— Не следил. Зато оно всегда следит за тем, чтобы встречи происходили именно в назначенный момент, не раньше и не позже. Так зачем делать лишнюю работу? Доверимся тому, кто лучше нас с ней справляется!
Янтарные глаза вспыхивают светлыми искорками.
— Разумный подход. Позволите и мне к нему прибегнуть?
— Ты уже… прибег, всучив мне своего очередного ребёнка. Я что, так и буду заниматься делами твоей семьи? Не слишком ли много чести?
— Много, — согласно кивает шадд’а-раф. — И я скорблю, что не в моих силах оплатить этот долг.
— Ай, брось! Долги, платежи… Надоело. Будем считать, что я сам, по собственной воле, взял на себя заботу о девочке. На свой страх и риск. Правда, спешу сказать: ничего не обещаю. Не знаю, как и куда двигаться.
— Это неважно, dan-nah. Главное — решиться сделать шаг, а направление… Оно найдётся. Чуть позже.
— Мне бы твою веру, — рассеянно кусаю губу.
— Разве у вас нет своей?
Вопрос звучит не удивлённо, а укоризненно. Мол, зачем мне ещё одна безделица, если в кошельке звенят сотни других.
— Нет. Я разучился верить. А когда-то умел…
Старик отводит взгляд, заставляя меня снова чувствовать вину. Нет, в этот раз не стану убегать. Пора признаться в своей ошибке. Что бы из этого ни вышло.
— Я сожалею.
— О чём, dan-nah?
— О своём поведении. Нет, не сейчас. Тогда. Я вёл себя…
— Безупречно.
— Безупречно? — Усмешка получается горькой и едкой, как сок одуванчика. — А что значит «безупречно»? То, что меня нельзя упрекнуть в чём бы то ни было? Или то, что мои поступки не вызвали упрёка?
— Вы можете выбрать любой ответ, — спокойно отвечает шадд’а-раф, и в этом спокойствии слышится обречённость приговорённого. К смерти? Нет, к памяти, что куда страшнее.
— А я предоставлю право выбора тебе. Справишься?
— Dan-nah, это…
— Невозможно? Увы. Тогда выслушай то, что я скажу, и не смей перебивать. Вчера я сравнил возраст твоих детей с числом прожитых мной лет и пришёл к любопытному выводу. Оказывается, они были совсем крохами, когда ты оставил их, чтобы возиться с чужим ребёнком. Оставил без своей любви, без ласки, без… да просто без тепла, в котором они нуждались. Не знаю, что заставило тебя так поступить, не буду гадать. Но каковы бы ни были твои мотивы, я не заслуживал того, что получал. Не понимал всей глубины дара и его цены. Для тебя. А потом сделал ещё хуже: упрекнул. Нашёл тень там, где её не было… И с отцом, и с сыном. Мне следовало бы извиниться и перед ним, как ты считаешь?
— Извиниться? Нет, он ещё слишком юн и пытается мчаться, когда следует замедлить шаг. Поэтому и налетает на стены. — Старик улыбается, грустно и ласково. — И пусть лучше эти стены будут построены вами, чем кем-либо ещё… Он никак не может решить, какие чувства испытывает. И ненависть, и восхищение, и привязанность — всё смешалось в одном котле, но зелье ещё не вызрело. Должно пройти время. Может быть, много. Может быть, совсем чуть-чуть. Он разберётся в самом себе. Как разобрались вы.
— Я? О нет, я только ещё больше запутался!
— Потому что за последней дверью оказался новый коридор? Так бывает. А за ним окажется ещё один и ещё… Вы не хотите идти дальше?
— Не знаю. Мне кажется, я удаляюсь от чего-то важного.
— Так только кажется: всё самое важное всегда будет с вами. Внутри вас. Поэтому не нужно бояться новых дверей.
— Думаешь? — Изучаю узор паркета. Сделаю вид, что поверил.
— Я отправил ей Зов. Она придёт. Но не сюда, а в выбранное ей место. Вы согласны?
— Почему бы и нет? Прогуляюсь немножко. Далеко?
— Северный Шем, постоялый двор на тракте Тиеле. Рядом с её лесом. Это самое удобное место, куда выводят Пласты.
— Хорошо. Как скоро?
— Она узнает, когда вы появитесь, и придёт.
— Надеюсь, без особого опоздания… Хотя дамы любят проверять терпение кавалеров.
Старик пожимает плечами, словно говоря: «Но за это мы их и любим, не правда ли?»
— Что ж, буду собираться в дорогу. Пожелаешь мне удачи?
Янтарные глаза лучатся смехом.
— Удача — всего лишь случайная гостья на нашем пути, dan-nah. А вот необходимость вечно идёт рядом и учит нас самих совершать чудеса. Без чьей-либо помощи. Так что вам нужнее?
— С этой точки зрения у меня уже всё есть, но… Кое-чего ты всё-таки не сказал.
— Чего же?
— Почему много лет назад ты пренебрёг счастьем своих детей?
Шадд’а-раф смотрит пристально, но чувствуется, скольких сил ему стоит не отводить взгляд.
— Они были зачаты и рождены в любви. У них были тётушки и дядюшки, нежные и заботливые. У них было достаточно тепла, чтобы пережить зиму разлуки со мной. У вас… не было ничего, и ваша зима могла никогда не закончиться, навечно погребая душу под снегом. Можно было пройти мимо. Можно было остаться и развести огонь в очаге. Я сделал свой выбор. Вы полагаете его неправильным?
Он ушёл, не дожидаясь ответа, а я долго ещё сидел, спрятав лицо в сложенных на коленях руках.
Никогда не требуйте ответа, если имеете хоть малейшее представление о том, каким он может быть. И уж тем более не требуйте отвечать, если результат вашей настойчивости совершенно непредсказуем! Потому что будет больно. Очень. Мало того, что почувствуете себя дураком, так ещё чужие чувства разбередите, а это уже можно счесть издевательством. С вашей стороны.
Постоялый двор похож на все дворы мира, но не внешним видом, а духом, ведь приземистый сруб призван в первую очередь сохранять в тепле своих часто меняющихся обитателей, а не услаждать взоры. Зато обещанием уютного отдыха пропитано всё, начиная от заботливо расчищенных дорожек до прогалин в инее, покрывающем стёкла окошек. Должно быть, летом постройки выглядят мрачно и тяжеловесно, но в разгар зимы, укутанные белыми одеялами, кажутся совершенно сказочными. Да и лес вокруг почти волшебен. Только немного страшновато ступать под его полог: на сосновых лапах осели снежные клоки таких размеров, что лично мне хватит удовольствия, если ветер колыхнёт ветки три, не больше.
— Мы зайдём внутрь?
— Мы будем ждать здесь?
Найо. Не отходят от меня ни на шаг. Хорошо, хоть согласились принять облик, более подходящий для путешествия, чем бесконечная смена масок. Правда, с их стороны уступка заключалась лишь в зимней одежде, а вот мне нужно держать Обращения под контролем. Я и держу. Когда рядом есть кто-то, кроме нас троих.
— Зайдём, конечно! Не знаю, как вам, а мне на морозе холодно.
Низкая дверь распахнулась без скрипа в петлях, но кряхтя сочленениями досок, и в лицо дохнуло теплом. Эх, хорошо натоплено! Дневного света маловато, но хозяева не поскупились на свечи: можно разглядеть всё, что душе угодно. Два массивных стола, за которыми расселись семеро человек. Наверняка местные селяне, а не купцы: характерные открытые широкие лица и светлые глаза северян. А сюда зашли погреться, кружку-другую пропустить да новостями и сплетнями разжиться… Тем лучше — меньше шансов завести ненужные знакомства. Потому что, стоит где-нибудь случайно сойтись с представителем торгового племени, он будет преследовать вас всю вашу жизнь. И искренне радоваться встрече, ставя, как правило, своего знакомца в неловкое положение.
— Мир этому дому! — громко и чуточку торжественно провозглашаю я, пока найо, фыркая и хмыкая, принюхиваются к окружению.
Знаю, им не по нраву тяжёлый воздух, пропитанный дымом и ароматами потеющих тел, но ничего не поделаешь: место назначено, и я на него прибыл.
— И вам мир, добрые путники! — отвечает на приветствие дюжий мужчина.
Если мой знакомый рыжий великан крупен, но во всех направлениях пропорционально, то хозяин постоялого двора всю свою жизнь раздавался исключительно вширь. Наверное, чтобы не надо было пригибаться под низкими притолоками. И даже не определишь, сколько ему лет: волосы белёсые от рождения, лицо изборождено морщинами, но морщинами, если можно так выразиться, трудовыми, а не возрастными. Голос звучный, гулкий. Или кажется таким из-за эха, отброшенного назад потолком? Рубаха и штаны из шерстяного полотна, отороченные мехом сапоги да меховая безрукавка. Для помещения вполне достаточно, но сдаётся мне, что точно так же он ходит и по двору. И совсем не мёрзнет.
