Мирабо уже завладел рукой Люсьены. Жан не мог не отметить, с какой изысканной непринужденностью он провожал ее в гостиную. Можно подумать, улыбнулся Жан, что он самый красивый мужчина на свете, ибо он ведет себя именно так, и ты через некоторое время обнаруживаешь, что тоже веришь в это…

– Дамы и господа, – провозгласил Мирабо, – мадемуазель Тальбот, чье лицо должно по праву украшать эмблемы Франции, потому что она прекраснейшая из прекрасных!

Его слова были встречены одобрительными возгласами. Полдюжины кавалеров тут же вскочили и окружили Люсьену. Жан нахмурился. “А чего ты ожидал?” – спросил он себя. Но уже через мгновение его ироническое чувство вернулось к нему, и он улыбнулся.

“Болтайте, болтайте, надушенные обезьяны! – весело подумал он. – Старику де Лонэ, сидевшему над бочонком с порохом с горящим факелом в руках, угрожала не большая опасность, чем любому мужчине, который слишком резко подойдет к этой прекрасной ведьме. Я называю ее своей, и, наверное, она на самом деле моя – в настоящий момент, пока кто-нибудь другой не привлечет ее блуждающий взор. Она не принадлежит никому, потому что она личность завершенная и ясная. Нет, men bravu[49], эта опасность имеет оборотную сторону – тот, кто однажды обожжется о нее, познает, что такое рабство.

Мне нравится не быть порабощенным, и тем не менее я в рабстве. Потому что она ведьма, потому что мое собственное тело предает мое сознание, мою душу. Я вот стою здесь, смотрю на нее и пьянею. Я обладаю ею, но в итоге ощущаю только изнеможение и постоянное чувство незавершенности. Бог мой, как растет этот аппетит по мере того, как ты его удовлетворяешь! Неужели никогда не придет такой момент, когда я перестану хотеть ее? Да, такой день придет – когда она погубит меня… окончательно”.

– Вы не должны допускать такие мысли, молодой человек, – произнес женский голос.

Жан обернулся. Как только он увидел ее лицо, он тут же ее узнал. Мадам ле Джей, нынешняя любовница Мирабо, – она с ним под предлогом, который никого не обманывает, что она его деловой агент, как он говорит, “моя прекрасная продавщица книг”. Жан склонился над ее рукой, не торопясь распрямиться, чтобы дать себе время понять лучше эту обворожительную женщину. Успеха ему это не принесло. В конце концов он отказался от этого умственного напряжения. К примеру, сколько ей может быть лет? Тридцать, предположил он, тридцать пять… Но с таким же успехом ей может быть двадцать восемь или даже сорок. И что странно, она совсем не красива, ее даже не назовешь хорошенькой. Она (он подыскивал в уме определение)… потрясающа!..

– Вы, мадам, видимо, ясновидящая? – спросил он.

– О, да, – улыбнулась мадам ле Джей. – Но тогда все женщины ясновидящие. Одни, естественно, больше, чем другие, но талант можно развить практикой. На самом же деле фокус здесь невелик – вы, мужчины, такие понятные…

– А я? – рассмеялся Жан. – Я тоже понятен?

– Меньше, чем другие, думаю. Но в этом вопросе больше, чем другие. Должна признаться, меня это удивило, это не вяжется со всем вашим обликом…

– Я, – сказал Жан, – не только не ясен, но вдобавок и не ясновидящий. Ваше сужде-ние не совсем точно, мадам ле Джей…

– Ах, вот как! Вы знаете, как меня зовут. Тогда у вас есть преимущество…

– Марен, – отрекомендовался Жан. – Жан Поль Марен, в прошлом из Прованса…

– Молодой оратор. Как же, как же! Габриэл говорил мне о вашем лице… простите, я иногда начинаю болтать, как все женщины…

– Я привык к своему лицу, мадам, – улыбнулся Жан. – Оно беспокоит остальной мир. Но мы отклонились в сторону. Вы читали мои мысли…

– Да. И она того не стоит! – выпалила мадам ле Джей. – Вы меня удивляете, вы не кажетесь глупцом.

– И тем не менее боюсь, что это так… во всяком случае, в отношении Люсьены.

– Так не будьте им. Судя по тому, что я слышала о вас, и по тому, что я сейчас вижу, у вас не так много слабостей. А эту слабость вы в настоящее время не можете себе позволить. Франция не может этого позволить…

– Франция? – удивился Жан.

– Да. У Габриэла есть список людей, с помощью которых он сможет спасти Францию. Возглавляет этот список де Лафайет. Вы тоже в этом списке. И если вы позволите этой кокетке погубить вас…

– Польщен, – сказал Жан.

– Не надо, – возразила мадам ле Джей, – сейчас для этого нет времени. Сейчас время только на то, чтобы делать дело, и немного времени, чтобы лить слезы, и неограниченное время, чтобы умирать – если можно умирать с пользой. Не героически, месье Марен! Время для вашего глупого мужского героизма прошло! Теперь надо умирать для блага Франции, а не ради тщеславия…

– О, Марен! – пророкотал с другого конца залы Мирабо. – Вижу, вас взяли в плен! Не слушайте ее, она окончательно испортит вас – она слишком умна. Такие женщины опасны!

– Все женщины опасны, – отозвался Жан, – без особых исключений!

Все молодые кавалеры разразились смехом.

– Вам виднее! – крикнул один из них. – Присоединяйтесь к нам, господин Марен, и опишите нам опасные качества мадемуазель Тальбот.

Жан направился к этой группе.

Люсьена обернулась к нему, глаза ее сияли, искрились насмешкой и смехом.

– Разве я опасна, мой Жан? – проворковала она. – На самом деле ты ведь не веришь в это?

– Верю? – улыбнулся Жан. – Я просто знаю это. Ты колдунья. Ты Цирцея, превращающая мужчин в свиней. Ты сирена, поющая неслыханные ранее мелодии. И с тем же результатом, моя дорогая, – мужчины умирают или сходят с ума…

Люсьена нахмурила лоб.

– Думаю, ты во мне ошибаешься, – сказала она. – Я никогда не превращала ни одного мужчину в свинью. С каких это пор, мой Жан, в этом появилась необходимость?

– Touche![50] – хором закричали молодые франты, и вся зала разразилась смехом. Появились слуги, разносившие бокалы с вином. Все взяли по бокалу, и атмосфера еще более оживилась.

Жан пригубил свой бокал, но пить не стал. Это только кажется, что ты становишься более блестящим по мере того, как тянется вечер. Это заблуждение, рождаемое вином. Каждый человек здесь думает, что он блестяще остроумен, что его шутки необыкновенно веселы, а между тем половина того, что они говорили в течение последнего получаса, вряд ли имеет вообще хоть какой-то смысл. Вот Мирабо, мне думается, умеет пить. Глядя на него, никогда не скажешь, что он прикасался к бокалу…

Кое-кто из гостей начал уходить. Жан вопросительно посмотрел на Люсьену, но она была слишком поглощена беседой с тремя молодыми кавалерами, чтобы обратить внимание на его взгляд. Но Мирабо заметил и покачал своей львиной головой.

– Нет, господин Марен, – прошептал он, – у нас с вами есть дело после того, как закончится веселье. Поразвлекайтесь еще немного, а потом мы должны будем думать, разрабатывать планы…

Жан кивнул и двинулся по направлению к мадам ле Джей. Но он не успел дойти до нее, как остановился в изумлении. В гостиную вошел высокий худой мужчина, чье длинное доброе лицо Жан в свое время видел в течение нескольких недель, человек, который сделал все, что было в его силах, чтобы…

Жан бросился вперед с распростертыми объятиями, чтобы приветствовать господина Ренуара Жерада, в прошлом королевского коменданта в Провансе.

Жерад увидел его и предостерегающе нахмурился. Жан замедлил шаги, в гл.азах у него мелькнуло недоумение.

Ренуар Жерад протянул ему руку.

– Bon soir, M'sieur[51], – произнес он спокойно, но чуточку громче, чем было нужно. – С кем имею честь?

Жан в полном изумлении сделал шаг назад. Но господин Жерад крепко держал его руку и даже несколько притянул его к себе. И потом, почти не шевеля губами, натренированным ровным голосом опытного заговорщика выговорил:

– Я не забыл тебя, мой ученый разбойник. Но, ради Бога, не говори, что ты узнал меня. Иначе ты все испортишь…