— Я его ударил, — сказал он. — На самом деле произошло вот что. Начнем с того, что там был еще и Лукар. Совершенно идиотская сиена. Я разозлился и отказался при нем обсуждать наши с тобой дела. Лукар совершенно обнаглел, а Роберт не смог или не захотел его поставить на место. В конце концов я рассвирепел и проучил негодяя. Ты слышала, как Долли сегодня прошелся по поводу моего печально известного характера? Это была шпилька в мой адрес, потому что однажды у нас в той же комнате была стычка с Габриель. Из-за Филлиды, она тогда кокетничала со мной, но у нее одновременно был серьезный роман с кем-то другим. Это было сто лет назад, я тогда как раз писал твой портрет. В те годы я был нищим художником, и Габриель сказала мне парочку колкостей о молодых людях, которые хотят жениться на приданом. У меня в руках совершенно некстати была бутылка, в глазах потемнело. Я ничего тогда не сделал, но все поняли, или им так показалось, что я мог бы ее ударить. Безобразная история. В ту ночь случилось нечто похожее. Я вытолкал Лукара в коридор, и он унесся, как метеор. Тогда ты его и встретила, да? Это было как раз перед тем, как я к тебе поднялся. В одиннадцатом часу.

— Да, — еле слышно сказала она. — Как раз тогда. После десяти. Он был в ярости.

— Но не до такой степени, как я. У Роберта, к несчастью, тоже осталась парочка синяков. Вот так все и случилось. Он кипел от злости, наговорил мне кучу гадостей, и я его ударил. Я его очень сильно ударил. На самом деле руку я поранил об его подбородок, но и ему разбил лицо. Он упал, как подкошенный и ударился головой о паркет. Я думаю, он на пару минут отключился, потому что лежал, вытаращив на меня глаза, а я стоял и смотрел на него.

— Я знаю, я тебя видела.

— Ты видела? Откуда? Со двора?

— Да.

— Я что тогда, ослеп? Нет, это, наверное, случилось позже. Когда я посадил его на стул и увидел, во что я превратил его лицо.

Он замолчал, а потом она услышала в темноте его короткий грустный смешок.

— Такая глупая детская история. Это была жуткая, безрассудная ярость. Я вел себя как юный Ромео, воспылавший первой любовью и черт еще знает какой дребеденью. Я ужасно разозлился. И ничего не мог с собой поделать. Но потом сообразил, что разыгрываю совершенно идиотский спектакль, разукрашивая его лицо. И поэтому первой моей заботой было привести его в порядок, помыть и почистить, чтобы он потом не плел невесть что. Роберт и сам страшно разволновался и все повторял: «Что подумают слуги?» — Как попугай, я ему чуть опять не врезал. В конце концов, я вышел, принес его шляпу и пальто и велел одеваться, пока я схожу и попрощаюсь с тобой. Я хотел отвезти Роберта к доктору привести в порядок его лицо. Мы хотели выйти через черный ход, потому что он боялся кого-нибудь встретить в коридоре. Мы так и сделали. Но когда я спустился от тебя и подошел к двери, я услышал, что он с кем-то разговаривает. Я подумал, что это вернулся Лукар, и не стал входить. Я почувствовал такое отвращение к ним обоим, что подумал: «Какого черта мне там надо?» Я вернулся в коридор, взял свое пальто, где я его, как настоящий осел, оставил, пока ходил за вещами Роберта, и решил, что теперь свободен. Когда он на следующее утро не появился, я подумал, что он, к счастью, сообразил где-то пересидеть, пока его лицо не примет презентабельный вид.

— Почему ты все это не рассказал?

— Кому? Долли?

— Нет. Полиции.

Он засмеялся и отпустил ее руку.

— Не слишком хорошая идея, малыш, — сказал он. — А потом Лукар удрал и вызвал огонь на себя.

— Ведь ты не попытался выгородить Лукара?

— Нет. Но я подумал, что глупо вдаваться в пространные объяснения по поводу того, что сказал он, что ответил Роберт и почему я так взбесился.

— На самом деле ты выгораживал меня? Он взял ее за руку.

— Боже мой, графиня, — тяжело сказал он. — Если ты видишь во мне героя, тебя ждет жестокое разочарование.

— Мне все равно.

Дэвид поцеловал ее очень нежно, почти застенчиво.

— Я тебе не верю. Господи, помоги нам обоим, — сказал он.

В холле их уже поджидал флегматичный детектив. Он был исключительно любезен. Старший инспектор Бриди, уверял он, очень сожалеет, но вынужден просить мисс Айвори о встрече в такой поздний час. Если бы она была так добра проехать с ним в Главное полицейское управление, всего на пару минут, он был бы очень ей признателен.

В просьбе не было и намека на принуждение. Она была почти униженной. Но для визитов время суток было уже очень поздним, и такая спешка тоже была очень странной, и Фрэнсис опять почувствовала, как от страха у нее сжимается сердце.

Естественно, Дэвид поехал с ними, и человек в штатском не возражал. Это было неприятное путешествие. Все они чувствовали себя неловко. Двое замерли на заднем сиденье, полицейский на откидном стуле перед ними тоже хранил молчание. Дождь опять усилился. Они вышли из машины, прошли по мокрому скользкому тротуару, поднялись по старым, выщербленным ступеням и проследовали по узкому коридору, выкрашенному в зеленые официальные тона, освещенному голубоватым светом. Они прошли в открытую дверь мимо по-домашнему уютного кабинета сержанта, потом в комнату ожидания по непокрытой лестнице, которая вполне могла бы сойти за вокзальную. Рядом с дверью стоял молодой констебль, а позади него, полуживая от усталости, сидела мисс Дорсет.

Сопровождающий прервал взаимные приветствия с вежливой поспешностью:

— Я понимаю, что это звучит немного странно. Но, если вы не возражаете, вам сейчас лучше ни с кем не разговаривать, — обратился он к Фрэнсис. — Инспектор вас надолго не задержит. Просто нужно уладить кое-какие формальности.

Он кивнул констеблю, и тот сразу вышел. Они обменялись недоуменными взглядами. Фрэнсис очень нервничала и не могла этого скрыть. В строгой, мрачной комнате она выглядела пришелицей из иного мира — красивая изящная женщина в длинной белой шубе. Дэвид стоял рядом, незаметно держа ее за руку.

Они прождали уже минут пять, когда шум снаружи возвестил о приходе констебля. Он вошел, ступая неловко и тяжело, и посмотрел на нее мальчишески восхищенным взглядом.

— Прошу сюда, мисс, — сказал он с сияющей улыбкой. — Инспектор сожалеет, что заставил вас ждать.

Все было очень вежливо и старомодно, будто закон был пожилым джентльменом, который очень тщательно и с большим вкусом подбирал своих служителей, не обращая, впрочем, никакого внимания на интерьер.

Она ушла, не взглянув на Дэвида.

Бриди сидел за своим столом. Кончик его носа украшали очки в железной оправе. На лине не было ни тени усталости. Он встал, когда она вошла, и сам придвинул ей стул, как обычно, кивком отослав констебля из комнаты.

— Удачное время я выбрал для приглашения, не правда ли? Вы, наверное, думали, вас повезут прямо в тюрьму? — сказал он весело. — Хотите сигарету? — Он раскрыл резную шкатулку на столе, но не придвинул ее поближе, и вздохнул с видимым облегчением, когда она отказалась. Шорох позади заставил ее обернуться, и она увидела за маленьким столом в углу констебля, который без тени улыбки и с явным интересом рассматривал ее.

— Старайтесь не обращать на него внимания, — сказал Бриди с шутливой улыбкой, которая ее немного испугала. — Бедный парень вынужден здесь сидеть и записывать каждый перл, который сорвется с моих губ.

Он засмеялся, довольный собственным остроумием, и посмотрел на нее с веселой симпатией.

— А сейчас, — сказал он, устраиваясь поудобнее, — может, вы посчитаете меня сумасшедшим суетливым стариком, который любит посреди ночи беспокоить молодых девушек, но я должен вам еще раз задать вопрос, который мы уже обсуждали раньше. Не волнуйтесь, через полчаса вы уже будете спать в своей постели. Не могли бы вы еще раз точно повторить, что вы делали той ночью, когда бедного покойного мужа вашей сестры… простите, сводной сестры… последний раз видели живым?

Он улыбался весело, даже радостно. Но Фрэнсис не потеряла бдительность. Она почувствовала, как по спине пробежали мурашки, а дыхание стало предательски частым и прерывистым.