– Это сколько же сейчас градусов ниже нуля? – спросил Марат, – сорок?

– Это вряд ли, водка наверняка левая, дешевая, в ней тридцати градусов то не будет. Вообще-то у меня дома спиртометр есть.

– Может сбегаешь? – предложил Марат.

– Ха, – мрачно сказал Шилов.

Марат захлопнул капот и пошел к дому. Шилов проводил его взглядом, затем оглядел окрестности и негромко произнес: «Погоды-то, какие дивные стоят».

Солнце, подернутое легкой белизной, заливало холодным светом; безмолвные деревенские дома, покрытые толстенными, округлыми шапками снега, землю, надежно укрытую снегом, деревья плотно укутанные снегом.

Стояла тишина, изредка нарушаемая треском веток, одолеваемых морозом.

– Красота-то, какая, – произнес Шилов, – хоть ложись, да помирай здесь. Холодно и тихо, – прямо как в морге. Просто ледниковый период какой-то.

Грусть, охватившая его после этих слов, потребовала движения, и Шилов сделал несколько шагов в сторону замерзшего пруда, проваливаясь в снег, и чем больше он отдалялся от дома, тем глубже проваливался. Когда погрузился по пояс, остановился в нерешительности; Задрал голову и увидел ворону, беззвучно летевшую куда-то по своим вороньим делам.

– Ну, надо же, – возмутился Шилов, – ни слова в простоте, только про морг сказал, тут же ворона прилетела, падаль клевать. Пошутить нельзя. Пошла прочь сволочь, – закричал он.

Испуганная ворона, каркнула и увеличила скорость.

– Жалко ружья с собой нет, – сказал ей вслед Шилов, – а то бы я тебе показал, блядь!

Проводил птицу взглядом, пока она не скрылась за верхушками деревьев, затем сплюнул, и заметил:

– Однако домой надо, пока яйца не отморозил, – он с усилием развернулся и пошел к дому.

Марат с хмурым выражением на лице пил чай. Вероника, сидя на убогом диванчике, листала «VOG», а Галя стояла, прислонившись к печной стене. Все трое смотрели на Шилова.

– Я ничего не сделал, – сказал Шилов, – что вы так смотрите на меня, я здесь не причем. Не смотрите так на меня, мой организм настолько проспиртован, что я могу заняться пламенем, как Меджнун.

И, обращаясь к Марату:

– А у тебя, начальник, почему лицо перекошено?

– Чай холодный, – ответил Марат.

– Вероника, в чем дело? – укоризненно сказал Шилов, – почему у кормильца чай холодный.

Вероника оторвалась от чтения и недоуменно пожала плечами.

– Печь остыла, – объяснила Галя, – я не стала с утра топить. Мы же ехать хотели; Вот и вещи все собраны.

– Придется разобрать, – злобно сказал Марат.

Галя растерянно посмотрела на Шилова, и спросила.

– Что совсем не заводится?

Шилов мотнул головой, отбрасывая чуб со лба, и пустился в пространные объяснения.

– Ну, как тебе сказать, Галя. Здесь мы имеем дело с тем случаем, при котором о женщинах говорят, мол, она немного беременна, что, безусловно, является полной нелепицей, – ибо женщина или беременна, или не беременна. Так же обстоят дела и с автомобилем; либо он заводится, либо нет. Бывают, конечно, исключения: в семье, как говорится, не без урода. Иногда заводится, но не едет, то есть ехать нельзя на нем; но у нас не тот случай, не тот. Машина не заводится, и все тут, то есть категорически.

– Когда-нибудь, Шилов, я тебя убью, – призналась Галя.

– Но я могу сходить за трактором, – предложил Шилов, – с буксира заведем и поедем.

– Куда сходить?

– В Калиновку.

– До Калиновки шестнадцать километров, – сказала Галя, – не дойдешь.

– Я не дойду? – возмутился Шилов, – Галя, я же ишо не старый, мне ишо токо сорок три года.

– Саша, на улице мороз, – пояснила Галя, ты замерзнешь. К тому же волки. Саньку Рыжего, родственника моего дальнего недавно волки на дерево загнали; восемь часов просидел, пока лесовоз случайно не проехал.

– Во-первых, я Санька Брюнет, – начал Шилов, – во-вторых, рыжий без ружья был, а я с ружьем пойду, в третьих, у нас выбора нет.

– Ты волка вблизи не видел, а увидишь, и ружье со страху бросишь, – сказала Галя.

– Вот спасибо тебе милая, – язвительно ответил Шилов, – я знал, что ты обо мне хорошего мнения.

– А отец мой, царство ему небесное, – как ни в чем не бывало, продолжала Галя, – шел себе не спеша, а собака впереди бежала…

– Какая собака? – перебила ее Вероника.

… Лайка, нечистая правда, помесь с дворнягой, метрах в десяти впереди была. Вдруг из кустов выскакивает на дорогу огромный волк, хватает собаку за хребет и обратно в кусты.

– Какие страсти ты Галя рассказываешь, – укоризненно сказала Вероника, – это называется «счастливого пути».

– Собачку жалко, – вздохнул Шилов, – прямо заплачу сейчас.

– Ну, что будем делать? – спросил Марат.

– Никто никуда не пойдет, – твердо сказала Галя, – шестнадцать километров по такому морозу – это смерть.

Марат стал одеваться.

– Пойду, аккумулятор сниму, – объяснил он, – может в тепле отойдет; он же нормально крутил, когда мы сюда приехали.

– Сколько ему надо времени, чтобы отойти? – спросила Вероника.

– Сутки, не меньше.

– Значит, мы сегодня не уедем.

– Вы поразительно догадливы, моя дорогая, – заметил Марат.

– А ведь мне завтра в институт. Начало лекции в девять тридцать. История философии.

– Не расстраивайся, мы с Шиловым тебе расскажем и про историю, и про философию. Да Шилов?

– Всенепременно, мадемуазель, мы вам, про все расскажем.

– Может тебе за дровами сходить, а, товарищ философ? – предложила Галя, – если мы остаемся, то надо печку топить.

– Вот, так всегда, – пожаловался Марату Шилов, – только захочешь воспарить к высотам человеческой мысли или опуститься в глубины мировой души, как тебя тут же окликают «товарищем» и предлагают сходить в лес, за дровами. «Откуда дровишки, – из лесу вестимо, отец слышишь, ворует, а я увожу». Где там мои валенки?

Уходя, сказал:

– Вернусь, баню затоплю, помоемся в дорогу.

Шилов оделся и вслед за Маратом вышел из дома.

Их было видно в окно: обоих, но один пошел налево на деревенскую улицу, где стоял автомобиль; второй – направо, к лесу.

– Что же мы будем делать? – тревожно спросила Вероника.

– Ничего, – ответила Галя, – снег пойдет скоро, значит, мороз уймется, потеплеет, а там, глядишь, и машина заведется.

Первым вернулся Марат, с посиневшим от мороза носом. Прижимая к животу аккумулятор, он прошел на кухню, и положил его у подножия печки. После этого прижался к кирпичной стене, хранившей остатки тепла и замер, оглядывая угол против печи, служивший кухней. Сбоку отворилась дверь, выходящая к заднему двору, где находились хлев, овин и дровяной сарайчик. Появилась Галя, неся два полена. С грохотом свалила у топки, взяла топорик и стала щепить лучину.

– Мороз, как ножом режет, – сказал Марат.

– Это точно, – весело согласилась Галя.

– А дрова, то есть еще? – спросил Марат.

– Есть, – согласилась Галя.

– Что же ты, Александра в лес послала? – спросил Марат.

– А запас карман не тянет, – пусть проветрится, авось протрезвится.

– А где Вероника?

– Красится, – сказала Галя.

– Однако, – заметил Марат, – птичка божья не знает, ни заботы, ни труда…

Марат пошел в горницу, где за столом, строя гримасы зеркалу, сидела Вероника. Увидев Марата, она приветливо улыбнулась.

– Ты куда это собираешься? – спросил Марат.

– Никуда.

– А-а, а я думал, что ты на свидание собираешься.

– Одно другого не исключает, – невозмутимо сказала Вероника, – я собираюсь на свидание, но мне никуда не надо, потому что мой любимый находится рядом.

– Неплохо – отметил Марат. Отвел ладонью занавес и нырнул в спаленку. Не раздеваясь, лег на кровать, закрыл глаза. Через несколько минут кто-то вошел в спальню и стал рядом; Марат протянул руку и дотронулся до ноги, обтянутой в вельвет. Он подвинулся, и Вероника легла рядом.