Толпа сыновей вождя и группка взрослых расселись во дворе, у костра, который жилистая старушенция раздувала все сильнее. Откуда ни возьмись объявились и еще мужчины — любопытно, где ж они весь день пропадали, охотились, что ли? Если и так — не видать особо результатов трудов охотничьих. Анатоль указал Дэнни место на циновке, близ вождя, и вкруг костра пошел выверенный, как церковная служба, обмен ритуальными приветствиями, вопросами-ответами и улыбками, на несколько минут, не меньше.

Старуха поднесла еду сначала вождю, потом — почетному гостю. Поставила на циновку перед Дэнни ямс — коричневый, запеченный, подобно картофелю, предостерегла жестами — горячий. Дэнни осторожно надкусил — ямс оказался острым, но буквально тающим на языке. Старуха явилась вновь — с обещанными цыплятами в арахисовом соусе. Люди сидели у костра — алые отсветы плясали на лицах — и ели. Молча Словно не замечая друг друга.

Дэнни слушал. Прислушивался к негромко жующим людям. Вслушивался в шуршащую тишь вечерних холмов Западной Африки. Ощущал внутри странную пустоту, сидел как в безвоздушном пространстве покоя, отрешающего от тревог, от шумов, от лихорадочной спешки. Слишком много одуряюще-тяжких турне. Слишком много истеричных, адреналинных концертов. Поневоле подумаешь, что позабыл уже, каково это — просто сидеть и молчать, просто — успокаиваться. Однажды, после особо крутой напряженки в «блицкриговом» туре, он сорвался — смотался на несколько дней в горный кемпинг. Метался там, как тигр в клетке, меж столами для пикников — и внушал себе при этом: давай, расслабляйся поживей! А теперь — дошло наконец: покой — искусство, постигаемое не враз, и уж если где ты покою и научишься — так только в Африке.

С едой покончено — и все головы повернулись одновременно. Дэнни тоже взглянул. Освещенный пламенем костра, во двор вождя вошел колдун. Шел — и осторожно, как детей малых, нес несколько чудесных своих барабанов. Один барабан поставил перед вождем — просто опустил на землю, а с последним уселся там, охватил его длинными, худыми, точно крылья грифа, в коленях согнутыми ногами.

Концерт?! Дэнни встряхнулся. Обернулся к Анатолю. Мальчишка тотчас принялся яростно чирикать что-то колдуну. Человек с лицом, покрытым морщинами, смерил Дэнни скептическим взором. Потом пожал плечами. Взял один из барабанов и церемонным жестом поднес его Дэнни.

Дэнни невольно так и засиял улыбкой. Взял барабан. Осмотрел. Прикоснулся к кофейной коже — нежная, бархатистая, — постучал легонько ладонями — и по спине побежала дрожь. Музицирую на человеческой коже… Загнал инстинктивное отвращение в самый дальний закоулок сознания, в закуток для «а-об-этом-как-нибудь-потом». Потом. А сейчас барабан наконец-то — в его руках.

Несколько тактов отбил вождь. Остановился. Колдун проделал то же — и глянул в сторону Дэнни. Тот чуть слышно пробормотал: «Джем-сейшн, значит», — и повторил секвенцию. Чисто повторил, шутя — а на ходу добавил еще и стремительный, витиеватый «росчерк».

Вождь вздернул бровь. Повторил ритм Дэнни — только еще сложнее. Свою партию отыграл колдун — и снова — и снова контрапунктом — вступил Дэнни. Что-то это уже на банджо-дуэль из фильма «Избавление» начинало смахивать.

Звук барабана — многослойный, глубокий — согревал, покалывал пальцы, здорово, главное — отпустить себя, с головой окунуться в тайные ритмы, в первобытный голос сердца дикой Африки. Шорохи окружавшей ночи смолкли, исчезли, дым костра столбом вздымался к небу, он играл — и неотрывно смотрел в круг пламени.

Голыми руками играл — а на кой тут палочки, на кой ломать контакт меж собой и барабаном, играл, вливался своим ритмом в ритмы иные, контрударами ответствовал на удары, чувствовал — ритм пробуждает изнутри основу основ, прошлые жизни, атавистическую, языческую ярость. Трое били в барабаны, трое отбивали Пульс Мира, играл вождь, играл колдун, закрывались, затуманивались в ритмическом трансе глаза Дэнни, трое постигали бессловесный язык гипнотического обмена ритмов.

Краем глаза Дэнни видел — мальчишки повскакали с мест, запрыгали, загомонили с восторженным смехом, заплясали вокруг него, закричали что-то — кажется, «Барабан Белого! Барабан Белого!» — пари можно держать, никогда раньше не видели, как белый играет на барабане…

И вдруг колдун остановился. Удар — и перестал играть вождь. Дэнни показалось — его ровно вышвырнули из действа, но ладно, хочешь не хочешь, закончил квадрат, подбил симпатичной «посылкой». Горели усталые руки, по ямочке подбородка стекал пот, в ушах аж гудело от грохота, и все равно — не сдержал Дэнни себя, зашелся от счастливого хохота.

Колдун заговорил. Анатоль перевел: «Vous avez l'esprit de batteur. В тебе дух барабанщика».

Трясущимися пальцами Дэнни сжал голое плечико Анатоля. Кивнул: «Oui».

Вождь хвалил тоже, благодарил за то, что поделился с народом селения музыкой белых людей. «Поделился музыкой белых», прямо стеб какой-то, между прочим, Дэнни в Африку приехал, чтоб здесь МЕСТНОГО колорита для СВОИХ композиций набираться. Но воспоминания Дэнни будут вписаны в будущие вещи… а вот селеньицу Кабас не сохранить подаренное белым.

Колдун с иссушенным годами лицом поднял с земли барабан — маленький, тот самый, что заканчивал он мастерить тогда, утром, в темном своем домике. Мгновение смотрел, не мигая, глубоко Дэнни в глаза — а потом протянул барабан.

Анатоль тревожно подскочил, хотел что-то объяснить — и прикусил язык. Дэнни барабан принял — и кивнул. Благодарно. Восхищенно. Прижал барабан к груди — и снова склонил голову в знак глубокой признательности: «Merci!»

Анатоль потянул Дэнни за руку — прочь из обнесенного оградой дворика. Вождь хлопнул в ладони, приказал что-то мальчишкам. Те взглянули, пересмеиваясь, на Анатоля — и помчались вприпрыжку к хижинам, явно — спать. Анатоль все посматривал нервно на Дэнни — а Дэнни все в толк не мог взять, что ж тут такое приключилось.

Снова поблагодарил. Снова поклонился — сперва вождю, потом колдуну, а они просто молчали — и смотрели. Вот так, вспоминалось почему-то, в Восточной Африке пара львов добычу выслеживала. Потряс головой, отгоняя дикую мысль, — и пошел вслед за Анатолем.

В селении для Дэнни освободили одну из хижин — круглую, крытую соломой. Чуть поодаль прислонили к дереву велосипед — любопытно, а кто ж его весь день-то охранял? Точно, маленький старичок с огромным тесаком! Анатоль, похоже, совсем извелся: все пытался что-то сказать — и никак не решался.

Чтоб успокоить его хоть как-нибудь, Дэнни полез в рюкзак — и угостил мальчишку жвачкой. Только принялся Анатоль бурно выражать благодарность — из ночных теней материализовались, с детской безжалостностью в глазах, прочие ребята. Попытались отобрать жвачку, но Анатоль оказался проворнее — забросил ее в рот и удрал. «Эй!» — заорал Дэнни, но Анатоль, по пятам преследуемый, уже исчез во мгле.

Дэнни стащил с велосипеда одеяло и спальный мешок. Отволок в хижину. Задумался — интересно, в большой сейчас опасности Анатоль? Похоже, парнишка способен о себе позаботиться, не зря же его всю жизнь прочие сыновья вождя изводили! Печальная мысль. Мысль, поневоле пригасившая слегка радостный драйв от вечернего перформанса.

Ныли ноги — как-никак, от самого Гаруа все вверх да вверх, пытка, невольно размечтаешься — а посиживать бы сейчас в джакузи, в люксе пятизвездочного отеля! Попивать бы сейчас холодный шампань, а уж виски со льдом — прикинь, клево!

А покуда — поднял дареный барабан, обозрел со всех сторон. Как бы его в новом альбоме использовать, роскошной африканской тональностью музыку разбавить? Пол Саймон, Питер Гэбриэл — вот делали же. У «Блицкрига», конечно, музыка не та… поагрессивнее…

Про человеческую кожу точно говорить никому не стоит, таможенникам — в первую очередь. Дэнни попытался исследовать таинственную вихревую резьбу на дереве, все эти переплетенные окружности, круги, узелки — успехов ноль, только голова закружилась.

Дэнни закрыл глаза. Стал наигрывать на барабане — тихонечко, чтоб не перебудить все селение. Но два-три звука — и глаза его мгновенно распахнулись. Голос барабана изменился — слабый, плоский, точь-в-точь — дешевенький тамтам, что туристам впаривают, банка кофейная, в пластик упакованная.