А кто виноват? — спросил он самого себя и ответил: я… Конечно, если каждый месяц твой литературный агент, живущий в Нью-Йорке, пересылает тебе два мешка писем, пришедших со всего света на твое имя, и ты при всем этом остаешься одиноким, то в этом виноват лишь ты. И с этим, пожалуй, спорить бесполезно…

Иоганн Буш встал с постели, налил себе еще один бокал джина и опять лег.

И никого в этом винить не надо, снова подумал он. Ты сам всегда делал то, что хотел и совершал ошибки, следующие одна за другой. Вообще, человеческая жизнь — это цепь бесконечных ошибок. (Он сделал глоток). Все было ошибкой. Абсолютно все. И, несмотря на внешний успех, жизнь все-таки не сложилась. Ведь не сложилась эта чертова жизнь! И вот поэтому-то мне и плохо теперь, потому что я понял это. Тебе плохо потому, что Ганс умер, сказал он себе. И еще потому, что в том, что ты называл "незыблемыми позициями", появилась трещина. О чем ты? О том, о чем ты собирался говорить с Гансом. Не надо сейчас о Гансе! Хорошо, не надо, просто почему бы тебе не согласиться с тем, что у тебя наступил кризис? Ты 7 лет живешь в этой стране, пишешь и веришь в то, что сам же и сочиняешь, и ты эти 7 лет веришь, что ты не дезертир. А вот сегодня ты стал сомневаться в этом, да еще смерть Ганса впридачу. Ты просто выбит из коллеи, сказал он себе, и тебе будет плохо до тех пор, пока ты не придумаешь что-нибудь новое, за что можно будет зацепиться…

— О, Берг, человек всегда живет иллюзиями! И сегодня еще одна иллюзия разлетелась, разбилась, растаяла. Ты просто однажды встаешь утром и чувствуешь, что весь покров иллюзий, в который ты заботливо укутал себя, кто-то грубо сдер, отбросил, и ты оказался голым, незащищенным. Камю был прав, Берг: именно в такие состояния души человек больше всего близок к самоубийству. — Иоганн Буш выпил еще джина.

Так что же все-таки происходит? Ничего особенного. Просто ты стал сомневаться в том, что то, что ты делаешь, кому-нибудь нужно! А как же письма? Письма приходят от читателей, прочитавших твои ранние произведения, и ты это прекрасно знаешь, и нечего себя обманывать. О новых книгах тебе никто ничего не пишет (ты слишком элитарен, сложен и непонимаем для простых людей!). О новых книгах тебе пишет только твой литературный агент, который пересылает тебе газетные рецензии с блетящими рецензиями. А ты знаешь, сколько плохих рецензий он тебе НЕ пересылает? Конечно, знаю, сказал он самому себе, я же сам запретил ему посылать мне неблагоприятные отзывы… И ты после этого можешь сказать, что ты не последний пердун нашего столетия? Иоганн Буш согласился, что он самый настоящий пердун нашего столетия, а потом подумал: все дело действительно в том, что ты стал сомневаться, что твои книги кому-нибудь нужны. Диагноз правильный, как говорит (говорил!) Ганс; главное поставить правильный диагноз… Значит, литература (выражайся попроще, прикзал он себе!), значит, каждая отдельная книга должна помочь каждому отдельному человеку?.. Если ты сейчас скажешь «да», я тебя пристрелю!..

Иоганн Буш сказал «да» и попросил своей второй половине заткнуться. Он встал и налил себе в бокал очередную порцию джина. По дороге он посмотрел в окно, на проязжающие внизу автомашины, на проституток у дверей отеля ("останови ход своих мыслей, пошляк!"), и опять лег.

— В последний раз мы с тобой, Берг, были с женщиной месяц назад, когда с Гансом сняли двух девочек и пришли в этот самый отель.

Вот видишь, это было не так уж и давно, сказал он себе, месяц назад, так что нечего хныкать! Иоганн Буш улыбнулся в темноте и в очередной раз попросил своей половине заткнуться. Расскажи лучше Бергу что-нибудь, что он не знает. Ты уже нашел выход ("КАЖДАЯ ОТДЕЛЬНАЯ КНИГА МОЖЕТ ПОМОЧЬ ОТДЕЛЬНОМУ ЧЕЛОВЕКУ"), так что можешь расслабиться. Расскажи Бергу то, что он не знает. А что не знает Берг? Спроси у него.

— Что же тебе рассказать, Берг? Ты спишь? Ну, спи, псина, я все равно тебе буду рассказывать, потому что мне надо кому-нибудь что-то рассказать…

А, может, тебе пригласить девочку? Нет, ты слишком пьяный и слишком старый для таких развлечений (неужели?). Честное слово, это так. Так что лучше я на самом деле расскажу Бергу что-нибудь из того, что он не знает. Ну, давай, не ленись, сказал он себе, и не думай о девочках, старый пьянчужка!..

— Осень только начиналась, Берг, и деревья только начинали желтеть, и эта осень уже не была студенческой. Студенческая жизнь кончилась два года назад летом, и теперь была только осень. Нам всем было 25 лет, и мы все еще были вместе, а вместе мы были еще со школы, и наша школа считалась самой лучшей и престижной в городе. Итак, Берг, той осенью (а это была осень 1973 года), мы все еще были вместе — Генрих Лейдеман, Питер Гашке и я. Генрих уже окончил свой инженерно-архитектурный институт, Питер получил медицинское образование и одновременно с этим очень хорошо рисовал и играл на саксофоне. Я окончил исторический факультет Университета, но меня История интересовала и волновала не больше, чем любого другого образованного человека, к тому же я уже тогда писал рассказы, но мои рассказы никто не печатал, да и мне они не очень-то нравились, и я еще не знал, хорошо пишу или плохо.

Получив диплом инженера строителя, Генрих не занимался ничем, внезапно для всех и прежде всего для себя самого разбогатев, так что он не считал нужным работать. Какая-то далекая, всеми забытая тетушка, живущая в США с 1933 года, умерла и оставила все свое огромное состояние Генриху. Генрих не работал, и это его устраивало. Питер так и не нашел (да и не захотел) нормальной работы по специальности (тогда это было очень трудно), и он продавал свои изумительные картины и вечерами играл на саксофоне в оркестре дорогого ресторана, и таким образом зарабатывал себе и своим родителям на жизнь. я писал рассказ за рассказом, и у меня не бывало денег, зато у меня тогда были друзья, Берг, и эти самые друзья — Генрих и Питер — помогали мне, и мы вообще помогали друг другу, чем могли, и это был последний год, что мы были вместе: Генрих уехал в США, а Питер — в Австралию, где, наконец, стал работать врачем и обзавелся семьей, и мы так и расстались… Но в тот год, в начале осени 1973 года мы все еще были вместе, и однажды Генрих устроил у себя дома вечеринку, и, когда я пришел к нему, у него уже сидели Питер (пьяный встельку), и много незнакомых мне гостей. Генрих сразу подошел ко мне с какой-то незнакомой мне девушкой и познакомил нас.

— Это Берта, Иоганн, — сказал Генрих и, указав на меня:- А это наш писатель.

— Меня зовут Иоганн Буш, — сказал я, почему-то смутившись.

— Он пишет очень хорошие рассказы, — объявил Генрих и ушел. Я остался стоять с Бертой.

— Вы действительно пишете рассказы? — спросила меня Берта, когда я угостил ее шампанским.

— Да, пишу, — ответил я, стараясь побыстрее напиться, чтоб не казаться себе до такой степени идиотом. — Я пишу рассказы, но они плоьие.

— Ничего, что они плохие, — сказала Берта. — Это означает, что потом они будут лучше.

В тот вечер Берта и я много танцевали, много разговаривали, а после вечеринки я проводил ее домой (она жила вместе с родителями на Блюменштрассе). Когда я вернулся к себе домой, я подумал, что я влюбился, и написал по этому поводу очень плохой рассказ. Рассказ этот я потом порвал, но даже после этого я чувствовал, что влюблен в девушку по имени Берта. В тот вечер я думал о том, что у Генриха отличная привычка устраивать вечеринки, и я с тем и заснул, и тогда мне было 25 лет, и это была ранняя осень 1973 года…

Иоганн Буш встал, прошелся разок другой по комнате из угла в угол и опять лег.

— Странно, Берг, что я все это помню так подробно, правда? Но ничего не поделаешь. Я ПОМНЮ ВСЕ. Как ты думаешь, может это человека сделать несчастным? Ведь очень часто воспоминания убивают! — Он допил свой бокал и решил больше не пить. А то я не смогу досказать эту историю Бергу, решил он. Но Берг спал, и Иоганну Бушу было понятно, что Бергу до всех этих историй абсолютно нет никакого дела, но все равно: ему надо было к кому-то обращаться, чтоб рассказать…