Ада осторожно похлопала прильнувшего к ней адвоката по плечу, что должно было, наверное, означать взаимные соболезнования.

— Успокойтесь, синьор Мори. Возьмите себя в руки. Нельзя так себя терзать, — по возможности убедительно проговорила она. — Я тоже хотела бы выразить вам своё искреннее сочувствие. Вы ведь гораздо лучше и дольше знали синьору ди Франческо, нежели я. Я понимаю, для вас это большое горе.

Ада поморщилась. Фраза прозвучала двусмысленно. Выходило, что сама Ада, знавшая покойную по большому счету без году неделю, за особое горе ее кончину вовсе и не считала.

Конечно, это было не так. Ада искренне переживала смерть маленькой мужественной женщины, своей матери. Ей было безумно жаль, что, едва встретившись после четвертьвековой разлуки, не успев по-настоящему сблизиться и узнать друг друга, им уже пришлось расстаться. Надолго ли? Может, навсегда?

Но никогда она не считала уместным и пристойным откровенно и прилюдно выражать свои чувства.

Этого правила она старалась придерживаться неукоснительно. Оно, правда, в последнее время периодически стало давать сбой, причем исключительно в присутствии одного-единственного человека.

Внезапно Ада пожалела, что рядом с ней сейчас нет Антона.

— Хочешь, я поеду с тобой, Ариша? — спросил он, отвозя ее в аэропорт. Хоть она и попыталась вкратце ввести его в курс своих, мягко говоря, необычных взаимоотношений с матерью, получилось это неважно, и он всё продолжал сочувственно вздыхать и осторожно косился на нее. — Паспорт у меня с собой, Шенгенская виза есть. Билет сейчас купим, не проблема. А? Всё же полегче тебе будет.

Она покачала головой.

— Спасибо, но не стоит, я думаю. Что ты будешь срываться? Зачем? Сегодня воскресенье, а похороны во вторник утром. Вот во вторник поздно вечером, в крайнем случае в среду я уже прилечу обратно.

— Так быстро? — удивился Антон.

— Ну я же не отдыхать еду. Что мне там дольше делать? Провожу маму и улечу. Тем более, что Митька пребывает в куриной истерике, опять у меня как минимум две операции переносятся.

— Ну, это он как-нибудь переживет, — философски заметил Антон, аккуратно и ловко объезжая остановившийся ни с того ни с сего прямо по середине дороги светло-серый «Опель».

— Да я и не говорю, что помрет, — улыбнулась Ада. — Он же за дело болеет! Ясно вам, господин хозяин?

Антон крепко, по-медвежьи, обнял Аду у стойки паспортного контроля, поцеловал ее долгим убедительным поцелуем, а потом она улетела — одна, и вот теперь ей стало ужасно жаль, что его нет рядом. Пусть бы коротышка адвокат в него тыкался!

Весь следующий день Ада просидела, изнывая, в гостиной, пристроенная «к делу» синьором Лучано. Подготовка к похоронному обряду шла своим чередом, отпевание и погребение были намечены на следующее утро, поминальная трапеза заказана, приглашения разосланы. Все это не требовало ни малейшего Адиного участия. Она же, как растолковал господин Мори, с пристойно-траурным видом должна была принимать соболезнования, благодарить за участие, приглашать почтить присутствием завтрашнее мероприятие.

Избежать принятой процедуры нельзя. Неприлично.

Изумлённая навязанной ей ролью, Ада терпеливо сидела в задрапированной траурным крепом комнате. Посетителей было не то чтобы много, но и без дела она не оставалась. Приходили всё больше жители соседней деревушки и ещё одной, расположенной подальше: мэр, доктор, поставщики продуктов, хозяин оранжереи, выращивавший цветочную рассаду для графского парка, просто старожилы…

С графских виноградников приехало несколько арендаторов с семьями, все мужчины в черных твердых шляпах и при усах, женщины — в тёмных шуршащих платьях, специально пошитых для таких вот печальных поводов. Разномастные строго одетые детишки пытались сохранять приличную сдержанность, однако было заметно, что результатов родительского внушения хватить надолго не должно, хорошо, если, несмотря на достающиеся им суровые материнские взоры, дотянут до порога обширного невесело украшенного зала.

Почти никто из визитеров не знал ни слова ни на одном языке, кроме итальянского, и Аде пришлось усадить рядом с собой Пьетро, взявшего на себя функции толмача.

Многие из этих людей непременно придут завтра и в церковь, и на кладбище, где в старинном слегка обветшалом склепе семьи ди Франческо будет похоронена старая синьора, объяснил дворецкий. Но им придется расположиться на галёрке, за спинами сановных важных гостей, которые ожидаются на церемонии в великом множестве. Вот и пошли люди заранее, чтобы непременно нанести визит вежливости и сочувствия, отдать дань традициям.

Довольно скоро Ада уверенно почувствовала себя полной идиоткой. У нее появилось стойкое ощущение того, что она, сама того не зная, играет в неизвестном спектакле, поставленному по неизвестному сценарию неизвестным режиссером. Просто какой-то салон Анны Павловны Шерер. Или можно ещё так: мадам Обри принимает соболезнования по поводу безвременной кончины обожаемого супруга.

Бред, полный бред!

Но почему-то она не могла так просто встать и уйти.

Только часам к четырем поток визитеров поиссяк, и Ада с облегчением покинула опостылевшую гостиную.

За ужином синьор Мори старательно разъяснял ей все тонкости завтрашнего церемониала: кто когда куда пойдет, да к кому подойдет, да что скажет, да как поклонится.

— Вы, дорогая синьора, должны быть готовы к тому, что все дамы и господа, которые приедут попрощаться с вашей матушкой, захотят лично засвидетельствовать вам своё почтение, выразить соболезнования, пожать вам руку. Вы должны быть к этому готовы. Таково было желание синьоры Джулии. Я, со своей стороны, буду постоянно находиться рядом с вами. Впрочем, я не сомневаюсь, что у вас всё получится. Считайте сегодняшний день легкой разминкой.

— Интересно бы знать, зачем им всё это? — удивленно подняла брови Ада. — Я им никто, они меня увидят два раза сразу, в первый и в последний раз. И для чего все эти странные танцы?

Она была очень недовольна. Поездка на похороны оборачивалась этаким шоу, светской вечеринкой, до которых был такой любитель ее экс-супруг Петя, гипертоник, как выяснилось.

Всё же зря она его мамаше что-то такое пообещала. Надо вернуться и срочно подать на развод!

— Как знать, милая Ариадна, — ласково промурлыкал адвокат. — Ничего, что я так вас называю? Но вы действительно очень милая! Вы тоже должны звать меня просто по имени — Лучано! Так вот, пути Господни, как известно, неисповедимы. Никто не знает, когда и с кем столкнет его судьба.

Ада смотрела на коротышку во все глаза. Ничего себе, мы, оказывается, лихо фамильярничаем и философствуем! К чему бы это?

— Так вот, моя дорогая Ариадна, завтра я весь день буду около вас и окажу вам абсолютно любую помощь и поддержку. Кстати, вы должны знать, что всегда можете рассчитывать на меня! Обещайте мне, что не забудете про это, — тут господин Мори совершенно замаслился и, привстав, поцеловал Аде руку.

— Благодарю вас, ваши слова для меня очень ценны, — сдержанно сказала она, пряча руку под стол. — И тем не менее, нельзя ли мне избежать избыточного внимания гостей? Присутствовать, так сказать, инкогнито? Кстати, а как им стало известно, что я — дочь синьоры Джулии?

Адвокат энергично пожал плечами и честно вытаращился на Аду. Ничего, дескать, не знаю и не ведаю. А слухами земля сама полнится, как известно!

Врёт, поди, поганец! Всё ведь знает!

— Да, ещё хочу вас предупредить, синьора, что ожидается приезд родственников покойного графа Марио. Дальних родственников.

— Ну и что? Путь приезжают.

— Вы, похоже, не вполне понимаете ситуацию, — вкрадчиво проговорил коротышка. — Родственники старого графа категорически возражали против его женитьбы на иностранке. Был скандал. Ситуация ещё усугубилась после смерти графа, когда было оглашено его завещание.

Ада заворожено слушала рассказ господина Лучано, как сказку или приключенческий роман. Ну просто Жорж Санд или Александр Дюма! Неравный брак, оглашение наследства! А господин Лучано продолжал: