Сталкер судорожно проверял, а не забыл ли он чего. Рюкзак закрыт и снова за плечами. Оружие перезаряжено и в руках. Прибор Сахарова висел на ремне и здорово тянул шею вниз. Странно, он не казался раньше таким тяжёлым. В какие-то моменты пропадало ощущение собственного тела. Словно в бывшем зале управления (хотя почему это в «бывшем»?) парил разум, у которого всё меньше оставалось стесняющей его плоти. Но Майк не терялся. Он уже прошел через отчаянные мысли, что надо попытаться сбежать, что этого не может быть и так далее… Теперь он был спокоен. Он помнил инструкции. Он помнил прочитанные несколько раз страницы, явно взятые из какой-то книги. Там писалось что…

«В этот день, 25 апреля 1986 года, на Чернобыльской АЭС готовились к остановке четвертого энергоблока на планово-предупредительный ремонт.

Во время остановки блока по утвержденной главным инженером Н. М. Фоминым программе предполагалось провести испытания с отключенными защитами реактора в режиме полного обесточивания оборудования АЭС. Для выработки электроэнергии предполагалось использовать механическую энергию выбега ротора турбогенератора (вращение по инерции). Кстати, проведение подобного опыта предлагалось многим атомным электростанциям, но из-за рискованности эксперимента все отказывались. Руководство Чернобыльской АЭС согласилось.

В чем суть эксперимента и зачем он понадобился?

Дело в том, что если атомная станция окажется вдруг обесточенной, то, естественно, останавливаются все механизмы, в том числе и насосы, прокачивающие охлаждающую воду через активную зону атомного реактора. В результате происходит расплавление активной зоны, что равносильно максимальной проектной аварии. Использование любых возможных источников электроэнергии в таких случаях и предусматривает эксперимент с выбегом ротора турбогенератора. Ведь пока вращается ротор генератора, вырабатывается электроэнергия. Ее можно и должно использовать в критических случаях.

В процессе подготовки эксперимента были последовательно отключены системы, обеспечивающие аварийную защиту реактора, дабы она не помешала в проведении „чистого“ эксперимента на работающем реакторе. Первоначально эксперимент собирались провести днём, но по звонку диспетчера „Киевэнерго“, сдвинули испытания с 14 часов 25 апреля на 1 час 23 минуты 26 апреля. Всё это время реактор работал с выключенной защитой в нарушение всех регламентов.

В результате, к началу испытаний реактор частично потерял управляемость и старший инженер управления реактором Леонид Топтунов не сумел удержать реактор на мощности 1500 МВт и провалил ее до 30 МВт тепловых.

При такой малой мощности начинается интенсивное отравление реактора продуктами распада (ксенон, йод). Восстановить параметры становится очень трудно или даже невозможно. Стало ясно: эксперимент с выбегом ротора срывается. Это сразу поняли все атомные операторы, в том числе Леонид Топтунов и начальник смены блока Александр Акимов. Понял это и заместитель главного инженера по эксплуатации Анатолий Дятлов. Ситуация создалась довольно-таки драматическая. Обычно замедленный Дятлов забегал вокруг панелей пульта операторов. Сиплый тихий голос его обрел гневное металлическое звучание: „Японские караси! Не умеете! Бездарно провалились! Срываете эксперимент!“

Дятлов грубо нажал на операторов и потребовал увеличить мощность реактора немедленно, хотя по регламенту на это требовалось не менее суток. Он использовал некоторые разночтения в инструкциях и Леонид Топтунов, как признался потом в припятской больнице, перед отправкой в Москву, где вскоре умрёт: — „Может, проскочу… Ослушаюсь — уволят…“

Для выполнения требований Дятлова он стал вынимать поглощающие графитовые стержни. Мощность реактора стала расти, но о том, что он вышел на режим, на котором его никто не испытывал и стал неуправляемым, операторы не догадывались.

… Итак, в1 час 00 минут 26 апреля 1986 года мощность атомного реактора четвертого энергоблока благодаря грубому нажиму заместителя главного инженера А. С. Дятлова была стабилизирована на уровне 200 МВт тепловых. Продолжалось отравление реактора продуктами распада. Дальнейший подъем мощности был невозможен, запас реактивности был значительно ниже регламентного и, как я уже говорил ранее, по словам СИУРа Топтунова, составлял восемнадцать стержней (вместо минимально предусмотренных инструкцией двадцати восьми). Этот расчет дала ЭВМ „Скала“ за семь минут до нажатия кнопки A3 (аварийной защиты).

Реактор находился в неуправляемом состоянии и был взрывоопасен. Это означало, что нажатие кнопки A3 в любое из оставшихся мгновений до катастрофы привело бы к неуправляемому фатальному разгону. Воздействовать на реактивность было нечем… (таков был недостаток реакторов типа РБМК-1000 — графитовые стержни поглощали активность только верхней своей частью, а нижняя давала небольшой, но всплеск активности. В ситуации начала эксперимента опускание всех графитовых стержней разом — нажатие кнопки АЗ, вело к взрыву).

… В 1 час 22 минуты 30 секунд (за полторы минуты до взрыва) СИУР Леонид Топтунов по распечатке программы быстрой оценки запаса реактивности увидел, что он составлял величину, требующую немедленной остановки реактора. То есть те самые восемнадцать стержней вместо необходимых двадцати восьми. Некоторое время он колебался. Ведь бывали случаи, когда вычислительная машина врала. Тем не менее Топтунов доложил обстановку Акимову и Дятлову.

Еще не поздно было прекратить эксперимент и осторожно, вручную снизить мощность реактора, пока цела активная зона. Но этот шанс был упущен, и испытания начались. Все операторы, кроме Топ-тунова и Акимова, которых все же смутили данные вычислительной машины, были спокойны и уверены в своих действиях. Спокоен был и Дятлов. Он прохаживался по помещению блочного щита управления и поторапливал ребят: „Еще две-три минуты, и все будет кончено. Веселей, парни!“

В1 час 23 минуты параметры реактора были наиболее близки к стабильным. За минуту до этого старший инженер управления блоком Борис Столярчук резко снизил расход питательной воды на барабаны-сепараторы, что, естественно, повлекло увеличение температуры воды на входе в реактор.

В 1 час 23 минуты 04 секунды старший инженер управления турбиной Игорь Кершенбаум по команде Г. П. Метленко „осциллограф включен!“ закрыл стопорно-дроссельные клапаны восьмой турбины, и начался выбег ротора генератора. Одновременно была нажата и кнопка МПА (максимальной проектной аварии). Таким образом, оба турбоагрегата — седьмой и восьмой — были отключены. Аварийная защита реактора была заблокирована, чтобы иметь возможность повторить испытания, если первая попытка окажется неудачной. Тем самым было сделано еще одно отступление от программы, но весь парадокс заключался в том, что если бы действия операторов были в данном случае правильными, а блокировка не выведена, то по отключении второй турбины сработала бы аварийная защита и взрыв настиг бы нас на полторы минуты раньше…

В этот же момент, то есть в 1 час 23 минуты 04 секунды, началось запаривание главных циркнасосов, отчего уменьшился расход воды через активную зону. В технологических каналах реактора вскипел теплоноситель. Процесс развивался вначале медленно. Кто знает, может быть, рост мощности и в дальнейшем оказался бы плавным, кто знает…

После того как был закрыт стопорно-регулирующий клапан и отключен турбогенератор № 8, начался выбег ротора. Из-за уменьшения расхода пара из барабанов-сепараторов его давление стало слабо расти, со скоростью 0,5 атмосферы в секунду. Суммарный расход через реактор начал падать из-за того, что все восемь главных циркуляционных насосов работали от выбегающего турбогенератора. Их тряску и наблюдал Валерий Ходемчук (не хватало энергии, мощность насосов падала пропорционально снижению оборотов генератора, соответственно падала и подача воды в реактор).»[1]

Майк вспомнил всё это как-то сразу, рывком. И развитие ситуации и команды, которые надо отдать операторам, угрожая им оружием. Главное, чтобы послушались сразу. Майк не знал, на какие кнопки следует жать.