– Молчи, женщина, – грозно сказал Шилов.

– Значит, приходит к Насреддину, человек и говорит: «Уважаемый Ходжа! Давно наслышан о твоем уме. Я из деревни Сучье Вымя, прими от меня в дар, в знак признательности эту курицу, и протягивает курицу…

– А Вероника спит? – перебивая Шилова, вновь спросила Галя.

– Спит, – ответил Марат, – она, если ее не будить может спать вечность. Просто Пушкин какой-то, я имею в виду спящую красавицу.

– Так надо же разбудить, пусть позавтракает, мы же поедем после завтрака.

– Не надо ее будить, пусть голодной едет, а может, оставим ее здесь, как медведя в берлоге. Дом будет охранять, а весной на вальдшнепа приедем и заберем ее.

Занавеска тут же отдернулась, словно стоящая за ней ожидала этих слов и в проеме показалась одетая и причесанная Вероника.

– Доброе утро, господа.

Автор в музыке профан, из терминов знает только слово тембр; так вот этот самый тембр ее голоса был столь прекрасен, что красоту его (голоса) не могла испортить даже легкая утренняя хрипотца.

Марат кивнул. Галя сердечно ответила на приветствие. Шилов же подскочил к девушке, поцеловал ей руку и стал говорить ей длинный и запутанный комплимент, который начал словами: «Сударыня, вы прекрасны: всякий раз, когда вы выходите из спальни, у меня останавливается дыхание от восторга, потому что ваша красота-… Шилов запнулся, сбился, стал бубнить, что-то про женщин вообще и закончил свое приветствие фразой, напоминающей выражение известного философа, – … Две вещи, сударыня, вот уже второй день, наполняют меня восторгом – утренние сто грамм и ваше появление из спальни».

Вероника внимательно все выслушала, улыбнулась и отправилась умываться. Шилов сел за стол, налил себе водки, тяжело вздохнул, и спросил у Марата:

– Слушай, почему тебя так любят молодые девушки? – И не дожидаясь ответа, продолжил – …его любили женщины, – врачи, домохозяйки и даже одна женщина зубной техник.

Вместо Марата ответила Галя. Она сказала:

– Его любят за то, что он никогда не врет, в отличие от тебя; если обещает жениться, то женится, часто даже в ущерб своему имуществу, я бы даже сказала, слишком часто, а что касается тебя Шилов, ты кажется, сегодня дофилософствуешься, с утра пораньше.

– Ты сушеная змея, – ответил Шилов.

– Это я уже слышала.

– Возможно, но я еще не говорил, что у тебя сегодня повышенная гадючесть.

Галя безнадежно махнула рукой и, отвернувшись к окну, стала пить чай. Вернулась Вероника с покрасневшим носом села к столу и пожаловалась:

– Вода просто ледяная, теперь кожа будет шелушиться, два дня холодной водой умываюсь, да еще некоторые не бреются второй день.

– Елки-палки – спохватился Шилов, – я же сегодня не брился.

Галя поднялась и налила девушке чай. Вероника поблагодарила и принялась намазывать хлеб маслом. Марат внимательно наблюдал за ней.

– Не смотри так на меня, а то я подавлюсь, – попросила Вероника.

Марат встал, сделал несколько шагов и скрылся за занавеской, закрывающей спаленку.

– Ну что, собираться пора – сказала Галя.

– Увы, – согласилась Вероника.

– Пойду бриться, – объявил Шилов.

– Смотри, не порежься. – Предостерегла Галя, – глаза-то залил.

– Небольшое кровопускание мужчине только на пользу – гордо сказал Шилов и ушел на кухню.

Из-за занавески появился Марат.

– Пошел машину заводить – буркнул он.

– Ни пуха, – вслед сказала Вероника.

Марат, не ответив, вышел из комнаты.

– Обиделся, – констатировала Вероника и вздохнула.

Марат, прежде чем выйти во двор, зашел на кухню, чтобы прикурить от печки. Шилов, стоя возле умывальника, скоблил физиономию, напевая: «Вероника, Вероника, вкусная ты, как клубника».

– Попридержи язык, – посоветовал Марат.

– Ой, извините, – спохватился Шилов, – не корысти ради, а токмо ради рифмы.

Вероника доела бутерброд с маслом, приложила салфетку к губам: «Спасибо».

– Что, все? – Возмутилась Галя, – ты давай кушай, для кого я столько картошки нажарила.

– Я, что должна за всеми доедать?

– Нет, это твоя доля осталась.

– Я столько не съем.

– Имей в виду, нам еще целый день ехать.

– А в дороге кормить никто не будет, – подал голос из кухни Шилов.

– Ну ладно, – сдалась Вероника и протянула тарелку.

– То- то же, – сказала Галя, и содержимое сковороды переместилось в тарелку.

– Вообще- то я собиралась похудеть, так сказать в погоне за зайцем; Меня Марат взял меня на охоту вместо собаки, – Вероника вздохнула.

Появился гладко выбритый Шилов:

– Человек предполагает, а мороз располагает, – сказал он, – какие могут быть зайцы в такую морозную погоду; они все в берлогах спят.

– В берлогах спят медведи, – поправила его Галя, – а зайцы спят в норах.

– Ну, это, смотря, какие зайцы, иной заяц и в берлоге не уместится, – не сдавался Шилов, – мы раз на медведя пошли, берлогу окружили, а оттуда заяц, ка-ак выскочит, не заяц, а просто слон какой-то, напугал до смерти, гад. В берлоге мы потом медвежьи кости нашли. Вот какие зайцы бывают, медведей едят.

– Саша, хватит врать, – сказала Галя. Поди, лучше, пока время есть, забор сделай.

– Галя, ну кому в этой глуши забор помешает, захотят залезть, никакой забор не остановит, – ответил Шилов.

– Ну, тогда Марату помоги.

Шилов сказал, обращаясь к Веронике:

– Ну не любит она меня, все норовит из дома выгнать, ну не любит, и ничего с этим поделать нельзя.

– Саша, – сказала Галя.

Уловив в ее голосе раздражение, Шилов тут же надел тулуп, нахлобучил шапку и пошел во двор.

– До чего же он мне надоел, за эти два дня, – в сердцах сказала Галя, – это надо же, специально не просыхал все время, чтобы забор не делать.

– Дался тебе этот забор. Действительно, зачем он здесь нужен.

– Забор мне не нужен, – упрямо сказала Галя, – но, дело принципа. Восемь лет человек мне голову морочит: жениться не хочет, в хозяйстве от него пользы никакой; только радости – водки выпьет и на гитаре бренчит, а уж песенки эти его я слышать больше не могу.

– А ты брось его, – предложила Вероника.

– Как это брось? – опешила Галя.

– А так, сама же говоришь, что мужичонка он никчемный.

– Ну, не такой уж он и никчемный, – ответила Галя. Замечание девушки немного задело ее, и Галя едва удержалась от колкости, хотя глупо было обижаться. Оценка Шилова, прозвучавшая из уст Вероники, была спровоцирована ею самой. Галя решила впредь быть более сдержанной. Тем не менее, она сказала: – в тридцать пять лет, мужиками не бросаются.

Вероника дотронулась до ее руки и виновато сказала:

– Прости, я не хотела тебя обидеть.

– Ерунда, – бодро ответила Галя, – было бы из-за чего обижаться. Ты поела? Давай уберемся по быстрому, а то Марат сейчас орать начнет, что не готовы.

Но Марат был далек от того, чтобы орать на них; вернее, он готов был орать, но не на них, и не по этому поводу. Когда Шилов вышел из калитки, он увидел ссутулившуюся фигуру Марата, который стоял возле открытого капота и с ненавистью смотрел на мотор.

– Не заводится, – с испугом спросил Шилов, трогая приятеля за рукав.

Марат молча покачал головой. Шилов обошел автомобиль с противоположной стороны заглянул в моторный отсек.

– Может с буксира заведется, – деловито предложил он.

– А на буксир, кто нас возьмет? – спросил Марат.

– Об этом я не подумал, – сознался Шилов.

Марат витиевато выругался, залез в машину и повернул ключ зажигания. Стартер слабо затрещал, силясь привести в движение чугунный маховик мотора, но безрезультатно.

Марат ударил кулаком по «торпеде» и задумался; потом высунул голову и произнес, поеживаясь, – аккумулятор умер.

– Холодно, блин – сказал Шилов, и вдруг в ужасе воскликнул, показывая на бачок опрыскивателя, – смотри, водка замерзла, блин.

Марат вылез из-за руля, оттеснил Шилова. Водка, залитая накануне в бачок омывателя лобового стекла представляла собой ледяную жижу.