– Нет, – покачал головой Беркович. – Это не наш округ. Правда, если бы это было убийство, происшествие все равно оказалось бы в сводке. Видимо, бытовое отравление?

– В полиции, в конце концов, так и сказали, – кивнул Шломо. – Но, по-моему, это чепуха, и Левингер – бизнесмен, с которым у меня была встреча, – тоже так думает. Это убийство, причем очевидное!

Было ясно, что Шломо очень хочет поделиться впечатлениями с профессиональным полицейским, и Беркович мысленно вздохнул.

– Расскажите подробнее, – сказал он. – Здесь какая-то тайна?

– Конечно! – воскликнул Шломо. – А лучше знаете что? Давайте я соединю вас с Левингером, услышите историю из первых уст. Я ведь могу и напутать, а тут главное – детали, верно?

Разговаривать с не известным ему Левингером Берковичу не хотелось, но и отступать было уже поздно. Шломо набрал номер и подозвал старшего инспектора к телефону. Голос в трубке оказался приятным рокочущим баском, говорил Левингер интеллигентно, объяснял толково.

– Речь идет о моем лучшем друге Марке, – сказал он. – У него был сердечный приступ, и он оказался в больнице. Врачи приняли меры, сутки спустя Марк уже свободно передвигался, и дело шло к выписке. Жена с дочерью посетили его утром, а под вечер посыльный привез в больницу для Марка коробку с шоколадными конфетами. Дело в том, старший инспектор, что Марк с юности пристрастился к маленьким шоколадкам, жует их по десять в день, они ему заменяют сигареты. Шоколадки он ест не всякие, а определенный сорт для диабетиков; не потому, что сам болен – просто они не такие сладкие. Это датские шоколадные конфеты – известная фирма. Продают этот сорт всегда в круглых металлических коробках. Такую коробку и привез посыльный, надписи на ней не было, но Марк, видимо, решил, что это жена послала коробку, чтобы лишний раз самой не ездить.

– Вы сказали «видимо»? – прервал Беркович Левингера, уловив заминку в рассказе.

– Да, потому что точно узнать уже не у кого, – вздохнул собеседник. – Марку передали коробку, а часа через два медсестра вошла в палату и увидела, что он мертв. Медицинское обследование показало, что Марк умер от отравления.

– Что с конфетами, оставшимися в коробке? – резко спросил Беркович.

– Ничего, старший инспектор. Там яда не оказалось. Видимо, Марку сильно не повезло – он съел именно ту конфету, что была отравлена.

– Жена вашего друга действительно посылала эту коробку?

– О чем вы говорите! Естественно – нет.

– Вы сказали, что коробку передал посыльный. От какой фирмы? В больнице должны были расписаться на бланке.

– Должны были, наверно. Но никакого бланка посыльный не предъявил. Просто передал коробку для Марка Эскина, никто и не подумал, что здесь мог заключаться какой-то подвох. Сказал, что это от жены. И уехал.

– Понятно, – сказал Беркович, помолчав. У него не было ни малейших оснований вмешиваться в действия местной полиции – наверняка расследование идет по всем правилам. Что он мог сказать Левингеру?

– Я попробую навести справки, – пообещал Беркович. – Но если мои коллеги пришли к выводу, что это бытовое отравление, а не убийство, то наверняка у них есть соображения, о которых вы не знаете.

– Какие соображения? – возмутился Левингер. – Впрочем, я доверяю вам, старший инспектор, мне о вас много рассказывали. Если вы поинтересуетесь, вам они скажут больше.

– Это действительно убийство? – спросила Наташа мужа, когда они возвращались домой.

– Полиция почему-то утверждает, что нет, – сказал Беркович. – Завтра узнаю точнее.

С утра в управлении было тихо, рутинной работы оказалось мало, и старший инспектор отправился в Нетанию, чтобы поговорить с коллегой Бени Нахалем, занимавшимся делом о смерти Эскина.

– Я не собираюсь вмешиваться, – заранее предупредил Беркович. – Просто знакомый очень просил поинтересоваться, он почему-то думает, что полиция скрывает истинные обстоятельства.

– Мы действительно объявили, что это бытовое отравление, – нехотя признался Нахаль. – Не хотим спугнуть убийцу, ведь им может оказаться кто угодно, даже тот, кто просил тебя навести справки.

– Да, мне это тоже в голову приходило, – кивнул Беркович. – Посыльного не нашли?

– Нет. Как его найдешь? Никто даже не видел, на чем он приехал – скорее всего, на мотоцикле, поскольку на нем был черный мотоциклетный шлем с очками, полностью скрывавшими лицо. Но мотоцикла не видели, узнать посыльного невозможно, черные шлемы есть у тысяч мотоциклистов. А сказал он только одну фразу: «Пожалуйста, передайте коробку конфет Марку Эскину в восьмую палату, это ему от жены». Все.

– Яд был в конфете?

– Больше негде. Очень сильный синтетический яд, действует в считанные минуты. Эскин успел съесть три конфеты – в третьей, похоже, и находился яд.

– У кого-то был мотив для убийства?

– Нет, явных мотивов нет ни у кого. Враги у Эскина, конечно, были, и все знали, что он в больнице.

– Знали, в какой палате?

– В регистратуре утверждают, что звонили по меньшей мере четыре человека, справлялись о состоянии Эскина и спрашивали, где он лежит. Представились друзьями, фамилий не называли. Так что…

– Мужчины?

– Да, все четверо звонивших – мужчины. Мы сейчас проверяем деловые связи Эскина. Скорее всего, это кто-то из тех, кому он сильно насолил. Но как доказать, даже если обнаружится мотив? Нет, Борис, мне это дело представляется мало перспективным.

– Если я попрошу показать злосчастную коробку, это не будет нарушением субординации?

– Да ради Бога, Борис, если это тебе интересно!

Нахаль открыл сейф, где хранились вещественные доказательства.

– Отпечатки пальцев, конечно, отсутствуют? – поинтересовался Беркович прежде, чем брать коробку в руки.

– Полностью, – кивнул Нахаль. – Мотоциклист был в перчатках, а тот, кто держал коробку до него, все стер.

– Или стер сам посыльный, – заметил Беркович.

– Или он, – согласился Нахаль.

Коробка ничем не отличалась от других, Беркович и сам любил такие конфеты, только, конечно, не в диетическом исполнении. На круглой металлической крышке голландские дети играли в снежки на фоне бюргерских домиков с красными остроконечными крышами.

– Тебе ничего не кажется странным в коробке? – спросил Беркович.

– Обычная коробка, – пожал плечами Нахаль. – Эксперты исследовали ее. Точно такие есть почти в каждом супермаркете.

– Такие, да не такие, – пробормотал Беркович.

– Что ты хочешь сказать?

– Нет, ничего. Пожалуй, ты прав, обычная коробка. Извини, Бени, что помешал тебе.

– О чем речь, Борис! Приезжай, тебе всегда рады.

Выйдя из полицейского участка, Беркович позвонил Левингеру и сказал, что хочет с ним встретиться. Договорились вместе выпить кофе в торговом центре «Азриэли» и неплохо посидели в тихом углу, где им никто не мешал. Беркович много узнал о том, как жил и чем занимался покойный Эскин, сам же практически не удовлетворил интереса Левингера, по сути не ответив ни на один из его многочисленных вопросов.

– Скажите, – спросил Беркович, когда они уже спускались в лифте на подземную стоянку, – среди знакомых вашего друга были люди, страдающие дальтонизмом?

– Мири, жена Марка, – не задумываясь, ответил Левингер. – А почему вы спрашиваете?

– Мири, – задумчиво повторил Беркович. – Нет, ничего, я просто так интересуюсь.

Разумеется, Левингер ему не поверил.

Попрощавшись, Беркович поехал не в управление, где его ждали дела, а в больницу, где скончался несчастный Эскин. Полчаса спустя он разговаривал с миловидной девушкой лет двадцати по имени Марта – именно она в день, когда умер Эскин, приняла коробку конфет у посыльного в черном шлеме.

– Скажите, у мотоциклиста был низкий голос или высокий? – спросил Беркович.

– Низкий, – сказала девушка. – Немного хриплый.

– А фигура… Я хочу сказать: могла ли это быть женщина?

– Женщина? – удивилась Марта. – Почему женщина? Хотя… Вот вы спросили, и я вспоминаю… Пожалуй, в фигуре действительно было что-то женское, хотя трудно судить, когда на человеке огромные штаны, балахон… И шлем этот… Голос? Это мог быть мужчина, но и женщина при желании могла говорить таким голосом.