Невозможно забыть и о просветителе Осетии С. Гадиеве (1865—1915), исвестном национальном поэте, активном миссионере православия, всю жизнь проработавшим псаломщиком в храме; о просветителе чувашей И. Я. Яковлеве (1848—1930), педагоге и инспекторе народных училищ, открывшем свыше 400 чувашских школ в деревнях и заложившем основы общечувашского высшего образования при содействии своего ближайшего друга И. Н. Ульянова (отца В. И. Ленина). Изучение закона Божия в чувашских школах было поставлено Яковлевым на столь высоком уровне, дело православного просвещения проводилось им с таким тактом, умением и глубоким

*Чрезвычайно интересна история крещения хакасов и родственных им шорцев, являющихся сегодня чисто православными южносибирскими народами. Их христианизация началась в первом десятилетии XVIII в., хакасское православие к 1917 г. обладало национальными кадрами священнослужителей, причта и церковных старост, однако в имперский период консолидация народа еще не произошла, и он состоял из отдельных племен (качинцы, сагайды, кызылщы, белыпыры и др.), так что богослужение и проповеди проводились на соответствующих наречиях. Одним из активных миссионеров среди хакасских племен, объединяемых тогда общим именем минусинских или абаканских татар, был о. Петр Крюков.                                  

**Первая Библия на татарском языке, переведенная РБО при содействии британских библеистов, была напечатана в Астрахани в 1822 г.

[146] религиозным чувством, что в начале нашего столетbя в России существовали два чисто чувашских православных монастыря для мужчин и один чувашский женский монастырь, все чувашское духовенство было и до сих пор по преимуществу остается национальным. В Российской империи к началу XX в. функционировали также один татарский православный мужской монастырь, один марийский православный мужской и три марийских женских монастыря.

Такие вот люди продолжали развивать принципы православного универсализма в XIX в. и делали православие воистину вселенским, далеким от спесивого изоляционизма и того духа, который будет позже осужден как ересь филетизма*.

В 1865 г. возникает «Миссионерское общество для содействия распространения христианства между язычниками», преобразованное в 1870 г. в «Православное миссионерское общество» с центром в Москве. С 1867 г. при кафедральном соборе г. Казани создается миссионерское «Казанское братство святителя Гурия» и при нем — переводческая комиссия, издавшая к концу века около 900 тыс. экземпляров Священного Писания на различных языках народов России. Были изданы Библия и Евангелие на татарском, молдавском, карельском, финском, марийском, мордовском, удмуртском, чувашском, казахском, калмыцком, бурятском, армянском, эстонском, татарско-оренбургском, абхазском, азербайджанском, персидском и монгольском, якутском, коми-зырянском, коми-пермяцком, алтайском языках и др., из-за рубежа различные библейские общества посылали в Москву и Казань (для последующего распространения) также лапландские (саамские), китайские и арабские Библии.

ВЕЛИКИЙ СПОР

Характерно, что всякий раз, когда православие обретало в нашем обществе «неформальное», ненавязываемое насильственно положение (как правило, с весьма конкретными и жесткими ограничениями в правах) и свидетельствовало об универсализме, динамичности и готовности к общественному служению евангельским благовестием и делами милосердия и просвещения, секуляризованное общество, возвращаясь к Церкви как к упомянутому «стержню культуры и нации», разделялось не столько по своему пониманию Иисуса Христа или православной традиции, сколько по

*Осмыслив опыт работы Российского Библейского Общества, учтя его ошибки и недочеты, Церковь все более разворачивала миссионерскую деятельность. На базе ранее основанной Пекинской миссии возникли группы китайских православных, из числа сотрудников миссии вышел иеромонах Иакинф Бичурин, прославленный ученый, основатель отечественного китаеведения. Основанная в 1862 г. епископом Ревельским Николаем (Касаткиным) Японская миссия привела в конце концов к возникновению современной Японской Православной Церкви.

[147] степени осознания «мистики почвы», т.е. земли. То, что в равной степени волнует умы в 40—50-е годы XIX в. и в 60—80-е годы века нынешнего, — это осмысление российской судьбы в целом, старание понять место России и Русского Православия не столько даже во всемирной истории, сколько в их отношении к Западу. Впервые этот центральный для русского национального самосознания спор оформляется именно в прошлом веке с возникновением движений западников и славянофилов. Оба эти наименования безграмотно и некорректно переносятся некоторыми авторами как в стране, так и за рубежом на современные общественные и религиозно-культурные движения, охватывающие значительное число православных российских мирян из образованных слоев. Единственное, что объединяет современные группы «почвенников» и «беспочвенников» со славянофилами и западниками прошлого века, — это переоценка первыми роли России и тлетворности западных влияний и такая же некритическая переоценка вторыми роли Запада и пагубности русского «церковного национализма», обычно выводимого из теории «третьего Рима» и знаменитой уваровской формулы «православие — самодержавие — народность». Следует заметить, что само возрождение давно уже разрешенного спора в наши дни свидетельствует о низком уровне культуры и церковности сторонников обоих течений.

В отличие от современного «неославянофильства» славянофильское движение прошлого века, хотя и отражало известную тенденцию национализма в русском православно-религиозном сознании, было прежде всего либеральным по сути, оно вышло из вполне секуляризованных кругов «русских европейцев» (журнал, издаваемый И. Киреевским, так и назывался — «Европеец»). Мировоззрение славянофилов было сформировано доктринами Шеллинга и отчасти Гегеля с Кантом, философов отнюдь не восточных. Было бы грубой ошибкой оценивать славянофильскую мысль 40-х годов и вне контекста романтизма. Национализм славянофилов весьма условен и не имеет отрицательного знака, поскольку восходит к общеевропейскому интересу и проблеме народности, возникшим в конце XVIII в. под сильным влиянием идей лютеранского пастора И. Г. Гердера, богослова и историка культуры, ученика Канта и друга Гете. В своих «Идеях к философии истории человечества» Гердер решительно отстаивал ценность национального характера, связи народа с землей, самобытности каждой нации. Метод «философской истории» века Просвещения был поверхностен и иллюстративен, но само направление мысли Гердера, его идеи о ценности призвания каждого народа оказали влияние на многие общественные движения, так как именно в этот период заканчивалось формирование новоевропейских наций. «Культура народа — это цвет его бытия, изящное, но бренное и хрупкое откровение его сущности»7, — утверждал Гердер в специальной главе, предсказывая славянам большое историческое будущее, что повлияло затем

[148]

на многих деятелей славянского возрождения XIX в. не только в России, но и в Чехии, Хорватии, Сербии, Черногории.

Остро реагируя на православную казенщину эпохи «просвещенного абсолютизма» и иссушающего рационализма, возвращаясь от поверхностного «западничания» петровских чиновников к осознанию естественного чувства национального достоинства, славянофилы способствовали оживлению церковно-богословской мысли, строительству российской либеральной государственности и зарождению самой науки славяноведения среди таких церковных деятелей, как широкоизвестные в будущем славяноведы митрополит Евгений (Болховити-нов), епископ Порфирий (Успенский), архимандрит Леонид (Кавелин) , протоиерей А. Хойнацкий, сыновья священников М. Коялович, П. Гулак-Артемовскйй, Ю. Венелин, А. Будилрвич и др. Из кружка славянофилов вышел один из ведущих славистов А. Гильфердинг; А. Кошелев и Ю. Самарин принимают активное участие в деле либеральных реформ Александра II.

Пафос славянофилов был пафосом церковно-национальным, но никак не националистическим. «Тело Церкви есть тело Христово, а не тело духовенства, или России, или Греции»8, — писал Ю. Самарин.