Что за черт, как же мы будем искать его номер, подумал Сергей, но в это мгновение жена его, шедшая впереди, уверенно постучала в какой-то номер.
Она знала его номер, он об этом ей сказал заранее, холодея от омерзения, подумал он. Нет, нет! — следом пришло спасительное соображение, — она шла на несколько шагов впереди и могла заметить, как они входили в комнату. Он попытался прикинуть расстояние, на котором находились от них Зураб с его дочкой, чтобы сообразить, могла жена его заметить их до того, как они вошли в номер. Но мерзость первого предположения так его оглушила, что он уже почти ничего не соображал и все делал автоматически. Ко всем неприятностям прибавилось еще замечание Василия Марковича.
— Кажется, мы с тобой здесь лишние, — шепнул он в дверях.
При чем: мы? Почему: мы? — сквозь затмевающееся сознание думал Сергей.
Все остальное, что происходило в номере, он воспринимал как в тумане. Хозяин усадил их за стол, где уже сидела их дочурка перед вазой с конфетами. Потом он поставил на стол блюдо с фруктами, бутылку коньяка и рюмки. Маленький телевизор, снятый хозяином с машины и водворенный в номере, повизгивал с тумбочки, и на мерцающем экране пробегали приплюснутые футболисты.
Они пили коньяк за здоровье присутствующих, потом за здоровье женщин отдельно, и Зураб сказал, что ждет через неделю приезда жены с ребенком. Сергей попытался сопоставить ожидание приезда жены с возможностями ухаживания за чужой женой, но ни к какому выводу не смог прийти — в голове у него был туман. Он пил коньяк, не слишком понимая тосты, но почему-то хорошо чувствуя мягкий вкус первоклассного армянского коньяка.
Хозяин и Василий Маркович время от времени отвлекались на телевизор, и Василий Маркович высказал несколько ободряющих соображений по поводу возможностей тбилисского «Динамо», а Зураб, как истинно любящий, более сдержанно оценил возможности своей команды.
Вдруг Сергей почувствовал на колене осторожное, ласковое прикосновение руки жены. Они сидели рядом, и он не мог понять, что означает ее прикосновение: то ли она одобряет, что он так хорошо держится и никак не проявляет своего волнения, то ли хотела сказать, мол, видишь, ничего нет и не о чем было волноваться.
Уже смеркалось. Пора было идти ужинать. Они договорились после ужина всем вместе пойти на танцплощадку. Когда Сергей и его жена, уложив ребенка, подошли к танцплощадке, там их ожидала большая компания, в основном состоящая из женщин, знакомых Василию Марковичу по пляжу. В желтой рубашке и черных брюках Зураб был похож на римского гуляку из итальянского кинофильма.
На танцплощадке Сергей пошел танцевать с одной из молодых женщин из компании Василия Марковича. Он был уверен, что Зураб пригласит его жену, но тот не пригласил ее ни на этот, ни на один из других танцев. Почти все время ее приглашал Василий Маркович, очевидно довольный, что благодаря взаимоистреблению борющихся сил он получил возможность танцевать с женой Сергея.
Василий Маркович, будучи человеком спортивным, и вообще хорошо танцевал, а тут особенно расстарался. После одного лихого фокстрота, когда он жену Сергея закручивал, заверчивал и тряс во все стороны, заметив, что Сергей за ними следит, он вспомнил статью Сергея о Юлии Цезаре.
— Ты пишешь, — сказал он ему, — «жена цезаря — вне подозрений; какая бронзовая формула отчаянья». Удивительно, как ты нашел связь между этим гордым заявлением и неожиданно скрытым в нем отчаяньем?
— На личном опыте, — сказал Сергей с улыбкой, кивая на жену, смотревшую на Зураба, который в нескольких шагах от них стоял и разговаривал с партнершей по танцу, — жена историографа тоже вне подозрений.
— Ты шутишь, — значит, все в порядке, — сказал Василий Маркович, но на всякий случай оставил Сергея с женой и пригласил другую женщину: что-то в голосе Сергея ему показалось подозрительным.
Если то, что Зураб не танцевал с женой Сергея, было сознательной уловкой донжуана, то он добился своего. Жена Сергея ревновала его и со свойственной ей, как считал Сергей, истерической эмоциональностью вся дрожала мелкой, паскудной дрожью. Психология маленькой продавщицы, думал Сергей, стараясь злостью перешибить боль, только маленькая продавщица могла влюбиться в этого человека.
— Держи себя в руках, ты дрожишь, — сказал Сергей.
— Здесь прохладно, — ответила она, не очень стараясь быть убедительной.
— Ты дрожишь потому, что он с тобой не танцует…
С безумной логикой женщины она стала объяснять, что удручена неприличным поведением Зураба. Оттого, что он, по ее словам, так демонстративно избегает с ней танцевать, люди могут подумать, что между ними что-то есть, тогда как между ними ничего нет.
И я должен выслушивать всю эту чушь, подумал он с тоской, и ему захотелось избить ее, попытавшись при этом вышибить у нее из головы эту идиотскую логику. А ведь во многих вещах, с удивлением подумал он, она не глупа, далеко не глупа.
Подошел Василий Маркович, внимательно вглядываясь в Сергея и в его жену, стараясь определить, в каких они отношениях и можно ли ему возобновить свои ухаживания. Решив, что можно, он отвел Сергея в сторону, и лицо его приняло то доброжелательное выражение, какое оно принимало, когда он начинал цитировать его статьи. Но он, показав глазами на одну из женщин, которые с ним пришли, сказал:
— Эта женщина на тебя глаз положила. Действуй. Верняк.
Это была очень вульгарного вида женщина, и Сергею не только в том настроении, в котором он находился, но и в самом радужном никогда бы не пришло в голову ухаживать за ней. Так, подумал Сергей, он мне предлагает сделку: я ему жену, а он мне эту моржиху. Ай да Василий Маркович! Уж лучше бы он взамен процитировал что-нибудь.
Женщина эта посмотрела на Сергея и, встретившись с ним глазами, опустила свои рыбьи глаза. Смутилась или сделала вид, что смутилась. Сергею одинаково неприятно было и предложение Василия Марковича и эта женщина. В сущности, он никогда не умел, любя одну женщину, ухаживать за другой. Но, следуя мужской логике, он сделал вид, что заинтересовался ею. Нельзя было сразу отвергать женщину, которая оказывает тебе знаки внимания, чтобы не прослыть сентиментальным чудаком, который держится все время за юбку своей жены. Надо было заинтересоваться ею, а потом сделать вид, что чары ее оказались недостаточно мощными.
Сергеи пошел с ней танцевать. В отличие от своих чар, сама она была достаточно мощной, и большая грудь ее во время танца требовательно упиралась в грудь Сергея. Она завела с Сергеем один из тех бессмысленных разговоров, которые ведутся на танцплощадке, и Сергей сквозь свое тошнотное состояние с трудом следил за смыслом ее слов.
Она спрашивала у Сергея, почему он всегда так поздно приходит на пляж, почему он никогда не играет с ними в волейбол или в карты. При этом она так смотрела ему в глаза, что ясно было ее удивление: почему он до сих пор не соблазнился ею? Она была бы смертельно оскорблена, если бы он ей откровенно сказал, что до сих пор вообще не замечал ее существования, хотя на пляже она всегда располагалась рядом с ними.
— Мы еще с вами повеселимся, — многозначительно отвечал Сергей на все ее вопросы.
— Когда? — наконец спросила она, зардевшись, и грудь у нее задрожала.
— Это неважно, — сказал Сергей, отводя ее на место, — главное, помните: мы с вами еще повеселимся.
— Хотелось бы поточней, — вздохнула она и опустила рыбьи глаза.
На следующий вечер Сергей с женой и ребенком гуляли по набережной в компании знакомых по пляжу. Ни Василия Марковича, ни Зураба с ними не было. Зураб с утра исчез с какими-то своими приятелями из Тбилиси, вероятно закутил с ними. А Василий Маркович вечером не вышел на набережную.
Сергей чувствовал, что жена его скучает по Зурабу, и, страдая от этого, в то же время испытывал злорадство оттого, что она напрасно ожидает его прихода.
Когда они поравнялись с гостиницей, жена сказала, что отведет дочку спать и останется в номере, потому что у нее разболелась голова. Ее стали уговаривать вернуться, и она сказала, что вернется на набережную, если у нее пройдет головная боль. Сергей подумал, что надо бы их проводить в номер, но сдержался. Ему хотелось быть с женой похолодней.
