Мои уши заложило от пронзительного крика. Крика, переполненного болью, жалобного, даже немного обиженного. Маг наконец-то опомнился и бросился к сыну. Бросился, чтобы подхватить уже бездыханное тело. Вместе с криком с губ мальчика вспорхнула и его душа.

Прошло минуты две, прежде чем маг снова оказался передо мной. На его руках лежала холодная кукла, изломанная последней судорогой. Взгляд мужчины не отражал ни одной связной мысли, кроме: «Почему?»

— Ты… ты убил его… — голосом, потерявшим эмоции, сообщил «отступник».

— Я знаю. — Очевидный лично для меня факт, не требующий подтверждения. — Я просил остановиться.

— Ты…

Наверное, он любил сына. Чем иначе объяснить горе, медленно, но верно проступавшее в безумном взгляде? Что ж, у любого, даже самого отъявленного злодея есть уязвимое место. Но далеко не у всех это любовь к своим детям…

— Ты… — Вены на его лбу вздулись. — Я уничтожу тебя!

Да пожалуйста. Взял бы палку поувесистее, и я оказался бы совершенно бессилен… К несчастью для мага и к огромному счастью для меня, тот, кто с детства привыкает пользоваться чарами, даже не задумывается о том, чтобы хоть раз обратиться к иному оружию…

Он наверняка выбрал самое сильное и испытанное из доступных заклинаний. Точно не вспомню, как оно называется в Анналах,[9] а я в своё время узнал его как «давилку». Если вкратце, эти чары действуют примерно так: ближайший к жертве обособленный слой Пространства насильно уплотняется до состояния, когда его практически можно резать ножом (разумеется, если найдёте подходящий нож), и схлопывается в одной точке. Что-то в этом роде… Не знаю, на какой результат рассчитывал маг, а я получил возможность наблюдать Фокусирующий Щит в действии…

Мантия перехватила поток заклинания не то что на подходе, а в тот самый миг, когда он только-только покинул Кружево «отступника», не дав чарам занять необходимый для нападения Периметр. Нити волшбы уткнулись в прогнувшуюся поверхность Щита, увязая в его верхнем — пористом — слое, стекли в точку фокуса, где были заботливо скатаны моей подружкой в клубок, и… Прянули обратно. К тому, кто вызвал их из небытия.

Обычный зритель заметил бы лишь, как воздух передо мной задрожал летним маревом, по зеркалу которого — от краёв к центру — побежали капли мутной росы. Вот из них образовалось целое сферическое озерцо размером не больше яблока. Вместе с последними каплями оно втянуло в себя дрожащие волны воздуха и, помедлив чуть дольше вдоха, стремительным виражом вонзилось в грудь мага…

Хорошо, что я сообразил закрыть глаза и задержать дыхание, потому что в следующий момент тело мужчины взорвалось, рассыпая по всей комнате брызги крови, ошмётки мяса, крошево костей и прах одежды. На вашего покорного слугу попало изрядно, но, поскольку ещё до того как привязать к креслу, маг снял с меня всю одежду (а как же иначе — надо же было убедиться в отсутствии амулетов и тому подобной ерунды), урон был признан незначительным. Кем признан? Мной конечно же. Но глотать стекающую по лицу кровь не особенно приятно, и я попросил:

— Почтенная, вы не могли бы… меня освободить?

Молчание.

— Почтенная!

Наконец я слышу неуверенные шаги. Ведунья подходит к тому месту, где минуту назад стоял полный сил и такой страшный для неё маг. В синих глазах старухи пленённой птахой бьётся страх.

— Что… ты… такое?..

— Оставьте эти глупости, почтенная! Мне холодно и… грязно!

— Я ничего не могла поделать с этим магом…

— Почтенная! Он полжизни совершенствовал умение нападать и отнимать, а вы учились оберегать и сохранять! Прошу, поторопитесь, а то я задохнусь!

Ведунья взяла со стола нож и, задумчиво трогая лезвие пальцем, сказала:

— Ты опасен… Очень опасен… Почему я должна тебя освобождать? Мне следует завершить то, что не удалось магу…

Вот и объясните мне, что такое людская благодарность!

— Почтенная! — Я начинал холодеть не только от отсутствия одежды. — Вы производите впечатление разумной женщины… Не совершайте ошибку, о которой будете жалеть всю оставшуюся жизнь!

Вру, конечно. Не о чем ей будет жалеть. Можно подумать, моя тушка нужна кому-то целой и невредимой и этот кто-то сурово накажет убийцу…

— А ты испугался, — меланхолично констатировала старуха.

Кто бы отрицал… Я не хочу умирать, как правильно отметил неудавшийся похититель чужих сокровищ.

— Почтенная, одумайтесь! Нида, да хоть вы ей скажите! — Я использовал последнюю надежду на спасение.

— Нида… — Ведунья вздрогнула. Взгляд женщины мгновенно заволокло пеленой слёз, и я услышал горестный всхлип: — Девочка моя…

— Что с ней? — Невольно подаюсь вперёд — и плачу за это больно впившейся в горло верёвкой.

— Он зачаровал мою девочку… — Руки женщины бессильно обвисли.

— Как именно?

— Не знаю… Воткнул что-то в грудь, она и затихла…

— Почтенная! — строго сказал я. — Немедленно освободите меня, если хотите, чтобы ваша воспитанница вернулась к вам живой и невредимой!

— Ты… сможешь?..

— Если время не упущено, смогу, — обещаю так твёрдо, как только получается.

— Хорошо, но… Тебе хватит одной руки?

— Одной руки? Наверное… — ответил я, прежде чем понял, какой опасностью грозит этот ответ.

Ведунья перерезала верёвку, проходящую за спинкой кресла и под сиденьем — соединяющую петлю на моей шее и связанные щиколотки. Потом на свободе оказалась моя левая рука, но лишь для того, чтобы тут же быть заломленной за спину: хвост удавки обхватил запястье, вздёргивая его к загривку. Далее пришла очередь ног — старуха стреножила меня, как лошадь, оставив возможность совершать лишь крохотные шажки, и только тогда разрезала путы, удерживающие на подлокотнике мою правую руку.

— Я буду следить за каждым твоим движением, — хмуро сообщила ведунья. — И если увижу, что ты…

— Где Нида? — Не то чтобы я торопился спасать девушку, но от печальных угроз старухи становится не по себе. Очень не по себе.

— В соседней комнате…

Путаясь в затёкших ногах, я поплёлся в указанном направлении, неестественно выпрямив спину, чтобы дать шее хоть немного отдыха.

Собственно, не составляло труда догадаться, что предстоит обнаружить в теле юной ведуньи. Разумеется, маг не остановился бы, после того как его сын выпил бы меня: участь старухи и её преемницы была предрешена. Уверен, ведунья прекрасно это понимала… Любопытно, зачем она послала деревенского пацана за мной? Надеялась, что моё появление что-то изменит? Чувствовала, что я смогу справиться там, где струсила сама?

Как заявил сам «отступник», у него было мало времени. А что делает человек, вынужденный считать каждую минуту? Правильно, старается не делать лишних движений! Можно выпить Силу самолично, а можно… Заготовить впрок. Правда, для этого нужен некий специфический инструмент. Кридда. Или, как её ещё называют, «Жало Пустоты». Откровенно говоря, сие поэтическое название мало соответствует истинной механике действия кридды.[10] Она не жалит. Она высасывает…

Золотистый стержень, утопленный в девичье тело на треть своей длины, подмигнул мне. Или это дрогнувшее пламя свечи тронуло его бликом? Скорее второе, но я наморщил отчаянно зачесавшийся нос, против воли отвечая на иллюзорный вызов…

Лёгкое жжение в глазах, сопровождавшее переход на Внутреннее Зрение, подсказало, что неплохо бы спрятаться от внимательного взгляда ведуньи. Так я и поступил, склонившись над отрывисто дышавшей девушкой.

И ранее не отличавшаяся яркими красками, сейчас Нида была похожа на труп: щёки ввалились, кожа обтянула скулы так, что казалось: ещё чуть-чуть и — лопнет. Мерзавец, вознамерившийся украсть Силу Дщери, был опытным магом: «жало» вошло точнёхонько в Изначальный Узел. Я, например, далеко не сразу смог бы найти место, с которого начинает сплетаться Кружево, но, видя кобальтовый очаг, окружённый ярко-жёлтой короной, ни мгновения не сомневался — это он. Тот самый. Что же касается кридды… Она была почти полна. Время безвозвратно ушло. Девушка должна была умереть сразу после того, как сын мага закончит с вашим покорным слугой…