Ким пожал плечами в знак согласия. Сказанное представлялось очевидным. Роше промолчал. Лифт остановился и вся компания – в том числе и довольно длинноногий Ким – чуть ли не вприпрыжку последовала за господином секретарем, решительно преодолевающим километровые пространства министерских коридоров, стремительными шагами своих по-кавалерийски скривленных и отменно коротких нижних конечностей.

Это был уже вовсе не тот сентиментальный восточный человек, что всего несколько часов назад любовался закатом из окна Ратуши. Это была сама воплощенная энергия уязвленной бюрократии. Чиновник, поставленый перед выбором «быть или не быть». Зрелище не для слабонервных.

– Никто и не говорит о прекращении следствия! – резко, не оборачиваясь, выкрикнул он. – Мы будем полными идиотами, если не вытряхнем из Гопника всего, что этот пройдоха...

– Господа Ротмистров и Кречмарь имели неосторожность поручиться перед этим проходимцем... Эти сентиментальные славянские души... – запыхавшийся Ваальде покосился на Кима. – Слово офицера и все такое...

– Офицерские погоны господа Ротмистров и Кречмарь сняли перед тем как сесть в министерские кресла! – зло отрубил Азимов, сходу вылетая на финишную прямую. – И поручились они только за то, что за господином Гопником не будет установлена слежка! Никто не мешает господам Роше и Яснову развивать работу по своему направлению...

– Ну и каков же прогноз господ Роше и Яснова? – осведомился полковник, косясь на спутников и стараясь не сбиться с рыси.

– Прогноз могу сообщить вам я! – господин секретарь явно вознамерился пробить дверь своего кабинета круто опущенным лбом, но автомат успел сдвинуть дубовую панель в сторону, прежде, чем получилось что либо худое. – Фокусы! – означил он свое видение ситуации, влетая в кабинет.

Навстречу ему, со стола, заливался мелодичной трелью видеофон.

– Фокусы, фокусы и еще сто раз фокусы! – рубил секретарь Азимов свое пророчество, хватая трубку. – Гонсало Гопник будет изводить нас фокусами и под занавес – смоется с денежками!

Он выслушал нечто, окончательно наполнившее его душу исключительно едким и сладостным ядом, и швырнул трубку на стол, как совершеннейшее доказательство своей правоты.

– Вот! – удовлетворенно воскликнул он. – Началось! Адвокат Гопник, видите ли, недоволен тем, что госбесопасность не выполняет условий переговоров. За ним, изволите ли видеть, ведется слежка!

– Где он находится сейчас? – деловито поинтересовался Роше, решительно двигаясь к столу господина секретаря.

– Хотел бы я это знать! – господин секретарь энергично воздел руки в жесте полного недоумения. – Ведь за ним же действительно не велось наблюдения! А сейчас наши умники не могут с ним связаться.

Уже почти как час – покуда мы там препирались в бункере – как Гонсало Гопник изволили убыть. И теперь Гонсало Гопник изволит не выходить на связь – он, видите ли, обиделся, что кто-то якобы сел ему на хвост! Гонсало Гопник изволит мудрить!!!

Гонсало Гопник в означенный момент и впрямь мудрил. Только совсем не в том смысле, что придавал этому слову господин секретарь. Мудрил он вовсе не на предмет денег – о них уже и речи не было – Гонсало спасал свою жизнь.

– Как Бог свят, клянусь: не знаю я, как зовут этого типа на картинке! Сколько можно не по делу долбить человека такими вот вопросами?! – как можно более убедительно простонал он, стараясь заглянуть в глаза человеку с удочкой, меланхолично сидевшему на полузаброшенном причале одясную от того места, где – мордой в озерную влагу – пребывал он сам, придерживаемый двумя коротко стриженными ребятами в положении «на четырех костях». Еще двое парней крутого вида – еле заметные в темноте почти беззвездной ночи

– старательно изображали рыбаков-любителей в дюжине метров по ту и по другую сторону от места проведения беседы. Только далекие молнии подсвечивали их силуэты. Еще двое дежурили у флаера. Человека с удочкой звали Геннадием Фигманом. И кличка у него была, естественно,

– «Кукиш».

– Не по делу, говоришь? – задумчиво спросил Кукиш, разглядывая тлеющий кончик сигареты, словно антикварную вещицу времен Второй Демократии. – Ребята, обслужите-ка клиента еще раз – ему полезны водные процедуры... Ты не бойся, Седой: второй раз – за счет заведения...

Оно и верно – пакет с наличностью, что Гонсало честно собирался доставить своим партнерам, был у него изъят. Изъят был и бумажник.

Так что было только справедливо, что за продолжение этого времяпрепровождения, каким бы оно ни было – плохим или уж и вовсе ужасным – платил не он.

И под ценные указания – «Тщательней, ребята, тщательней...» голова Гонсало – действительно седая – была вновь погружена в прохладные воды Ближнего озера на время, потребное для того, чтобы все остальные части тела адвоката пришли в конвульсивное движение, свидетельсвующее о его окончательной готовности расстаться с бессмертной – хотя и порядком грешной – душой.

Вообще-то душой этой Гонсало кривил даже в эту жутковатую минуту. В том, что утопят его не в этот раз, он был уверен – не полные же дурни с ним работали. И изображая ужасные мучения, он тщательно нащупывал языком болтающиеся у него во рту капсулы. Обе они вылетели из контейнера-коронки еще тогда, когда он попытался уйти из рук ребят, блокировавших его кар на выезде из Центра. Теперь главной его задачей было не перепутать проклятые фитюльки. Обе содержали весьма сильнодействующие комбинации хитрых веществ. Только действие имели совсем разное. Обошлись они Гонсало в целое состояние, но в таком деле, которым выпало ему заниматься всю жизнь, скупиться на средства безопасности не приходилось.

Железная рука, удерживавшая его голову под поверхностью воды, наконец, выдернула ее на свет Божий и рывком перевела в положение, благоприятствующее продолжению беседы.

– И ты будешь мне рассказывать сказки о том, что не знаешь, зачем человечек этот прилетел к нам на Прерию? – устало спросил Кукиш, не отрываясь от изучения кончика сигареты.

В промежутках между вспышками молний тьма кругом стояла – хоть выколи глаза. И только еле заметное зарево на западе напоминало, что не более чем в полусотне километров отсюда разгорается ночная жизнь столицы и, вообще, о том, что раскаленная, еще не начавшая остывать после тридцати с лишним часов палящего зноя Степь не проглотила все мироздание вокруг. Это убивало всякую надежду.

– Господи! – как можно более внятно выговорил Гонсало. – Ну почему вы не можете мне задавать такие вопросы, на которые я могу хоть что-то вам ответить? Почему вы меня не спрашиваете кто послал меня, где прячут этого чудака, когда и как собираются его передавать властям с рук на руки?

– А ты вот так просто и собираешься мне все это рассказать? – иронически заломил бровь Фигман. – Так вот запросто и сдашь своих клиентов?

– По-вашему это называется запросто? – Гонсало попытался пожать плечами, что удалось ему не без труда. – Да вы думаете: хоть один дурак может такое подумать, что я – я! – буду отдавать жизнь за какие-то его – дурака этого – секреты? Я, простите, на это никогда не подписывался...

– Нет, – согласился Фигман. – Таких дураков нет.

– Ну так чего тогда и болтать – «сдашь не сдашь»?... Мне одно нужно

– как можно скорее с вами попрощаться. Желательно – живому... Это, кстати, для вас куда как больше желательно, может, чем для меня со всеми моими болячками и при том, что вы меня по миру начисто пустили

Он шевельнул густой бровью с явным намерением распорядиться о повторении полезной для клиента водной процедуры, но Гонсало торопливо встрял в процесс созревания роковой команды:

– А с того, что человечек ваш сейчас находится в гостях у вам небезызвестного Адельберто Фюнфа и...

– У Мепистоппеля? – с искренним удивлением осведомился Кукиш.

– И у Энтони Пайпера... – торопливо добавил Гонсало. – У Счастливчика... – уточнил он для ясности. – И, поверьте мне, они его очень хорошо принимают... Во всяком случае, вам без моей помощи до него не добраться...