— Р-работаю…

— Я вижу, КАК ты работаешь! Извёл всю бумагу! Лучшую! Что всё это значит?!

Он выхватил у меня один клочок.

— «Д», «Г», «Р», «Р-неР»… Это не похоже на названия растений! Да ты знаешь, сколько мне стоили эти листки?!

Доктор опасно приближался к истерике, и я поспешил успокоить:

— Да ладно, стоила… Не самое высокое качество, кстати. И если уж вас так печалит, что я истратил несколько…

— Несколько?!

— Я могу написать пару слов своему знакомому, и он с радостью пришлёт столько бумаги, сколько захотите.

— Какому ещё знакомому? — Энергия доктора плавно перекочевала из гнева в любопытство.

— Есть один… Кстати, бумагу может достать самую лучшую, из того тростника, что растёт в верховьях Сина.

Глаза Гизариуса хитро сощурились.

— Ну-ка рассказывай, откуда у тебя такие знакомые.

— Откуда… Я же не всю жизнь нахожусь у вас в услужении, — буркнул я, порядком устав от беседы на повышенных тонах.

— Хорошо… Пиши!

— Что?

— Ты же сказал: пару слов знакомому…

— Ах это… Даже писать не надо: найдёте в столице лавку купцов иль-Руади и скажете хозяину, что Джерон просил оказать любезность… Вроде того.

— Вот сам и скажешь! — довольно заявил доктор.

— Почему это сам? — неприятно удивился я. Не то чтобы вашему покорному слуге не хотелось встречаться с Заффани и его отцом, но перспектива отбора невест, которая немедленно последует за этой встречей, меня не особенно радовала.

— А мы будем в Виллериме в середине зимы! — победно провозгласил Гизариус.

— Зачем?

— По делам!

Хороший ответ. Вот только по чьим делам? По его или по моим? Сдаётся мне, что наши дела существенно разнятся…

— Ну и скажу! — надулся я. — Думаете, испугаюсь?

— Временами я сомневаюсь, что ты вообще чего-то боишься, — заметил доктор.

Фыркаю:

— Неправильный вывод! Я отъявленный трус. И всего боюсь.

— Один мудрый человек сказал: «Бояться — не значит трусить. Бояться — значит быть осторожным», — усмехнулся Гизариус.

Поднимаю руки:

— Сдаюсь!

— Покажи горло, — велел доктор.

Я послушно открыл рот и вытерпел прикосновения ложки к языку.

— Вполне здоров, — удовлетворённо кивнул дядя Гиззи.

Мой печальный вздох по этому поводу не остался незамеченным.

— Нравится болеть?

— Не-а.

— Тогда что?

— Не нравится работать.

Он хмыкнул:

— А не скучно без работы-то?

— Мне никогда не бывает скучно.

— Даже одному?

— А кто вам сказал, что я один?

Глаза Гизариуса округлились.

— Но…

— Я всегда с самим собой!

Доктор ошарашенно выдохнул и качнул головой:

— Всё, зарекаюсь с тобой спорить!

— Почему? — искренне удивился я.

— Потому что спор постоянно выходит из-под контроля!

Довольно ухмыляюсь, сгребая свои заметки в кучу.

— Ты составил опись?

— Почти.

— Почти?

— Осталось совсем немного. — Изображаю на лице невинную уверенность.

— Учти, пора заканчивать! Нам нужно готовиться к отъезду…

— Нам?

— А ты предпочтёшь остаться здесь? — подколол меня доктор.

— Нет, конечно. Но я думал, что мой хозяин…

— У него много забот и без тебя, — сообщил Гизариус.

— Значит, я забота? — Наигранно обижаюсь.

— В некотором роде… — Он увильнул от прямого ответа.

— Ну если так… — Я сузил глаза, подбирая слова подходящей к случаю обвинительной речи, но мои планы были грубо нарушены.

В дверном проёме возникла раскрасневшаяся от долгого бега мальчишеская физиономия. Кажется, я знаю этого пацана — один из тех, кто потащил гнома на рыбалку… Светлые ресницы хлопнули несколько раз, и мальчишка срывающимся голосом возвестил:

— Вас ведунья зовёт!

Мы с доктором переглянулись, потом хором спросили:

— Кого?

— Вас!

— Кого из нас? — уточнил Гизариус, сообразив, что иным способом внятного ответа не добиться.

— Мастера!

Ситуация прояснилась. Чуть-чуть.

— Зачем?

— Она не сказала… — растерялся мальчик. — Но просила поторопиться!

Я вздохнул. Вылезать на холод не хотелось. Совсем. Только-только избавился от простуды — и снова появилась угроза улечься в постель.

— Знаешь, я, конечно, уважаю желание сей достойной женщины…

Доктор нахмурился:

— Не пойдёшь?

— Ну-у-у… — Энтузиазма в моём голосе не наблюдалось.

— Собирайся и отваливай! — непреклонно велел Гизариус.

— Но…

— Кому говорят?!

— Я ещё не совсем…

— Обленился? Хочется верить… Поторопись!

— Ну куда она убежит? — простонал я, а Гизариус возвёл очи к потолку:

— Будь любезен, уважь просьбу старой женщины!

— Кто бы меня уважил… — проворчал ваш покорный слуга и поплёлся за верхней одеждой.

Мне не понадобилось много времени, чтобы подготовиться к прогулке на свежем воздухе, и за это я был несказанно благодарен дочке деревенского старосты. Рина, ещё летом снявшая мерки, взялась за дело серьёзно и ответственно, обеспечив меня комплектом одежды если и не особенно элегантной, то добротной и тёплой. Так что я был экипирован с ног до головы: под доггетами[5] толстые вязаные носки, выше — штаны из шерстяного полотна, рубашка с короткими рукавами, вязаная же фуфайка, варежки, колючий, но невозможно жаркий шарф и куртка из плотного сукна, подбитая мехом и имеющая очень важный элемент — капюшон. Посмотрев на меня, доктор усомнился, что я смогу передвигаться «в таких доспехах», на что в ответ получил высунутый язык и гордое:

— Зато не замёрзну!

Гизариус махнул рукой, признав бесполезность споров касательно одежды, а я направил свои стопы к домику ведуньи.

Заворачивать в деревню показалось лишней тратой времени, и я двинулся по тропинке вдоль опушки леса, увязая в кашице снега и не успевшей застыть ледяной коркой земли.

Трава пожухла после первого же утреннего мороза, превратившись в бурую, склизкую массу. Листья торопились облететь и добавить гнилостных миазмов к уже имеющимся ароматам вялой предзимней природы. Яркими пятнами оставались только золотые улыбки кустов огнянки да брызги алеющих гроздей рябины. Скоро снег накроет всё своим белым плащом, и сверкающий волшебной чистотой сон продлится до самой весны…

Мокрый клочок замёрзшей воды плюхнулся мне на нос, заставив недовольно сморщиться. Нет, зима не моё время года. Слишком холодно. Слишком грустно. Слишком…

О, почти пришёл. И даже помощь Мантии не понадобилась, чтобы почувствовать знакомый, чуть угрожающий ореол Силы, окутывающий дом ведуньи. Вуаль привычно скользнула по моему телу, но в этот раз что-то было не так.

Опасность?

«Не больше чем прежде…» — неуверенно ответила моя подружка.

Сомневаешься?

«Немного…»

Но Вуаль нужна?

«Я бы сказала — необходима…»

Что-то ещё?

«Будь осторожен…»

Насколько?

«Как обычно…»

Хм. «Как обычно…» Обычно я попадаю в такие… Ладно, постараюсь.

Я постучал в дверь. Шагов не услышал, но откуда-то из глубины дома донеслось:

— Заходите, открыто…

Шагнув через порог, рассеянно отмечаю, что в сенях слишком темно. Ну да это личное дело хозяйки…

Движение. За спиной, чуть слева. Я повернулся, но лишь для того, чтобы удар, предназначавшийся моему затылку, угодил в висок.

Кто-то зло хлестнул меня по лицу. Сначала по одной щеке, потом по другой. Я охнул и открыл глаза. В поле зрения сразу же попал доселе никогда не виденный мною субъект неприятной наружности. Мужчина. Взрослый, за сорок. Слегка оплывшая фигура под тёмной замшей дорожного костюма. Цепочка, выглядывающая из распахнутой на груди куртки, похожа на чернёное серебро. Лицо… Не внушающее доверия. Постойте-ка! Вуаль никуда не делась, но от этого типа так разит магией, что к горлу подкатывает тошнота. Как же можно было не заметить?

«Он закрылся Сферой Отрицания»,[6] — услужливо подсказывает Мантия.