Тот и другой ответ, будучи весьма близки один к другому по форме, со стороны своего содержания весьма, чтобы не сказать, в корне различаются один от другого: они могут служить выразителями двух совершенно противоположных, взаимно исключающихся жизнепониманий: мирского, языческого и христианского.

Себялюбец живет для себя, свое „я» поставляет средоточием мира, с точки зрения этого „я» оценивает все происходящее и в своей, и в общемировой жизни. Цель его – собственное благополучие, высшее благо – наслаждение, в виде ли чувственных удовольствий, или в какой-нибудь нирване и т. п. в этом роде.

Теперь, грех (существо которого и есть себялюбие), доставляя человеку наслаждение в этой жизни, вместе с тем приносит ему неизмеримо большее страдание в жизни загробной: Богом установленный миропорядок оказывается пагубным для себялюбия и с необходимостью ведет его к наказанию. Себялюбцу, как такому, конечно, нет дела до правды или неправды этого миропорядка, даже более, он всем своим существом готов возмутиться против последнего, – всем своим существом готов протестовать против этого ограничения своего „я» желание которого для него закон, – но он, как себялюбец же, не может не желать избежать той горькой участи, к которой приводит нераскаянное противоречие враждебному для него миропорядку. И вот самолюбец, начинает, как он говорит спасаться, т. е., с крайним сожалением отсекая свои излюбленные и все еще дорогие пожелания, начинает исполнять закон, положенный Богом, – исполнять именно потому, что противозаконие оказывается в своем последнем выводе крайне невыгодном для себялюбца, хотя не перестает для него быть желательным и приятным. Себялюбец в душе своей – враг Богу (Рим. YIII, 7) и хочет слушать своего отца – человекоубийцу (Иo. YIII, 44), он готов кусать милующую его Руку (вспомним Иудеев, „избивших пророков и камнями побивавших посланных к ним», вспомним распятого И. Христа), но он трепещет Бога, так как знает, что Он всемогущ, что все, и сам себялюбец, в руках Божиих, что от Бога, след., не уйдешь. Себялюбцу приходится подчиняться воле Божией для своей же собственной выгоды. Он и подчиняется, но – как раб, с внутренним отвращением, с ропотом, подгоняемый бичом, или как наемник, которому нужна выгода, награда.