И начал светлейший свой последний путь по России…
Багрянородный отрок, или
«Второй том глупости Меншикова»
Свержение Меншикова стало самым крупным событием первых послепетровских лет, своего рода рубежом. В политическое небытие ушел наиболее значительный деятель петровской команды, опытный администратор и военачальник. Свято место, как известно, пусто не бывает: появился новый фаворит — князь Иван Алексеевич Долгорукий. Он был на семь лет старше царя, и можно себе представить, что значила компания 19-летнего «знающего жизнь» юноши для царственного отрока. Ровесник цесаревны Анны (родился в 1708 году), Долгорукий, в отличие от многих своих сверстников, с детства жил за границей, в Варшаве, сначала в доме своего деда — выдающегося дипломата князя Григория Федоровича Долгорукого, а затем дяди — князя Сергея Григорьевича, сменившего престарелого отца на должности посланника в Польше. Вернувшись в Петербург, Иван брал уроки у Генриха Фика — крупного деятеля петровской государственной реформы. Но, судя по дальнейшему, и жизнь за границей, и учение у знаменитого государствоведа мало что дали юноше.
В 1725 году он был назначен гоф-юнкером захудалого двора великого князя Петра Алексеевича, который сразу же выделил князя Ивана из пестрой толпы придворных. Но тот вряд ли мог бы рассчитывать на успешную карьеру, если бы не чудесные превращения в судьбе его повелителя. Как и все семейство Долгоруких, Иван в немалой степени способствовал свержению Меншикова и с тех пор не покидал своего царственного друга. Особенно усилилось влияние князя Ивана на царя после переезда двора в Москву в начале 1728 года.
Клавдий Рондо, английский резидент, сообщал в донесениях своему правительству, что ближе князя Ивана Алексеевича у царя нет никого, он «день и ночь с царем, неизменный участник всех — очень часто разгульных — похождений императора». Испанский посланник де Лириа дополняет: «Расположение царя к князю Ивану таково, что царь не может быть без него ни минуты; когда на днях его (Ивана. — Е. А.) ушибла лошадь и он должен был слечь в постель, Е. ц. в. спал в его комнате».
Кстати сказать, де Лириа сдружился с князем Иваном и через него пытался провести в жизнь некоторые свои политические идеи. Но его письма в Мадрид свидетельствуют о полном провале замыслов испанского посланника: Иван показал себя тщеславным, недалеким, необязательным и слабовольным человеком. Неспособный на серьезные поступки, ветреный, он полностью реализовывался в гульбе, питии, или, как тогда говорили, «рассеянной» жизни, участником которой он делал и императора, рано привив ему вкус к «истинно мужским» развлечениям.
Хотя влияние князя Ивана на Петра II было весьма сильным, не следует думать, что юный император был заводной игрушкой в его руках. Можно определенно утверждать, что Петр был уже предрасположен к той бездельной жизни, в которую он был втянут легкомысленным фаворитом. Судьба императора вообще-то была печальной. Родившись 12 октября 1715 года в несчастной семье царевича Алексея Петровича я кронпринцессы Шарлотты Христины Софии Вольфенбюттельской, он, как и его годом старшая сестра Наталья, не был плодом любви и семейного счастья. Брак этот был следствием дипломатических переговоров Петра I, польского короля Августа II и австрийского императора Карла VI, причем каждый из них хотел получить свою выгоду из семейного союза династии Романовых и древнего германского рода герцогов Вольфенбюттельских, связанного множеством родственных нитей с правившими тогда династиями.
Как известно, Петр ставил задачу «династического завоевания» Европы, кровного слияния рода Романовых с самыми влиятельными королевскими и герцогскими родами, что вполне удалось его преемникам, в которых русской крови практически не осталось. На нелюбимом сыне Алексее и на племянницах Екатерине и Анне и поставил Петр свои первые «династические эксперименты». Конечно, при этом никто не интересовался чувствами жениха и невесты. Кронпринцесса Шарлотта, сестра которой была замужем за австрийским императором, долго надеялась, что брак с «московским варваром» ее минует. В письме к деду герцогу Антону Ульриху в середине 1709 года она писала, что его послание ее обрадовало, «так как оно дает мне некоторую возможность думать, что московское сватовство меня еще, может быть, минует. Я всегда на это надеялась, так как я слишком убеждена в высокой вашей милости».
Но надежды ее были напрасны: разразилась Полтава и за Петром Великим — победителем Карла XII — стала ухаживать вся Европа, в том числе и герцог Антон Ульрих Вольфенбюттельский.
Свадьба была сыграна в Торгау в октябре 1711 года. Торжество поразило всех великолепием стола и знатностью гостей, но счастья новобрачным оно не принесло. Отношения их сразу же не сложились: холодность супруги вызывала недовольство Алексея, а его грубые ухватки и тяжелый нрав пробуждали в Шарлотте только презрение и ненависть. Почти сразу же после рождения сына Шарлотта умерла. Алексей, занятый своими делами, а потом острым конфликтом с отцом, не обращал никакого внимания на детей, а когда он летом 1718 года погиб в застенке, Наталья и Петр остались круглыми сиротами.
Разумеется, Петр Великий не забыл внучат — ведь они были членами царской семьи, — но дети постоянно находились где-то на задворках, в небрежении, на периферии его внимания. Лишь в 1721 году оба были переселены в царский дворец, им определили штат придворных и прислуги. И только в 1726 году 11-летнего Петра и 12-летнюю Наталью стали приглашать на торжественные приемы, что было связано с тайными расчетами Меншикова, который чувствовал, что Екатерина долго не протянет, и думал о ее преемнике.
К тому времени, когда престол перешел к Петру, его характер уже достаточно устоялся и сулил подданным в недалеком будущем нелегкую жизнь. К тому же, как известно, власть кружит головы людям сложившимся и умудренным опытом, а что уж говорить об 11-летнем мальчишке, которому казалось, что именно он, своею властью, низверг могущественного Меншикова. И это было его первое «настоящее» государственное дело. Льстецы не преминули подчеркнуть, что Его императорское величество тем самым «свободил империю свою от ига варварского»3.
С особым вниманием за развитием Петра наблюдали австрийские дипломаты, крайне заинтересованные в превращении юного племянника австрийского императора в благородного, полноценного правителя дружественной державы. Однако они не могли сообщить в Вену ничего утешительного. На них, как и на других наблюдателей, Петр не производил благоприятного впечатления. Жена английского резидента леди Рондо писала в декабре 1729 года своей знакомой в Англии:
«Он очень высокий и крупный для своего возраста, ведь ему только что исполнилось пятнадцать (ошибка, — 12 октября 1729 года Петру исполнилось четырнадцать лет. — Е. А.). У него белая кожа, но он очень загорел на охоте (загар в те времена считался вульгарным отличием простолюдина от светского человека. — Е. Α.), черты лица его хороши, но взгляд тяжел, и, хотя император юн и красив, в нем нет ничего привлекательного или приятного»4.
О «жестоком сердце» и посредственном уме Петра, ссылаясь на слова сведущих людей, писал еще в 1725 году прусский посланник А. Мардефельд. Многие замечали в его характере черты, унаследованные от деда и отца — людей, как известно, весьма нелегкого нрава. «Царь, — пишет саксонский резидент Лефорт, — похож на своего деда в том отношении, что он стоит на своем, не терпит возражений и делает, что хочет». В другой депеше он уточнял: Петр «себя так поставил, что никто не смеет ему возражать».
Почти то же сообщал в Вену и граф Вратислав — австрийский посланник: «Государь хорошо знает, что располагает полной властью и свободою, и не пропускает случая воспользоваться этим по своему усмотрению». Чтобы завершить обзор донесений иностранцев о личности Петра, скажем, что английский посланник отмечал в характере царя заметные признаки «темперамента желчного и жестокого»5.
