– Но что?

– На мне висит дело Хаузера, и я бы хотел с ним сам разобраться.

– Да кто тебе мешает? Раньше ты жаловался на майора Зихрони, теперь сможешь пенять только на себя.

– Спасибо за информацию, – сказал Беркович и направился в свой кабинет, чтобы свести, наконец, воедино все факты, известные ему о странном отравлении Ори Хаузера, владельца сети мастерских по ремонту электронной техники. Умер Хаузер неделю назад, и во время вскрытия выяснилось, что причиной смерти было не тривиальное пищевое отравление, как утверждал врач в больнице «Ихилов», а лошадиная доза довольно сложного мышьякового соединения.

Запершись в кабинете и стараясь не думать о словах Хутиэли (это ведь все-таки слухи, мало ли что могло происходить на самом деле?), Беркович раскрыл на экране компьютера файл с данными по делу Хаузера и углубился в его изучение.

Итак, Ори Хаузер, сорока трех лет, холостой, собрал в прошлую пятницу на своей вилле в Раанане несколько человек, среди которых были: его племянник Ашер, двоюродная сестра Элит с мужем Ариэлем и еще Шай Цингер, адвокат, который вел дела Хаузера за пределами Израиля. У Хаузера были большие планы – он хотел открыть филиалы своей фирмы в Европе.

Кроме хозяина и его гостей на вилле в тот вечер были повар Ран Боаз и официант из ресторана «Сюрприз» Арик Гидон. Оба были Хаузеру прекрасно знакомы – Ори приглашал их всякий раз, когда собирал гостей, а гостей он собирал едва ли не каждую неделю, а то и чаще.

На ужин были рыба, салаты, прохладительные напитки, пирожные и кофе. Хозяин и гости попробовали все блюда без исключения, а потом – так сказать, на посошок, – хозяин допил со своим адвокатом бутылку любимого им ямайского рома. После вечеринки прислуга всю посуду вымыла, а остатки пищи – и бутылка из-под рома – были выброшены в мусоросборник.

Когда в восемь утра Хаузеру стало настолько плохо, что он сам вызвал «скорую», не было уже никакой возможности проверить, в каком именно блюде из вчерашнего меню содержалась смертельная доза мышьякового соединения, которая привела беднягу Ори на кладбище. Согласно показаниям свидетелей, все они ели и пили вместе с Хаузером, не было такого блюда или напитка, который хозяин отведал бы один и не дал попробовать гостям.

Если в еде Хаузера оказался яд (а он там, безусловно, оказался!), то гости тоже должны были иметь неприятности – ну хоть какие-то признаки отравления. Ничего подобного! Никто из присутствовавших на здоровье не пожаловался, и все они были на похоронах – удрученные и не понимавшие, как могла произойти такая трагедия.

Беркович не понимал тоже. Если каждый отведал все блюда, значит, нигде мышьяка не было! Каким же образом Хаузер наелся этой гадости?

Разумеется, Беркович, не будучи новичком в розыскных делах, первым долгом попытался ответить на вопрос: кому выгодна скоропостижная смерть Хаузера? Да всем, кто был на той вечеринке! Ашер, племянник, непутевый молодой человек, запутался в долгах, и дядины деньги нужны были ему позарез. Элит, кузина, давно мечтала открыть собственный салон красоты, но у нее не было на это средств, а банк отказывался дать ей большую ссуду. Что касается адвоката Цингера, то он, похоже, извлекал немалые прибыли из тех дел, которые проворачивал для Хаузера за границей. Сотрудники отдела экономических преступлений нашли кое-какие документы, уличавшие Цингера, и похоже, адвокат очень боялся, что о его проделках станет известно Хаузеру.

Мотив для преступления был у каждого. Ну и что? Мотив – далеко не все, что нужно для расследования. Способ убийства – вот проблема! Все присутствовавшие на вечеринке хотели бы смерти Хаузера, чтобы заполучить его деньги или избежать ответственности. Но никто не мог отравить пищу, не опасаясь, что вместе с Хаузером не отравит и его гостей, в том числе и самого себя.

Не придя ни к какой идее, Беркович выключил компьютер и спустился в лабораторию к эксперту Хану.

– А, – встретил Рон приятеля, – тебя все еще Хаузер мучает?

– Ты знаешь, что такое «антиномия»? – осведомился Беркович.

– Конечно, – улыбнулся Хан. – Философы так называют противоречие, которое невозможно разрешить.

– Вот именно. Отравление Хаузера – антиномия. Все хотели его смерти, но убить его не мог никто.

– Глупости, – твердо сказал Хан. – Кто-то из той четверки его все-таки убил. А может, это повар или официант?

– Нет, – покачал головой Беркович. – У них не было мотива. Оба ровно ничего не выигрывали от смерти Хаузера. Напротив, они лишились богатого клиента.

– Ты точно уверен в том, что не было такого блюда, которое Хаузер отведал бы один?

– Нет. Салаты и рыбу ели все. Пирожные не ела Элит, сохраняла фигуру, но мужчины отведали хотя бы по куску. Ром «на посошок» Хаузер пил с адвокатом, и все свидетели уверяют, что Цингер выпил не меньше хозяина, он-то и опустошил бутылку до дна. В общем, куда ни кинь…

– Не знаю, – медленно проговорил Хан. – Может, например, этот адвокат… как его… Цингер лишь делал вид, что пьет, а на самом деле вылил напиток? Кстати, ты заметил, что это единственный случай, когда, кроме Хаузера, только один человек попробовал то, что употребил хозяин?

– Конечно, – пожал плечами Беркович, – я обратил на это внимание. Ну и что это нам дает? Не мог адвокат вылить ром – пили они на глазах у всех гостей.

– А подсыпать яд в бокал Хаузера?

– Исключено. Было три свидетеля.

– А в бутылку?

– Наверно, – пожал плечами Беркович. – Но ведь из нее и сам Цингер пил тоже…

– Почему, кстати, не пили остальные?

– А многие в Израиле любит крепкие напитки? Хаузер почему-то предпочитал ром, Цингер же пил за компанию, хотя, по словам свидетелей, не проявлял особой радости.

– Ты проверял этого Цингера? – спросил Хан. – Я имею в виду: вне связи с Хаузером он какие напитки предпочитает?

– Крепкие, – сказал Беркович. – Обычно он пьет водку, у него много «русских» клиентов, но от рома, виски и даже чачи тоже не отказывается.

– Значит, и отсюда ничего не вытянуть, – вздохнул Хан.

– А что тут можно вытянуть? – удивился Беркович. – Любил Цингер ром или нет, но факт: он пил в тот вечер из одной бутылки с Хаузером. Хаузер умер, а Цингер жив-здоров.

– Насчет жив – согласен, а вот здоров ли? Ты не можешь под каким-нибудь предлогом пригласить адвоката ко мне, чтобы я взял у него анализ крови?

– А повод?

– Придумай что-нибудь. И проверь, кстати, какими болезнями страдает Цингер, у кого лечится и какие препараты принимает.

– Погоди-ка, – забеспокоился Беркович. – Что у тебя на уме? При чем здесь болезни Цингера? Разве есть какая-то болезнь, которая вызывает нечувствительность к мышьяковым соединениям?

– Болезни такой нет, – заявил Хан, – а вот лечение… Короче, ты сделаешь это?

Беркович только кивнул в ответ. Процедура его не вдохновляла, врачи больничных касс, а частные – тем более, не очень охотно делились с полицией сведениями о своих пациентах. Нужно было оформить кучу бумаг, а в результате чаще всего оказывалось, что некто Икс болел ангиной – и что это давало полиции?

Просидев в своем кабинете за телефоном больше часа, Беркович выяснил только, что Цингер страдал аллергией на металлы, в частности, на никель, и по этому поводу лечился у известного гомеопата Ашкенази. Гомеопат на вопросы Берковича отвечать не захотел, мотивируя свой отказ необходимостью сохранения врачебной тайны.

– Какая тайна, доктор, – убеждал собеседника старший инспектор, – когда речь идет об изобличении преступника?

– У вас есть против моего клиента какие-то конкретные улики?

– А вот это уже тайна следствия!

– Значит, мы квиты, – заметил Ашкенази. – У вас своя тайна, у меня своя.

– Если вам есть что скрывать, – заметил Беркович, – значит, у меня есть повод отправиться к прокурору за санкцией. Не думаю, что для вашего бизнеса, доктор, будет хорошо, если я заявлюсь к вам в офис в компании с тремя полицейскими, и мы начнем рыться в вашей картотеке…

– Только не это! – возмутился гомеопат. – Вы мне всю клиентуру распугаете! Ну, хорошо, – сказал он после минутного молчания. – Я вам так скажу: один из методов лечения аллергий делает человека невосприимчивым к отдельным ядам, поскольку они в микродозах входят в состав назначаемых препаратов.