— Даже так?

— Так. Именно поэтому мы сюда и ходим, хотя и не приятно.

— И чем с вами Сахаров расплачивается?

— Что ты пристал? Рабраешь на кого-то? Разведчик в тылу врага, блин. — Долговец даже отвлёкся от обозревания темнеющих окрестностей. Секунды на три упёрся тяжелым взглядом в глаза Майка. Пора прекращать разговор.

— Нет, просто любопытно. Вы с Зоной вроде как боритесь, а он её исследует. Интересы вроде разные.

— Не совсем разные. Он же не любопытство своё тешит, да и для экстремального туризма профессор староват. Он тоже её не любит. Может ему повезёт и он сможет понять в Зоне всё до конца. Может, даже найдёт способ её уничтожить.

— Даже так? А жить мы, сталкеры, на что будем?

— Примерно так же, как и люди на Большой Земле.

— То есть хреново.

— Зона — величайшая угроза не только человечеству, но и миру вообще. — Долговец начал давно ожидаемую проповедь. — Зона — это место полностью и абсолютно враждебное нашей форме жизни. В самом широком смысле. Враждебное биосфере, если хочешь. Зона — это враг, который пока дремлет, изучает нас, пока мы думаем, что изучаем её и пользуемся её дарами. Откуда нам знать, что даже самые полезные артефакты не являются эквивалентом её дерьма? Или шпионскими устройствами, которые рассеиваются с помощью людей по миру и наблюдают. Или зёрнами, из которых потом произрастут новые Зоны. Мы ведь не знаем толком, как возникла Зона и как именно работают артефакты. — Долговец ухмыльнулся половиной лица. Другая, обезображенная ожогом вплоть уха, осталась неподвижной. — Представь, что те красотки, что пользуются косметикой из «блуждающего мха», в один прекрасный день «Х», превратятся, скажем, в снорков. Выглядеть будет привлекательно, но не долго. Или у модниц, что носят серьги с «радужными брызгами» что-то замкнет межу симпатичными ушками, на которых эти сережки висят. Хоп — новый контролёр готов. Спортсмены, что борются с усталостью с помощью «бенгальского огня», вдруг перестанут быть видимыми и продолжат бегать. Только не для удовольствия и не для рекордов, а в охоте за кровью.

Майк представил с трудом, поскольку помнил мало подробностей из жизни снаружи, но ему такая картина не понравилась. Он постоял ещё немного, потом прогулялся вокруг бункера. Точнее, между бункером и забором. Идея пройтись снаружи и полюбоваться на вечернюю Зону была, но задремавший было разум взял эту мыслишку за грудки и немного встряхнул. По-хорошему, выходить без оружия вообще не стоило. Сколько раз говорил как сам себе, так и вслух, что тут Зона. Понятия такого — «безопасность» нет в местных словарях.

Он вернулся в комнату, прислушался к мирному похрапыванию напарника, который так и не расстался со странными приспособлениями, оплетавшими его бёдра и торс. Около часа Майк пытался читать, но в голову не лезло. Когда он понял, что минут пять пялится в одну и туже страницу, погасил экран, лег по удобней и закрыл глаза.

Дневной сон сделал своё черное дело. Спать не хотелось. В голове вертелось всё сказанное при Майке за сегодня. Как там говорил долговец? Сахаров хочет того же, что декларируют предводители «Долга»? Вот это номер. Это что — настоящий повод для предложенной работы? Уйти в прошлое и предотвратить вторую аварию — достойное приложение разума и сил великого учёного. Никто не узнает, в учебники не впишет, Нобелевскую премию не даст, но великий Сахаров, будет знать, что он изменил облик мира. А может, и не только он один. Напарники не в счёт, поскольку никто не поверит, да и устранить их тоже проблем не составит. В конце концов, не с пустыми же руками он их отправит к себе самому. Наверняка сунет в рюкзаки пару — тройку жестких дисков. И что на них будет — результаты исследований того, чего в той реальности не будет никогда, а значит, не будет и конкуренции, расписание выигрышных номеров лотерей всего мира, или же подробный рассказ о своей жизни достижениях, сталкеры — добровольцы не узнают. И мир изменится. Не будет десятилетнего пятна на припятской земле, пятна непроницаемого и гнетущего одним только своим существованием. С этими мыслями Майк уснул.

Ему снилась полная дребедень. Привиделся Сахаров, сидящий на троне, который был установлен на чёрной кляксе Зоны как на ковре. Она шевелилась, выпускала ложноножки и пыталась достигнуть сидения, а редкими бархатистыми язычками лизала сахаровские ботинки. Дело происходило в тронном зале. Зловещее пятно никак не смотрелось посреди мозаичного паркета и блуждающих по нему разноцветных пятен падающего из витражных двусветных окон света, за которыми лучился яркий солнечный день. Почему-то казалось, что этот зал находится внутри чернобыльского саркофага.

Потом виделся давешний собеседник, чей ожог не скрывал полностью даже новенький противогаз. Долговец отрывал шланг, стоя перед большим зеркалом толстого стекла, вертясь то так, то эдак. Словно примерял галстук. Словно хотел удостовериться, что он хороший снорк, правильный. Помещение, в котором это действо происходило, менее всего напоминало примерочную комнату. Зеркало, висящее между длинным запылённым пультом с разбитыми шкалами и железным шкафом, с оторванной дверцей, было явно не к месту. Прямо под ногами новоиспечённого снорка валялась груда тряпья. Оттуда по направлению к пульту тянулась рука, желтеющая костью оплетённой остатками сухожилий. Из зажатого навсегда кулака торчал край пластиковой карточки с нечитаемой под пылью эмблемой.

Потом снился Илья. Он ковылял на костылях по какому-то длиннющему коридору. В неровном свете свисавших на проводах с потолка и мигавших ламп «дневного света», было видно, что он так идет не только из-за поврежденных ног. Этот вид детей Зоны не способен бегать, что-то с тазовыми костями. Было странно видеть черты знакомого лица на шишковатой голове контролёра. Майк даже во сне знал, что бывший напарник ищет его. Вот только вряд ли помнит, зачем. Если найдет, то скорее всего сделает тоже, что и всегда — выжжет мозг.

Потом шел какой-то откровенно мутный бред, явное эхо двух с небольшим лет проведённых в Зоне. Груды мусора в тесных коридорах, мутанты всех видов, как вместе, так и по отдельности, ноющее от постоянной стрельбы правое плечо, содранные об ржавые скобы какого- то колодца ладони, блуждающие по выжженной до звона равнине торнадо бесплотного огня… В этой мутной водице подсознания не зримо колебалось и переливалось призрачное окно. Оно было рядом, хоть и вне поля зрения, если так можно выразиться. Как табличка над дверью с надписью «выход» в кинозале, где демонстрируют отборные фильмы ужасов. Когда Майк шагнул в проём, пред ним предстала такая же зловещая, как и прежние, но более реальная и живая сцена.

Светлый и высокий зал, не большой, а огромный. На стене абстрактный рисунок, хотя вряд ли в простой орнамент стали бы монтировать бы столько разноцветных лампочек. Наверное, это схема какого-то устройства. Майк — во — сне не торопливо оглядывался. Пульты вдоль стен. Прямо перед Майком сидел в кресле человек, сосредоточенно рассматривающий показания разбросанных перед ним по пульту приборов и то одну кнопку жмущий, то другую. Человек что-то бормотал себе под нос. Ему отвечал другой, стоящий рядом. Майк не слышал ни звука но знал, что они говорят о чём-то очень важном, хотя сами так и не считают. Он стоял в этом стерильном и ярко освещенном зале, совершенно чуждый в своих незнании и в недоумении. Потрёпанный и заляпанный какой-то органической дрянью комбинезон, не вписывался в мир чистой одежды надетой на операторов. «Абакан» в руках смотрелся грязной кляксой среди точных и дружелюбных человеку приборов. Майк знал, что именно вытворяют люди перед ним. Не головой знал, а сердцем. Он хотел их остановить, но не сдвинулся с места. Хотел выстрелить в потолок, но не послушались руки. Автомат тянулся вниз так, словно был сделан из сплошного куска свинца. Ремень сорвался с плеча и оружие рухнуло на пол. Тот вздрогнул, но тишина не нарушилась. Люди за пультом не обернулись.

Единственное, что оставалось — закричать. Из горла не вылетело ни звука. Майк весь взмок, за несколько попыток докричатся. Он знал, что это единственный шанс исправить не поправимое. Знал, что это единственный шанс остановить операторов и что он должен заставить себя слышать. Давай, давай ещё раз, мысленно матерно подбадривал он себя, набирая воздух в лёгкие до упора, до рези в груди…