Постояв минут пять, я вошел в комнату. Многие Детали оказались мне незнакомыми (например, два старых продавленных кресла по обе стороны неиспользуемого камина были явно недавним приобретением), но комнату в целом я вспомнил яснее, чем прихожую. Большой обеденный стол овальной формы, отодвинутый к стене; вторая дверь, за которой виднелась кухня; темная бесформенная тахта, потертый оранжевый ковер – все это я видел, несомненно, не в первый раз. Светильник – единственная лампочка под вощеным ситцевым абажуром – отбрасывал рисунчатую тень, и я не мог определить, имеются ли из-за отсутствия кое-где кусков обоев влажные пятна на стенах. Борис лежал на полу посреди комнаты: когда я вошел, он перекатился на спину.

– Я решил проделать эксперимент, – объявил он, обращаясь скорее к потолку, чем ко мне. – Я буду держать шею вот так.

Опустив глаза, я увидел, что он втянул голову в плечи, отчего подбородок утонул между ключиц.

– Понятно. И как долго ты намерен это делать?

– Самое меньшее – двадцать четыре часа.

– Давай, Борис, давай.

Я перешагнул через него и направился в кухню. Это была длинная узкая комната – тоже, несомненно, знакомая. Закопченные стены, следы паутины на карнизах, ветхие приспособления для стирки – все это назойливо толкалось в память. Софи, в переднике, стояла на коленях перед открытой духовкой. Когда я вошел, она подняла глаза, изрекла что-то по поводу еды, указала на духовку и весело рассмеялась. Я тоже усмехнулся, еще раз оглядел кухню и вернулся в общую комнату.

Борис по-прежнему лежал на полу и, когда я вошел, тут же снова втянул голову в плечи. Не обращая на него внимания, я уселся на софу. Поблизости валялась газета, и я подобрал ее с ковра, надеясь, что она окажется той, где поместили мои фотографии. Газета была датирована несколькими днями раньше, но я решил все же ее просмотреть. Пока я читал заметку на первой полосе (фон Винтерштейн отвечал на вопросы интервьюера о планах сохранения Старого Города), Борис все так же лежал на ковре, не говорил ни слова и временами издавал тихий шум, подражая роботу. Исподтишка бросив на него взгляд, я убедился, что он держит шею в прежнем положении, и решил игнорировать его, пока он не прекратит эту нелепую игру. Я не знал, принимает ли он такую позу всякий раз, когда думает, что я его вижу, или пребывает в ней постоянно, да это меня и не заботило. «Пусть себе лежит», – сказал я себе и продолжал читать.

Наконец минут через двадцать вошла Софи с полным блюдом. Я разглядел волованы, аппетитные «фунтики», пирожки – все размером не больше ладони и, как правило, замысловатой формы. Софи опустила блюдо на обеденный стол.

– Ты какой-то тихий, – заметила она, оглядывая комнату. – Иди, начнем пировать! Борис, смотри! Есть еще одно такое же блюдо. Все твое любимое! Я схожу за остальным, а тем временем почему бы тебе не выбрать игру, в которую мы будем играть?

Как только Софи скрылась в кухне, Борис вскочил, подбежал к столу и сунул себе в рот пирожок. Меня так и подмывало заставить его вернуть шею в естественное положение, но я все же сдержался и углубился в газету. Борис снова загудел сиреной, быстро пересек комнату и остановился перед высоким шкафом в дальнем углу. Я вспомнил, что именно здесь хранятся настольные игры: большие плоские коробки засунуты как попало поверх других игрушек и хозяйственных принадлежностей. Секунду-другую Борис рассматривал шкаф, затем внезапно рванул дверцу.

– В какую мы будем играть? – спросил он.

Я прикинулся, будто не слышу, и продолжал чтение. Борис (я видел его краем глаза) повернулся ко мне, понял, что ответа не будет, и вновь сосредоточился на содержимом шкафа. Некоторое время он разглядывал груду игр, иногда трогая пальцем какую-нибудь из коробок.

Софи вернулась, неся еще еду. Пока она накрывала на стол, к ней подошел Борис, и мне было слышно, как они, не горячась, о чем-то спорят.

– Ты говорила, что мне можно есть на полу, – настаивал Борис.

Вскоре он плюхнулся на ковер рядом с софой, где сидел я, и поместил у себя под боком полную с верхом тарелку.

Я поднялся и подошел к столу. Софи заботливо следила за мной, когда я брал тарелку и обозревал закуски.

– Выглядит потрясающе, – заметил я и стал накладывать еду на тарелку.

Вернувшись на софу, я убедился, что если пристроить тарелку на подушку, можно будет одновременно и есть, и читать. Я еще раньше решил изучить газету от корки до корки, вплоть до деловых объявлений, и теперь этим и занялся, не поднимая глаз от газеты и время от времени запуская руку в тарелку.

Между тем Софи опустилась на пол рядом с Борисом. Она задавала ему отрывочные вопросы: как ему нравится мясной пирожок или что-то о школьных друзьях. Но при всех ее попытках завязать разговор рот у Бориса оказывался набит так плотно, что он не мог ответить ничем, кроме мычания. Затем Софи спросила:

– Ну как, Борис, ты уже выбрал, во что хочешь играть?

Я почувствовал взгляд Бориса на себе.

– Мне все равно, – бросил он спокойно. – Любая годится.

– Все равно?! – В голосе Софи прозвучало недоверие. После длительной паузы она сказала: – Ну ладно. Если тебе действительно все равно, игру выберу я. – Я слышал, как она встала. – Возьму вот и прямо сейчас выберу.

На тот момент ее хитрость сработала. Возбужденно вскочив, Борис вслед за матерью подошел к шкафу: когда они совещались перед грудой коробок, их голоса звучали приглушенно, словно они опасались отвлечь меня от чтения. Наконец они вернулись и снова сели на пол.

– Давай сразу ее и разложим, – проговорила Софи. – Можно одновременно и играть, и есть.

Когда я вновь перевел на них взгляд, картонка была разложена и Борис не без увлечения расставлял карточки и пластмассовые фишки. Поэтому я был удивлен, когда через несколько минут услышал слова Софи:

– В чем дело? Ты сказал, что хочешь именно эту игру.

– Да.

– Тогда в чем дело, Борис? Помолчав, Борис ответил:

– Я слишком устал. Как папа.

Софи вздохнула. Внезапно она сказала повеселевшим голосом:

– Борис, а папа тебе что-то купил.

Я не удержался и выглянул из-за края газеты. Софи послала мне заговорщическую улыбку.

– Можно отдать ему сейчас? – спросила она меня. Я понятия не имел, о чем она говорит, и ответил недоумевающим взглядом, но Софи встала и вышла из комнаты. Через короткое время она вернулась, держа в руках потрепанный самоучитель домашнего мастера, который я купил прошлым вечером в кинотеатре. Борис, забыв о своей мнимой усталости, вскочил, но Софи, дразня его, не отдавала книгу.

– Вчера вечером мы с твоим папой выходили в свет. Вечер был замечательный, и вот в самый разгар веселья папа вспомнил о тебе и купил вот что. Прежде у тебя ничего подобного не было – правда, Борис?

– Не внушай ему, будто это невесть что, – проговорил я из-за газеты. – Это всего-навсего старый учебник.

– Папа очень добрый, правда?

Я еще раз украдкой взглянул на них. Софи отдала Борису книгу, и тот опустился на колени, чтобы ее изучить.

– Отлично! – пробормотал он, листая страницы. – Просто замечательно. – На одном развороте он застрял и принялся его рассматривать. – Здесь показано все.

Он перевернул еще несколько страниц, и книга с резким сухим шорохом распалась на две части. Борис как ни в чем не бывало продолжал ее листать. Софи вначале наклонилась, но, увидев реакцию Бориса, снова выпрямилась.

– Она учит всему, – повторил Борис. – Отличная книга.

Мне стало ясно, что, говоря это, он рассчитывает, что его услышу я. Я продолжал читать. Через несколько секунд Софи мягко произнесла:

– Я принесу скотч. И книга будет в порядке. Софи вышла, а я продолжал читать. Уголком глаза я видел, что Борис по-прежнему листает книгу. Немного погодя Борис вскинул голову и произнес:

– Чтобы клеить обои, нужна специальная щетка.

Я продолжал читать. Наконец послышались неторопливые шаги Софи.

– Странно: я не нашла скотча, – пробормотала она.