Как рассказать, Вадим не знал. Но судья понял его замешательство, вновь коснулся лба. Хитро усмехнулся поначалу, потом резко убрал руку, взялся ей за посох. Из-под мохнатых бровей посмотрел на Вадима. Круглые желтые глаза под складками морщинистых век потемнели.

— То, про что спрашиваешь — ближе, чем думаешь. Сумеешь ложь от правды отличить — удержишь… — как-то мрачно сказал волхв. И добавил, притопнув:

— Идите уж!

«И примешь ты смерть от коня своего…» — подумал Вадим. Ответ можно было понимать, как угодно. И пользы в нем никакой, по крайней мере, на первый взгляд, не было. «Ближе, чем думаешь»? Мог старик иметь в виду Анну? А если именно о ней и шла речь, зачем такие выкрутасы? Для пущей романтики ситуации?

Еще вчера, — и происходи все это в книге, — Вадиму ответ бы понравился. Загадочно и со смыслом. Однако нынешняя ночь заставила пересмотреть многие убеждения. И о волшебстве, и о мудрости, и о неконкретных ответах Вадим теперь думал без прежнего восторга. Практика показала, что в книге все смотрится уместно, а вот когда лично тебе дают ответ, который можно понимать как угодно, о мудрости ответчика не думаешь. Скорее, чувствуешь себя дураком.

Нужно было попросить уточнений. Потребовать даже. Но — момент был упущен, старик отступил к постаменту и скрылся в нем. Так Вадим и остался без ответа. Ощущение собственного идиотизма усилилось. Над сказанным стоило поразмыслить на досуге. Вадим очень надеялся, что время этого досуга наступит скоро. Судьбу Вещего Олега повторять не хотелось. Хотя вот звали Олега Вещим — а не помогло. То ли льстили, то ли в шуточках волхвов и Вещий ногу сломит.

Усаживаясь в маршрутку, Вадим искренне надеялся на то, что на сегодня все приключения закончены. И не только на сегодня. План по удивительным и неожиданным событиям был выполнен с лихвой. Пора было подводить итоги. Приобрел он очень много — Анну, потерял — всего-то репетицию. Все беды, о которых он размышлял у вестибюля «Таганской» уже казались ерундой. Все решится — и тираж фабрика выпустит заново, и деньги найдутся. Зато можно всю жизнь гордиться тем, что вышел из зачарованных холмов живым и невредимым. Вполне достаточно для счастья.

Маршрутка резко спикировала вниз, пару раз вильнула так, что все попадали с сидений на пол, и ударилась о землю. Вадим треснулся головой о металлическую стойку кресла и отрубился.

Анна открыла глаза, ощущая между затылком и полом маршрутки что-то теплое и жидкое. Движение руки далось с трудом. Пальцы, разумеется, оказались выпачканы в крови. Ноги были придавлены чем-то тяжелым. Была это спина Серебряного, изучавшего потолок. Локоть под спиной принадлежал Вадиму. Собственная голова болела так, будто в макушку вогнали здоровенный гвоздь. Флейтист и Софья тоже валялись на полу в проходе, причем женщина, кажется, еще не очнулась. Флейтист хлопал ее по щекам.

Пол и стены маршрутки вибрировали мелкой дрожью.

— Одноглазый, ты чего? — с трудом выговорила Анна.

Машина отозвалась переливчатым стоном, смысл которого Анна поняла едва-едва. Нечто страшное было вокруг, то, от чего Одноглазому хотелось и спрятаться самому, и защитить спутников. Еще он очень хотел, чтобы ему помогли.

Анна выпутала руки и ноги из клубка, в который сложились Вадим и Серебряный, посмотрела на обоих. Одинаковое страдание в глазах, болезненные гримасы на лицах. Да уж, ухнулись здорово. В голове звенел набат. Удивительно еще, что все кости остались целы. Непохоже было, чтобы кто-то разбился всерьез — Софья уже пришла в себя, села на полу, Вадим и Серебряный устроились по креслам. Двигались все замедленно, но руки и ноги явно были в порядке. Видимо, больше всех досталось Анне — она разбила затылок.

— И что на сей раз стряслось? — зло спросил Вадим.

Флейтист смерил его досадливым взглядом, как лишнюю помеху. Пожал плечами, отвернулся, ощупывая плечо своей жены. Софья уже улыбалась — происшествие явно не испортило ей настроения. Впрочем, глаза бдительно сканировали салон маршрутки. В этом взгляде было что-то странное, слишком жесткое для женщины. Анна пригляделась. Четкий рисунок мышц на руках, подтянутые бедра, резковатая экономная пластика. Кто она вообще такая? Просто занималась чем-нибудь наподобие карате или профессионалка?

— Я была мадрихат крав-мага в тиронут. — Софья, как всегда беспардонно читала не высказанные вслух мысли.

— Где-где? — не поняла Анна. Слова звучали, как заклинание. — Кем?

— Инструктором по рукопашному бою в тренировочном лагере ЦАХАЛ. ЦАХАЛ — это израильская армия, — с улыбкой пояснила Софья.

— Неслабо, — впечатлилась Анна.

— Ну, если честно, то это ближе всего к инструктору в пионерском лагере, — Софья рассмеялась. — Просто детки постарше и потяжелее.

Анна ей не поверила. Игривая интонация не обманула. Женщина могла казаться беззаботной болтушкой, но это было только маской. По крайней мере, взгляд у нее был совсем не пионерский — цепкий, внимательный.

Одноглазый вновь взвыл, требуя обратить на него внимание. На этот раз все дружно развернулись к окнам. И не увидели ничего, кроме подступившей к окнам плотной серой мути. Вадим попытался отодвинуть стекло, но тут же отдернул руку и взвыл. Одноглазый чем-то его стукнул.

— Эй, ты чего? — спросила Анна, и немедленно получила ответ — «Нельзя, снаружи опасно». — Стивен Кинг, повесть «Туман»…

— Да, я это тоже читала, — не поворачиваясь, сказала Софья. — Нет, это у нас что-то похуже будет. Дорогой, у тебя есть идеи?

— К сожалению, есть, — буркнул Флейтист. — Лучше бы не было.

— И где же мы? — спросил Вадим.

— Это Безвременье, дамы и господа. Не добро пожаловать, — Флейтист развернулся, померил взглядом всех присутствующих, недовольно повел носом.

— Что есть Безвременье? — спросил Вадим. — Давайте уже как-нибудь побольше информации, а? Куда вы нас завезли?

— Оно находится за Полуночью и Полуднем, — «объяснил» Флейтист.

— Мы все поняли, ага, — Анна усмехнулась. — Нет, в самом деле — если ты знаешь, что это такое, то рассказывай.

— Хорошо, попробую. Полдень и Полночь можно назвать двумя параллельными мирами или двумя гранями одного. Или — двумя сопредельными державами, уж как кому хочется. Мы существуем параллельно, но одновременно и на одной территории. Наши миры взаимопроницаемы. Все барьеры между ними — в восприятии живущих, в законах. Не более того. Это ясно?

— Да, — кивнула Анна, хотя «ясно» было лишь отчасти; но казалось, что каждый уточняющий вопрос потребует еще более длинного ответа.

— Безвременье — то, что находится за пределами обоих миров. Это уже настоящий параллельный мир. Нет, пожалуй, это дурное определение. Безвременье — другой уровень бытия. Тот, что лежит ниже очерченного законами мира. Безвременье бесформенно, но агрессивно. Оно всегда стремится проникнуть в наш мир, но каждый подданный Полуночи стоит на страже. Полночь — барьер между Безвременьем и Полуднем. Прочный, надежный барьер…

— Заметно, — кивнул Вадим.

— Ты не понимаешь, музыкант. Случалось, что Безвременье проникало к нам. Но никто и никогда не попадал в Безвременье.

— Ты уверен, милый, что это именно оно? — спросила Софья.

— Я чувствую. Можешь спросить Серебряного.

— Может быть, кто-нибудь развяжет мне руки? — ответил вопросом на вопрос Серебряный.

Когда все отсмеялись — было нечто явно нездоровое в том, что смеялся и такой сдержанный всегда Флейтист, — Софья разрезала веревку. Серебряный с демонстративным возмущением растер запястья, поправил волосы, размазал запекшуюся кровь по щеке и только после этого сказал, что с оценкой ситуации полностью согласен.

— Здесь я вам не враг, — добавил он. — Да и вообще…

— Да, ты нам вообще лучший друг, — усмехнулась Софья. — И враги не нужны, если есть такие друзья. Ладно, надо думать, что делать…

— Прежде, чем думать — неплохо бы понять, почему и как мы сюда попали, — остановил ее Флейтист. — Для этого спросим Одноглазого.