— Что это? — спросил Кадр, дотронувшись до одного из них.
— Саркофаг, — откликнулась Белка, — морозильная камера. Погружает в своеобразную летаргию. Здесь я и очнулась. Правда, тогда я была не в состоянии обследовать все вокруг, вышла наугад. И, раз Зона предоставляет нам шанс, надо им воспользоваться и все хорошенько облазить.
— Зося? — неуверенно спросил журналист.
— Зося, Кадр, Зося. Вот только хотелось бы мне получить ответы на некоторые вопросы. Например, кто меня заморозил, и как я дошла до такой жизни.
— Но тебе сейчас должно быть… ну уж не меньше пятидесяти! — воскликнул журналист.
— Сорок девять, — улыбнулась ему девушка, — я родилась в восемьдесят втором. Давай здесь все обшарим.
Поиски были недолгими. Единственной заслуживающей внимания бумагой в помещении оказалось пожелтевшее письмо, приколотое английской булавной к пробковому стенду, между списком внутренних телефонов и графиком подачи света, воздуха и воды.
Белка развернула письмо дрожащими руками и начала читать вслух.
«Дорогая Зося!
Я думаю, что когда ты прочитаешь это письмо, ты уже будешь бессильна что-либо изменить. Я намеренно не стала спрашивать твоего одобрения. Я смотрю на тебя, спящую. Твои ресницы подрагивают, и мне кажется, что даже сейчас ты борешься, не соглашаясь с моим решением. Но я обещала нашей маме беречь тебя, и я не могу не сдержать своего обещания.
Андрюша бредит какими-то полусказочными фантазиями. Я, в отличие от него, сразу поняла, что никто нас эвакуировать не собирается. Сначала я, правда, думала, что у них в штабе есть ошибка в показании приборов, но когда я отправила им служебную записку относительно времени выброса, мне пришел ответ, что „никакой ошибки нет“. Видимо, наш труд крепко кому-то поперек горла встал. Хотя, почти все результаты уже забрали, только несколько основных образцов я успела спасти. Я оставила их для тебя, Зосенька.
До выброса осталось четыре часа. Ты должна успеть. Андрюша, как заведенный, готовится к эвакуации, пишет письмо Глафире Степановне. Но мне кажется, в глубине души он тоже понимает, что это конец. Нами просто пожертвовали, выбросили, как ненужный мусор.
Как мне жаль, Зося, что я разрешила тебе приехать сюда. Я сделала это в угоду матери, ведь она так хотела, чтобы ты защитилась и работала в науке. Мы были такими глупыми, Зохна, мы даже представить себе не могли, что стезя ученых в этом мире опаснее, чем каждодневная жизнь твоих приятелей-сталкеров.
В твои вены через капельницу медленно струится раствор. Ты сама готовила его, Зося, сама испытывала. И теперь я рискую проверить его на тебе. Рискую, потому что иного выхода нет. Потому что ты очень молода, и я хочу, чтобы ты жила. Через час я закрою тебя в колбе, как и остальных подопытных. Пятая лаборатория очень глубоко, я надеюсь, что докапываться до нее не станут, просто шарахнут после выброса ракетами, и все. А выход на Полигон в отчетах еще не фиксировался, наверху про него не знают. В общем, Зосенька, ты знаешь, что делать.
Кем ты выйдешь из колбы, я не знаю. Но надеюсь, сестричка, что ты научишься жить по-новому. Мне очень страшно, Зося. Очень. Я так не хочу умирать. Вспоминай нас с Андрюшей, ладно?
Помнишь, когда мы были маленькие, бабушка Язя учила нас, что когда страшно, нужно молиться своему ангелу? Я молюсь изо всех сил. За тебя, за Андрюшу и за себя. За всех нас.
Все, Зосенька, пора спускать тебя в колбу. Благослови тебя Бог, сестренка. И прости меня, пожалуйста.
С любовью.
Твоя Казя».
Голос Зоси на последних словах дрожал, готовый сорваться. Дочитав до конца, девушка склонила голову. Миша сидел неподвижно, глядя на нее. Потом дотронулся пальцами до ее подбородка, поднимая голову, ожидая увидеть слезы. Но глаза Белки были совершенно сухими.
— Матка Боска, во что же я превратилась? — прошептала девушка.
— А что это был за раствор? — заинтересовался Миша.
— Своеобразная сыворотка. Мы с Казей работали тогда над приспособляемостью организмов к внешней среде, пытались ускорить изменчивость, процесс закрепления изменений в фенотипе вида. Экспериментировали с самыми разными животными. Зона Отчуждения давала богатый материал. Мы хотели усилить способность человека приспосабливаться. Чернобыль — это первая, но далеко не последняя техногенная катастрофа такого масштаба, поверь мне, Миша.
— И что, мутанты…?
— Очень может быть. Мы занимались локальными исследованиями. Основными разработками руководил Андрюша. Я не знаю, что там у них получилось в итоге. Все было засекречено. Они даже с Казей не всегда обсуждали свои результаты. Боже мой… Казя, что же ты наделала…
— Погоди убиваться! Прошло двадцать лет, Белка! Это огромный шаг вперед! Ты — живое доказательство!
— Ну, криотехнологии тогда уже не были секретом даже для простых обывателей, — криво усмехнулась Зося, продолжая сжимать в руках письмо сестры.
— Но, насколько я знаю, таких масштабных экспериментов еще никто не проводил. Двадцать с лишним лет — а ты жива и невредима! — От волнения Кадр принялся ходить перед девушкой туда-сюда.
— Ну, это еще бабушка надвое сказала. Ничто не мешает мне завтра окочуриться без всякой на то причины или лет через пять начать стремительно стареть, — Белка взглянула на часы. — Скоро выброс, Миша. Если поторопиться, то времени хватит дойти до подвала.
Напарники поднялись и направились в конец зала. Там Белка остановилась и, тщательно обследовав кусок стены, отодвинула панель. За ней скрывался точно такой же «домофон», как и перед дверью в подземную лабораторию. На этот раз Зося приложила всю ладонь. И тут же часть стены перед сталкерами словно растаяла, открыв вид на внутренность пещеры, где они совсем недавно ночевали.
— Иди, Миша, — улыбнулась Белка, — будь аккуратен на аномалиях. Как войдешь в Мираж, смотри на тропу, не отрываясь. Мутантов там нет. Мы сами эту защиту ставили.
— А ты? — удивленно спросил журналист.
— А я останусь, — улыбка Зося стала еще более грустной, — я вам чужая, Миша. Меня Зона вскормила. Я ее выкормыш. Людям со мной опасно. Я остаюсь.
Кадр на несколько секунд замер в растерянности, но потом сдвинул брови и резко поднырнул Белке под руку.
— Размечталась, — буркнул он, перекидывая девушку через плечо, и шагнул сквозь невидимую стену. На секунду ему показалось, что его с ног до головы облили холодной водой, только одежда почему-то осталась сухая. Миновав стену, он споткнулся, и вместе со своей ношей рухнул на землю.
Зося тут же вскочила, и метнулась обратно, но ее руки лишь наткнулись на плотную стену искусственной пещеры.
— Зачем ты это сделал? — она в ярости повернулась к Мише. — Зачем?!
— Я не намерен способствовать твоему самопогребению. Белка, мне все равно, какими жуткими качествами ты обладаешь. Поверь мне, на земле существуют гораздо более страшные люди. Важнее то, какое у тебя сердце.
Несколько минут они в молчании смотрели друг на друга. Потом Белка поднялась и направилась к выходу.
— Пошли. Не успеем до выброса иначе.
Сталкеры одолели Полигон достаточно быстро. Выходя из него, Миша обернулся.
— Почему отсюда нет выхода?
— Пси-излучение, — отозвалась все еще обижавшаяся Белка, — выйти можно с любой стороны, только этого не видно. Человек ходит по кругу, думая, что движется в какую-то сторону. Здесь испытывали некоторые новинки. Поэтому и Полигон. Как странно и обрывочно вспоминается прошлое.
Девушка тоже обернулась, вглядываясь в усеянную аномалиями равнину. В этот момент с сухого дерева, стоящего неподалеку, сорвался сучок, упал на землю, прямо в распахнутые объятия трамплина, и стартовал с бешеной скоростью. Белка покачнулась. Кадр подскочил к ней и обнаружил, что острая высохшая ветка вонзилась ей в грудь, словно осиновый кол.
— Не отпускает, — удивленно воскликнула Белка и осела на руки журналиста. — Вот видишь, я же сказала, что ничто не мешает мне окочуриться.
