— А «Дженерал Трендс», надо полагать, поместит нас в райские кущи и будет на руках носить, как родных детей? — Кайл покачал головой: — Считайте, что разговор наш не состоялся.

— По крайней мере, вы сразу, как только дадите согласие на сотрудничество с нами, сможете перевести на свое имя или на имена ваших доверенных лиц вполне приличную сумму в твердой валюте. — Господин Бокк поднялся с кресла. — И мы согласны оговорить с вами условия, которые вы предложите в качестве гарантии вашей безопасности. Не торопитесь принимать решение. У вас есть время на размышление. Но его остается все меньше.

— Я не решаю за своих друзей. — Кайл шагнул в сторону, недвусмысленно освобождая гостю проход к двери. — Но свой выбор я сделал. И менять его не стану.

— Я думаю, вам еще придется пересмотреть ваше решение. — Господин Бокк сухо откланялся и, не оглядываясь, покинул кабинет.

Кайл выждал несколько минут, ожидая, пока стихнут шаги незваного гостя, и спустился по лестнице к выходу. На минуту задержался у комнаты отца, прикрыл дверь, — старик спал. Будить его сын не стал.

Его ждала довольно далекая — идти придется пешком — дорога. От того места, где сходит на нет заброшенный проселок, по берегу речки — к озерам. Холодному Соленому и Ледяному Пресному. Вдоль черных, словно выгоревших опушек. Туда, где начинаются скалы.

— Вот. — Васецки-старший передал Павлу распечатанный конверт. — Он оставил это для меня, но можете не стесняться, читайте, тем более что там и для вас написано немало. — Он встал. — Да и вообще, располагайтесь здесь. Отдохните с дороги. Можете и задержаться на денек-другой. Этот дом великоват для одинокого старика.

Он начал подниматься на второй этаж по лестнице и вдруг напомнил Сухову его собственного — совсем в общем-то на Васецки непохожего и вовсе не такого старого — отца. «Кайл никогда не оставил бы старика одного, — подумал он. — Никогда. Но — оставил. Значит, как и все мы, понимает, что навлекает на себя беду. Ставит под удар всех, кто его окружает, особенно самых близких. И только Бешеный Бог Джея знает, какую беду обрушит на этого старика, да и на весь Джей, следующий расклад древних кубиков». Павел подавил тяжелый вздох и вынул письмо из конверта.

Сидевшие вокруг стола Четверо переглянулись.

— Читай вслух, — попросила Марика. — Надо торопиться. Скоро сюда нагрянут люди из прессы.

— «Отец, — прочитал Сухов хрипловатым голосом, — будет лучше, если я уйду вот так — без прощания. Прощание будет слишком тяжелым и для тебя, и для меня. Пусть у нас обоих сохранится надежда, что это — не навсегда. К тому же в конечном счете мы поговорили с тобой обо всем и ты знаешь, куда и зачем я исчезаю. Ты хорошо понимаешь, что этого не должен знать никто. Исключение сделай только для тех четырех моих друзей, которые, как и я, попали в ловушку Испытания.

Я точно так же, как и они, понимаю, что, хотя уже и сделал свой последний ход в этой игре, выйти из нее мне не удастся. Не для того она начата, чтобы с миром отпустить попавших в капкан на все четыре стороны. Я ухожу в Лесные скиты не затем, чтобы спрятаться от Безумного Бога Джея, нет, я ухожу, чтобы понять здешнего Бога по-своему, так, как его понимают люди Джея. Тогда он может перестать быть безумным для меня. Тогда и путь к свободе станет ясен для меня и для вас. Это и есть мой Дар — находить пути. И сердца этих путей. Один сумасшедший в старину писал, что все пути не ведут никуда. Просто у одних из них есть сердце, а у других — нет». — Сухов откашлялся. — Постскриптум... — глухо сказал он. — Тут есть постскриптум: «Может сложиться так, что я стану нужен моим друзьям. Пусть тогда Цинь, передай ей это, вспомнит, как и где мы встречались со старым Квинтом».

Он положил письмо на стол.

— Пожалуй... — прервал начавшую становиться затяжной паузу Том, — пожалуй, нам не стоит его трогать сейчас. Мы только наведем на след журналистскую братию. Нам надо подумать о следующем ходе. Пока Джей не заставил нас сделать его из худшей позиции. Мне не нравится наступившее затишье.

— А по мне — так хоть бы век оно длилось. — Марика нервно провела пальцами по лицу. — Нам нечего просить у Джея. В этом нет никакой логики, в том, чтобы снова будить дьявола.

Том нахмурился.

— Логика следующего хода ясна, — пожал он плечами. — Мы дважды призывали Демона в помощь себе, и теперь по меньшей мере над двоими из нас нависла довольно серьезная опасность. Я не знаю, кого именно выберет Демон себе в рабы, но... Собственно, это не так уж и важно. Первая половина команды — та, которую будет задавать Павел, должна содержать условие. Такое условие, которое позволит вернуть Посох его хозяину. Богу Джея.

— Как ты это себе представляешь? — недоуменно спросила Марика.

— Вот это-то как раз и несложно себе представить. — Сухов тяжело повернулся в кресле, в котором прочно устроился в самом начале разговора. — Но все дело в том, что мне даже не хочется думать, что мы обнаружим во второй половине команды — той, что сложится «сама по себе».

— Так, по-вашему, пришла пора остановить игру? — саркастически спросила Цинь. — Взять тайм-аут, как док Васецки? Вы думаете, Джей даст нам такую передышку? Я такую передышку сделала — на годы. И пришла Эпидемия. И ты сам десять лет гнил в джунглях. Как вы не поймете — останавливаться нельзя!

— Мне бы твое бесстрашие, девочка. — Кресло снова заскрипело под Павлом. — Мне бы твое бесстрашие.

— Бесстрашие?! — Глаза Цинь широко раскрылись, стали почти безумными. — Это раньше я была бесстрашной, когда только боль и смерть могли угрожать мне. А сейчас... А сейчас я каждую ночь умираю от ужаса — от ужаса перед тем, что нам предстоит. Перед превращением. Перед тем, что мы можем потерять все — себя, свои души, разум — и не получить ничего взамен. Стоит только оступиться на пути Испытания.

— Но ты все равно хочешь пройти этот путь до конца. — Том откинулся в кресле, молитвенно сложив руки перед собой и прикрыв тяжелые веки.

— Да нам ничего другого и не остается! — резко выпрямилась Цинь.

— М-м-м... — Марика цедила сквозь зубы невнятный, прерывающийся звук, и плечи ее вздрагивали, словно она плакала, плакала без слез, замерев с широко раскрытыми и словно ослепшими глазами на неподвижно застывшем лице. — Ладно! — резко оборвала она этот звук. — Пусть будет по-твоему — только скорее!!!

— Прямо здесь, стало быть, и начнем? — саркастически спросил Сухов.

— Нет. — Циньмэй быстро встала. — Здесь оставаться нельзя. И журналюги набегут с минуты на минуту, и беду мы на этот дом навлечь можем. Есть другое место — недалеко.

Это действительно было недалеко. Четверо собрались в заброшенной с виду, но, видно, неплохо охранявшейся вилле — кусочке собственности миссис Луюнь, записанном на чужое имя. От проходящего неподалеку шоссе виллу закрывал густой, неухоженный лес. Дом стоял посреди чащобы, и лишь незаметная тропинка вела к его воротам. Сторож, открывший гостям двери приземистого двухэтажного особняка, обменялся с Цинь парой слов по-китайски и отправился выводить из сторожки свой велосипед. Видно, ему было велено побыть подальше от места встречи хозяйки и ее друзей.

В широком нижнем зале на обеденном столе Том и Павел снова занялись перекладыванием расчерченных древними знаками листков. Чуть поодаль на середине стола лежал янтарный короб «Джейтеста». И рядом с ним два причудливых прута — сломанный Посох.

Пока мужчины были заняты своим делом, Цинь и Марика успели привести в жилой вид две комнаты на втором этаже и начали готовить нехитрый обед. Эти простые и будничные дела успокоили Марику, вернули ей хорошее расположение духа.

— Эй! — немного задорно даже окликнула она мужчин, сгорбившихся над столом. — Возьмите хотя бы сандвичи и кофе. А лучше — остановитесь на полчасика и поешьте по-человечески.

Павел, не поднимая головы от листков с магическим текстом, протянул руку и, схватив бутерброд с ветчиной, стал жевать его. Том от еды отмахнулся — кусок не лез ему в горло.