Таким образом, познание Бога есть зрение жизни Божией в себе в самом; из расположения собственной своей души праведник узнает, в чем состоит и какова по своему существу жизнь Божественная, – узнает, так сказать, из опыта. Другими словами, познание Бога, составляющее сущность вечного блаженства, обратной своей стороной имеет уподобление Богу, достижение возможно полного воспроизведение в себе образа Божия. „Кто, говорит св. Василий Великий, чрез подражание, сколько возможно cиe, изобразил в себе бесстрастие Божия естества, тот в душе своей восстановил образ Божий. А кто уподобился Богу показанным теперь способом, тот, без сомнения, приобрел и подобие Божией жизни, постоянно пребывая в вечном блаженстве. Поэтому, если бесстрастием снова восстановляем в себе образ Божий, а уподобление Богу дарует нам непрестающую жизнь; то, вознерадив о всем прочем, употребим попечение свое на то, чтобы душа наша никогда не была обладаема никакою страстью… и чтобы чрез то соделаться нам причастниками Божия блаженства» [192].
Но, как бы ни был человек близок к Богу по подобию своей природы, как бы полно ни воспроизводил в себе образ Божий, жизнь его, даже и бесконечная по времени и качеству, не будет, по учению Св. Писания и оо. Церкви, тем высшим всепокрывающим благом, к которому стремится человек. Как бытие конечное, несамобытное, которое (говоря словами преп. Макария Египетского) «не имеет в себе Божьего света», человек не может в себе самом, в самозаключенной жизни найти и вечного блаженства: как только подобие, отобраз, он всегда будет стремиться к своему Первообразу, и всегда будет чувствовать Его лишение; так что по мере того, как человек уподобится Богу, он все сильнее и сильнее будет чувствовать недостаточность своей жизни и, след., будет страдать. Наглядный пример этому представляет хотя бы тот же Шакья-Муни, которого современные мудрецы ставят в уровень с Иисусом Христом, если еще не выше. Если бы мы признали не только подобие, но и полное сходство и даже тожество нравственного устроения этих двух личностей, если бы мы позабыли, Кто был Господь Иисус, то и тогда не скрылось бы коренное, существеннейшее различие Будды и Христа. Христос „отдал жизнь Свою, чтобы опять принять ее» (Ио. X, 17), и это потому, что Он знал любовь Отца, был всегда едино с Ним. Между тем, Будда умирает среди общего неутешного плача всей твари, с полным сознанием бессмысленности существования, с надеждой найти покой только в небытии. „Бог – жизнь», говорить св. Василий Великий [193]. „Телу не возможно жить без дыхания: и душе невозможно существовать, не зная Творца [194].
С другой стороны, Богоподобие, составляющее сущность истинной жизни, и немыслимо для человека, если он останется только один, т. е., если он будет идти к Богоподобию путем только совершенствования, независимо от Бога. Уподобиться Богу человек может только тогда, когда Бог будет с ним в живом союзе, в самом теснейшем, приискреннем взаимообщении. „Для человека; говорить преп. Макарий Египетский, нужно, чтобы не только сам он был в Боге (т. е., не только внутренне переживал в себе Бога, не только был подобен Ему по расположениям своей души), но и чтобы Бог был в нем» [195], т. е., чтобы это переживание имело свою опору в общении с ним Бога. Бог, таким образом, должен являться для человека не только руководящим началом деятельности, не только первообразом для подражания, но и целью стремлений, должен являться живым существом для живого, личного общения. Поэтому и Господь Иисус Христос, изображая состояние человека совершенного, говорить: «Мы (т. е. Пресвятая Троица) приидем и обитель у него сотворим» (Иo. XIV, 23); Богоподобие не есть законченное состояние само по себе, законченным оно будет тогда, когда превратится в Богообщение. Поэтому и блаженство раба состоит не только в том, что „его над многими поставят» (в чем можно видеть указание на внутреннюю сторону его блаженства), но и в том, что он „внидет в радость Господа своего».
Поэтому, если слово Божие учит нас, что вечная жизнь есть Богопознание, что вечное блаженство состоит в Богоподобии, то мы должны помнить, что это внутреннее переживание в себе жизни Божией необходимо предполагает и внешнее, личное общение с Богом, или лучше сказать, неизбежно идет бок-о-бок с этим последним. (Сотворшие благая), по словам св. Григория Богослова, наследуют неизреченный свет и созерцание святой и царственной Троицы, которая будет тогда озарять яснее и чище и всецло соединится со всецелым умом, в чем едином (т. е., только в этом всецелом соединении души с царственной Троицей) и поставляю особенно царствие небесное» [196]. „Будем стремиться, говорить св. Григорий Нисский, чтобы постигнуть. Что же постигаемое? Какая почесть? Какой венец? – Что ни представишь себе из уповаемого тобою, все это, кажется мне, не иное что есть, как Сам Господь. Ибо Сам Он и подвигоположник подвизающихся, и венец побеждающих. Он разделяет жребий; – Он же и жребий благий. Он благая часть; – Он же и дарует благую часть» [197]. Как в здешней жизни мы Богом „живем и движемся, и есмы», так и за гробом Он же будет нашим блаженством и нашей жизнью. „Цель нашей жизни, говорить Феодор, епископ Едесский, есть блаженство или, что все равно, царство небесное или царство Божие, которое состоит не только в том, что мы будем зреть царственную, так сказать, Троицу, но и в том, что будем получать Божественное влияние и как бы принимать обожение и в сем влиянии находить пополнение и совершение всех недостатков и несовершенств. В сем-то и состоит пища умных сил (ангелов небожителей), т. е. в восполнении недостатков посредством Божественного оного влияния [198]. „И я, Иоанн, читаем мы в Апокалипсисе (XXI, 2-4), увидел святой город Иерусалим новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный, как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с небес, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом и Сам Бог с ними будет Богом их». Не будет там нужды ни в храме, ни в солнце, ни в луне, ни в светильнике, ни в чем, потому что все это заменит для праведников Сам Господь, Который Один будет содержанием их жизни (XXI, 22 – 23; ХХП, 5).
Но в чем состоит это Богообщение? В обычном представлении о нем оттеняется только блаженство этого Богообщения и забывается сторона более существенная, забывается, в чем же именно и почему блаженно оно. Св. Писание и Предание дают несколько ясных указаний относительно этого.
Бог предносится нравственному сознание христианина не только в качестве безусловного Владыки, имеющего силу и право распоряжаться своим творением, как Ему угодно, и предписывать все, что найдет нужным. Воля Божия прежде всего есть воля святая, которая сама хочет того и исполняет то, чего требует от людей. „Святи будите», говорить Господь, но не потому что такова Моя воля, а потому, что „Аз свят есмь», потому что святость сообразна существу Божию, потому что свят Бог, Которого вы считаете единым источником истины и жизни. Добродетель и воля Божия, следовательно, тожественны по существу. „Добродетель и не вне Божества» [199], говорить св. Григорий Нисский, – поэтому „идущий путем истинной добродетели не иного чего причастен, как Самого Бога; потому что Он есть всесовершенная добродетель» [200]. Поэтому, познавая Бога, человек научается жить нравственно, добродетельно; „познание Бога обновляет человека» [201]. А с другой стороны, „чистотою жизни можно уловить ведение» [202]. Познавая добродетель,. живя добродетельно, человек опытно познает Бога. „Что знаем о Боге? спрашивает св. Василий Великий: „Овцы гласа моего слушают. Вот как уразумевается Бог – чрез слышание заповедей и чрез исполнение слышанного. Вот ведение Бога – соблюдение заповедей Его» [203]. „Аще заповеди моя соблюдете, будете в любви Моей» (Иo. XV, 10). „Добродетелями, говорит св. Григорий Нисский, пpиo6pетаем мы ведение о благе превосходящем всякий ум как бы по некоторому образу делаем заключение о первообразной красоте» [204]. Понятия Богоподобия и добродетели, таким образом, в конце концов оказываются тожественными. „Решившись жить свято, мы, говорит св. Кирилл Александрийский, приобретем досточудный образ Его, соделавшись сообразными Тому, Который ради нас соделался подобен нам, Единородному, как Богу, первородному же по человечеству» [205]. Очистить себя от греховной скверны, достигнуть сердечной чистоты, поэтому, значит приготовить себя, сделаться способным к Богопозннию и Богоподобно. „Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят». „Чем более, говорит св. Тихон Задонский, человек совлекаться будет ветхого человека с деяниями, его тем более облекаться в нового (Кол. III, 9. 10); чем больше будет облекаться в нового, тем чистейшая будет душа, тем большая в ней доброта и красота образа Божия явится; якоже чем чистейшая вода, тем яснее в ней изображается вид солнца; или чем чистейшее зеркало, тем живее в нем изображается подобие лица, смотрящего в него» [206]. „Чистый сердцем, по словам св. Григория Нисского, не увидит в себе ничего, кроме Бога», поэтому, „чуждаться, сколько возможно порока словом, делом и помышлением, очищая себя от скверны, – это есть подражание Божественному совершенству, окружающему небесного Бога» [207].
