— Ты так странно себя ведёшь — горячишься и злишься, хотя…

— Не имею для этого повода? Имею. И ты знаешь какой.

Да, он знает. Но вряд ли осознаёт истинную причину моего ехидного негодования. А на самом деле всё объясняется просто: я слишком жаден, чтобы расстаться с тем, что заработал потом и кровью. По крайней мере кровью.

Так получилось, что я спас две эльфийские жизни и одну вернул с самого Порога. Спас, не загадывая и не выгадывая, хотя многие постарались бы найти в моих поступках корысть. Те, кто не умеют владеть по-настоящему. Кё я уберёг от смерти вопреки своим желаниям, даже вопреки здравому смыслу: мог ведь выполнить то, к чему меня подталкивал целый отряд королевской стражи, и надеяться на благоприятный исход? Мог. Но не стал, из отчаяния и озорства усилив Зов эльфийки и вызвав знакомую себе на беду и на радость из глубины веков. С Кэлом всё было проще и рациональнее: я посчитал несправедливым одержать верх в поединке над тем, кого живьём съедает призрак покойной сестры. А раз существует несправедливость, надо что? Правильно! Быстро и жёстко с ней расправиться. Я и расправился. За что получил высокое и двойное звание «творца новых жизней». И один из «заново сотворённых» вот-вот построит логическую цепочку, совершенно мне не нужную…

Вдох. Ещё один.

— Да, кажется, знаю. Ты…

— Я не хочу, чтобы мои подарки пропадали за ненадобностью, вот и всё! Лучше скажи, ты полностью выздоровел?

— Для «полностью» нужно ещё около года, но это…

— Тебе на руку? — закончил я, заметив во взгляде эльфа ранее несвойственную ему мечтательность.

Он ответил не сразу, но всё же ответил, признавая моё право быть причастным к некоторым тайнам:

— Да.

— Кто она?

— Очень милая девушка.

— Это понятно и без пояснений! Где и как ты её нашёл?

— Тебе интересно? — Лиловые глаза чуть сузились, словно Кэл допускал иную возможность.

Я энергично кивнул:

— Конечно интересно!

Подозреваю, как эльф успел надоесть своим немногочисленным близким рассказами о новой любви, если при встрече с лицом неосведомлённым ограничивается сухим «милая девушка»… Засмеяли парня, наверное. Или воротили носы, одно из двух, причём более вероятно вот что: если Кэл отставлен от прежней должности при Совете, его бывшие приятели и сослуживцы, скорее всего, не рвутся к возобновлению общения. Неприятно, но объяснимо, и наивно осуждать их за это — во всех службах подлунного мира стремятся подняться снизу вверх, а поднявшись, смотрят на менее удачливых знакомцев в лучшем случае с сочувствием, в худшем — с презрением.

— Не шутишь? — продолжал допрос эльф.

— Ни капельки!

Надо же, как грустно обстоят дела. Я бы этот Совет с его прихлебателями построил в струнку и…

— Она помогает Кайе сейчас и будет помогать с ребёнком. Гилиа-Нэйа — искусный лекарь.

— И конечно, она пользует и твои раны? Телесные и душевные? Надеюсь, с радостью, а не только из желания узнать, насколько велико её искусство?

Изгиб серебристых бровей возжелал было превратиться в излом, но эльф быстро понял, что в моих словах нет и тени насмешки:

— Ещё не уверен.

— А когда будешь уверен?

— Это не происходит по щелчку пальцев, ты же знаешь! — В голосе Кэла скользнуло отчаяние.

Знаю. А ещё знаю, что направления уверенности имеют обыкновение не совпадать. И хуже всего, если в один и тот же миг двое понимают, но совершенно разные вещи: он не может жить без её глаз, а она не в силах оставаться рядом с ним. Или наоборот, что ничуть не лучше, потому что в любом случае одно из сердец разбивается на осколки, а с ним и второе, осознавшее всю тяжесть отказа. Но об этом говорить не буду до тех пор, пока существует надежда на счастье.

— Мне не возбраняется на неё посмотреть?

— Почему я должен запретить? — Удивление, сменившее на посту прочие чувства.

— Вдруг ещё отобью? Меня девушки любят… То есть сначала жалеют, а потом души не чают!

В течение вдоха эльф сдерживается, но всё же заливается хохотом. Вместе со мной. Не знаю, над чем смеётся листоухий, в моих словах нет и намёка на ложь. Лично я смеюсь потому, что мне весело и легко. В этот самый миг.

Как живут эльфы? Так же, как и все, в домах. И ведут хозяйство. Только в меру своих, эльфийских представлений.

Например, дома строят только из дерева, и вовсе не тем способом, что распространён среди людей — не укрощают природу, а уговаривают. Многие полагают это магией, но объяснение гораздо проще: эльфы умеют разговаривать с душами растений. Если можно всего лишь попросить дерево стать широкой и тонкой частью стены, зачем рубить его и распиливать на доски? Срубленное дерево живёт меньше, чем живое, и несёт в себе боль смерти, потому что умирает с того самого момента, как лишается корней. В чём-то эта особенность присуща всем живым существам — теряя дом и родных, они очень нескоро учатся находить другие причины оставаться в живых.

Дом Кайи не был исключением из правила, и я неуверенно остановился в нескольких шагах от просторной террасы, не решаясь ступить на всё ещё живой пол.

«Чего ты испугался?» — недоумённо спросила Мантия.

Я не испугался. Я… не хочу принести неприятности.

«Снявши голову, по волосам не плачут…» — последовало насмешливое замечание.

То есть? При чём тут…

«Ты приносишь только то, что можешь принести, и оно не дурное и не хорошее. Оно такое, каким его видят другие… В этом доме тебя ждут, и не для того, чтобы прогнать, так о чём волноваться?»

Наверное, ты права.

«Как всегда…» — пожатие невидимыми плечами.

Я подошёл ближе и положил ладонь на шероховатую подпорку. Положил осторожно, словно боялся сломать. Нагретая солнцем кора оказалась на ощупь приятной, как бархат, если он мог бы застыть такими сухими и затейливыми складками. Тёплая и живая, как у сотен деревьев в лесу по соседству. А если прислушаться, можно услышать, как под ней медленно, но упорно текут вверх, к веткам живительные соки, чтобы вытолкнуть из почек бледную зелень молодых листьев… Нет, моё присутствие не должно помешать. В повороте природы от зимы к весне нет никакого чародейства.

— Кто вы? Что вам нужно в этом доме?

Чуть встревоженный голос, выдающий неопытность его обладательницы в раздаче приказов. Должно быть, это и есть возлюбленная Кэла. Ну-ка, посмотрим!

Она пришла со стороны сада. Корзинка в тонких руках наполнена стебельками, цветками и листиками: наверное, будет лечебный отвар, а может, и просто салат, что не менее полезно для здоровья и куда приятнее на вкус.

Не слишком высокая, стройная, но не болезненно хрупкая. Если каждая мышца Кайи и того же Кэла устремлена в полёт, то здесь уместнее говорить о плавном течении реки, огибающей препятствия. По-своему не менее сильная и целеустремлённая, но, скажем так, поставившая себе целью побеждать, не разрушая, а познавая и поглощая — свойство всех лекарей, без остатка отдающихся своему ремеслу.

Белое платье с узеньким изумрудным узором по подолу и у застёжки лифа чудно сочетается с золотистой кожей, не такой смуглой, как у Кайи, но гораздо более тёмной, чем у Кэла и у меня. А вот волосы ярче, чем у моей названой дочери: не бронза, а красное золото. Глаза зелёные, но с широкой карей каймой, и потому кажутся совсем тёмными. Однако любые краски лица меркнут, если не находят подтверждения себе глубоко внутри тела, там, где прячется от грубых прикосновений душа.

Гилиа-Нэйа юна и очень добра. Но всякая настоящая доброта беспощадна прежде всего по отношению к себе самой. Если Кэл сможет понять и постарается взять часть этого груза на себя, девушка будет благодарна и преданна ему. Всю жизнь. Способен ли мой друг принять такой дар? Не мне судить.

Она не выглядит печальной, как если бы против своей воли была приставлена к Кайе. Решала сама? Возможно. Должно быть, принадлежит к одной из младших Ветвей Клана Воинов Заката, но не пошла по наследственной стезе, выбрав лекарское искусство, чем наверняка не снискала одобрения. Впрочем, все мои догадки не стоят и гроша, если не будут подтверждены: