— Ну, 'пришельцем' — это не только здесь, — речитативом пропела Вера. — Это мы все на земле… Все мы в мире — странники и пришельцы! Но я совсем не то имела в виду. Я не к тому сказала, что тебе бессмысленно уезжать.
— Знаю я, к чему ты сказала. Рылом не вышел! — обиженно прогудел Кит. — Образования мне, видишь ли, не хватает.
— Да не об этом я! — Вера снова начала злиться. — Ну, как тебе объяснить? Порыв к эмиграции — просто дань моде, многовековой традиции: рваться отсюда прочь, якобы на свободу.
— Что значит 'якобы'? — удивился Кит. — Конечно же, на свободу. Куда же еще? Там — возможности, перспективы. А здесь — сплошное рабство, холопская психология. Многовековая инертность. Грубость, грязь… Непроходимая тупость.
— Ты что — радио наслушался? Или газет начитался? — задохнулась от ярости Вера.
Она перестала замечать, что их голоса звучат слишком громко, и на них с опаской поглядывают служащие чайной. Смешно было надеяться найти у Кита какое-то понимание. А уж его высокомерие по отношению к родной земле потрясло Веру до основания. Оно в корне порушило её теорию, что таким высокомерием страдают исключительно интеллигенты.
— От свободы здесь все как раз и бегут! — ярилась Вера. — Её тут такое море разливанное, что не знаешь, куда деться. Тяжело очень выдержать. Никто никому по-настоящему — не указ. Нет ни границ, ни законов, которые бы не нарушались.
— Какая ж это свобода? — негодующе возразил Кит. — Это — беспредел.
— Нет, свобода, которой мы не научились пользоваться! — упиралась Вера. — Она у нас прямо из воздуха льется. Слишком много в России не обработанного пространства. Леса, поля. Безбрежье незастроенных земель. Океан тайги. А промежутки между городами такие…
Она принялась увлеченно водить по воздуху руками, штрихуя пустоту, как учитель — классную доску:
— Понимаешь, наше устройство за столетия не сильно изменилось. Леса, пустоши да дороги. Обжитого, освоенного места все еще мало. Все ж в Москву рванули — делать деньги. Сбились в кучку, только тут и тусуются. А брошенная земля пустует. И от этого сохраняется чувство такой… э-э-э… безразмерности, необъятности… как будто тебя ничто по-настоящему не ограничивает.
— Что же в пустоте хорошего? Не удивительно, что люди тянутся отсюда в страны, где есть нормы, законы и границы, — перебил еёё Кит. — Туда, где условия игры — четкие и понятные. У нас же вся жизнь — как на болоте. Не знаешь, в какой момент земля из-под ног уйдет! Но уйдет она обязательно. Где понадеешься, увидев твердую кочку, там и засасывает. Чем сегодняшняя сделка — не пример?
— Да уж, надежности тут не жди, — поникла Вера.
Стоило ли говорить о стране, если в её собственной жизни все ходуном ходило. Они ведь с мужем неплохо ладили. Лет шесть семья выглядела вполне нерушимой. А уж дружбе с Мариной, мнилось, и вовсе не будет конца. Но то, что из всей этой незыблемости вышло, даже на болотную кочку не тянет.
Пузатый прозрачный чайник на плоском столике, опустев, лишился всякого обаяния. Невозможно поверить, что час назад Вера с Китом, не отрывая глаз, следили за тем, как закипала в нем вода. Молчали, покоренные волшебством переплетения жемчужных пузырьков в крепкой утробе. Очарованные, боялись к нему прикоснуться. Теперь же пустой и остывший чайник был никому не интересен. Он походил на растерявшего энтузиазм и увлечённость человека.
Вере представилось, что душа полна, только пока растит в своём лоне вдохновляющий её образ. Он в ней восходит над бытовой мелкотой как солнце над долиной. Следуя за своим внутренним источником, душа распускается как чашечка цветка. А без него выглядит как сжатый кулачок. Исчезнет изнутри путеводный образ — и жизнь рассыпается.
Киту было лень спорить об эмиграции. Тихая и сосредоточенная обстановка чайной не располагала к активности. А мягкие поверхности гасили все звуки. Он согласно промолчал. Даже, кажется, начал клевать носом, засыпая. Вера откинулась на подушку и мечтательно произнесла:
— Какая заграница, если здесь есть возможности для одной из самых важных вещей на свете…
Кит взглянул удивленно.
— Влиять на окружающих, — отозвалась на безмолвный вопрос Вера. — Ну, понимаешь, оставить свой след, воздействовать на других! Здесь это возможно. Люди в России ещё очень открыты… Подвижны как пластилин…
Кит с юмором скосил на нее глаза, но позы не изменил.
— У нас в людских головах по-прежнему — каша. И оттого жива сильная заинтересованность в чужом мнении! — продолжала витийствовать Вера. — А за границей что? Их мир — это камень, отшлифованный веками, как морская скала. Там всё давно застыло.
— Эх, наивная, — шмыгнул носом Кит. — О каком влиянии ты говоришь? К жизни можно лишь приспособиться. Использовать с выгодой для себя некоторые шансы… Думаю, так повсюду. Только здесь тебя ещё и унизят сто раз.
— А там как будто не унизят? — возмутилась Вера. — Да одно только положение эмигранта — это такое унижение!
Она подскочила как Ванька-встанька. Отшвырнула подушку, словно позабыв о дарах древней цивилизации, поделившейся с жадной до впечатлений страной своими чайными традициями.
— Госсспа-а-ади… Да наша риелторская работа столько примеров даёт! — напустилась она на Кита. — Сам знаешь: чтобы переезд состоялся, человек должен что-то в собственной голове подвинуть, от каких-то иллюзий отказаться. Или не получится обмена. Все обвалится, как сегодня.
Кит прикрыл глаза. По лицу гуляла насмешливая улыбка. Если бы не аскетическая атмосфера чайной, ответил бы жестче. Он еле терпел, когда Вера принималась самоуверенно читать лекции по его профессии. Уж кто-кто, а он-то был настоящим риелтором, в отличие от неё, которая занималась недвижимостью случайно. И все ещё ностальгировала по оставленной в прошлом жизни.
— Всегда что-то меняется в представлениях человека, если он хочет перемен! — жарко доказывала Вера. — Неужели забыл, как мы расселяли коммуналку на Пресне? Там у одной из соседок муж в Хвостиково работал автослесарем…
— Чего ты все время вязнешь в прошлом? — вяло поинтересовался Кит. — Надо жить дальше. О будущем думать.
— А ты слишком быстро все забываешь! В каждой истории есть свой урок.
— У меня уроки ежедневно. Прямо сейчас. Не хватало еще каждый день прошлое перетряхивать… Пыль поднимать…
— Та ситуация была очень важной для меня. Автослесарша из-за дешевизны Хвостиково могла там четырехкомнатную отхватить. Вместо малогабаритной трешки, на которую они с мужем претендовали, — погрузилась в подробности Вера. — У них всё-таки три сына, подростки. Вот я и намекнула ей, что если сдвинуться по району, можно очень выиграть в метрах. 'У Вас же три парня, — говорю. — Детям место нужно'.
— А кроме чая тут ничего съесть нельзя? — заозирался по сторонам Кит.
— И вдруг слышу, что её муж работает в Хвостиково в автосервисе. У меня тут же глаза загорелись. Она это заметила. И резко так, решительно говорит: 'Только не думайте, что мы согласимся в Хвостиково поехать. Об этом не может быть и речи'. Выходит, они все-таки об этом задумывались и даже между собой обсуждали? Понимаешь мою логику?
— Вер, ты так рассказываешь, как будто меня там не было, — зевнул Кит. — Я все помню. Лично я их туда и возил квартиру выбирать.
— Ты помнишь только факты! А смысла не улавливаешь, — отмахнулась Вера от желания её заткнуть. — Ты главного в расчет не берешь: как удалось в голове у той женщины винтики повернуть. Ведь у неё сначала в одну сторону шестеренки крутились. А потом — раз, и в другую все заработало. Вот где чудо-то!
