– Пекинский балет – вот что было переломной точкой, – ввернула Труде.

– Да, действительно. Но, наверное, у нас не было времени остановиться и подумать: мы трудились, не жалея сил, и даже не подозревали о том, как растем в глазах горожан. И теперь, положа руку на сердце, нужно признать, что наша роль в общественной жизни стала очень заметной. Пора открыть на это глаза. Посмотрим правде в лицо: не случайно мистер фон Браун пригласил нас в свою контору и закончил разговор этим самым предложением. «Если выпадет удобный момент, я вас ему представлю». Именно так и сказал – правда, Труде? «Не сомневаюсь, мистер Райдер будет очень рад с вами встретиться – в особенности потому, что вы взяли на себя заботу о его родителях, а это волнует его как ничто другое». А ведь мы всегда говорили, что, взявшись за это поручение, получаем прекрасный шанс быть представленными мистеру Райдеру. Вот только не ожидали, что произойдет это так скоро, – и нас поразило будто громом… Что с тобой, Фиона, дорогая?

Сидевшая рядом со мной Фиона нетерпеливо ерзала на месте, пытаясь прервать этот словесный поток. Теперь, когда Инге ненадолго умолкла, Фиона подтолкнула меня локтем и бросила взгляд, говоривший: «Ну же! Сейчас самое время!» К несчастью, я еще не совсем отдышался после подъема по лестнице и, наверное, поэтому замешкался. Во всяком случае, возникла неловкая пауза – и все три женщины уставились на меня. Поскольку я так и не раскрыл рта, Инге продолжила:

– Хорошо. Если не возражаешь, Фиона, я договорю до конца. Не сомневаюсь, дорогая, что у тебя в запасе множество интересных историй, и мы жаждем их услышать. Понятно, что пока с нами в центре города происходило то, о чем я рассказываю, ты тоже пережила немало любопытного в своем трамвае, но если ты соизволишь еще минуточку потерпеть, твоих ушей может коснуться нечто, не вполне для тебя безразличное. В конце концов (тут я решил, что сарказм, звучавший в ее голосе, выходит за рамки приличий), речь идет о твоем старом друге – твоем старом друге мистере Райдере…

– Инге, ради Бога! – вмешалась Труде, но губы ее тронула усмешка, и обе женщины обменялись веселыми взглядами.

Фиона снова толкнула меня локтем. По ее лицу я понял, что она потеряла терпение и желает немедленно поставить своих мучительниц на место. Наклонившись вперед, я откашлялся, но, прежде чем успел вставить хоть слово, Инге заговорила вновь:

– Так вот, я упомянула о том, что, если подумать, при наших заслугах, собственно, другого обращения и быть не может. Ясно, что во всяком случае мистер фон Браун считает именно так. Он был все время сама обходительность, правда? Беспрестанно извинялся, когда ему пришлось оставить нас и отправиться в ратушу, чтобы присоединиться к официальной группе. «Мы будем в зоопарке примерно через полчаса, – повторял он. – Надеюсь вас там увидеть». Сказал, что мы можем держаться метрах в пяти-шести от официальной группы – это будет вполне уместно. В конце концов, мы же не просто публика! О, прошу прощения, Фиона, мы не забыли о тебе и собирались сообщить, что одна из нашей компании – то есть ты, дорогая, принадлежит к числу ближайших друзей мистера Райдера, давних и близких его друзей. Мы думали вставить эту фразу, но случай как-то не подвернулся – да, Труде?

Женщины снова обменялись ухмылками. Фиона едва сдерживала ярость. Видя, что дело зашло слишком далеко, я решил вмешаться. Существовало две возможности сделать это безотлагательно. Во-первых, объявлением о том, кто я есть, неплохо было бы непринужденно дополнить очередную тираду Инге. К примеру, преспокойно ввернуть: «Ну что ж, нам не выпало удовольствия познакомиться в зоопарке, но что за беда – ведь гораздо удобнее сделать это здесь, у вас дома?» или что-нибудь еще в этом духе. Иной способ заключался просто-напросто в том, чтобы внезапно вскочить с места и, не исключено, с воздетыми руками без околичностей провозгласить: «Я – Райдер!» Мне, разумеется, хотелось выбрать из этих двух ходов более эффектный, поэтому, вновь замешкавшись, я упустил момент, и Инге продолжала рассказ:

– Мы добрались до зоопарка и прождали там… минут двадцать, так ведь, Труде? Мы стояли за столиком кафе – и минут через двадцать увидели, как прямо к воротам подъехали автомобили и из них вышли члены группы – отборнейшая публика. Десять или одиннадцать джентльменов, один солидней другого: мистер фон Винтерштейн, мистер Фишер, мистер Хоффман. И, конечно, мистер фон Браун. Среди них находился мистер Бродский – и вид у него был самый изысканный, правда, Труде? Его было не узнать. Мы, понятно, тут же принялись высматривать мистера Райдера, но его не было. Мы с Труде переводили взгляд то на одного, то на другого, но это были обыкновенные люди – члены городского совета. Мы было приняли за мистера Райдера очередного джентльмена, выходившего из машины, но это оказался мистер Райтмайер. Как бы то ни было, мистер Райдер не появился, и мы предположили, что он задерживается по причине своего слишком плотного расписания. И вот эти господа двинулись по тропе – все, как один, в темных пальто, за исключением мистера Бродского, который был одет в серое (очень элегантное), и на нем была того же цвета шляпа. Они неспешным шагом миновали ряд кленов и приблизились к клеткам. Мистер фон Винтерштейн явно опекал мистера Бродского и показывал ему животных. Но, как ты понимаешь, никому не было дела до зверей: все явились ради свидания мистера Бродского с мисс Коллинз. И мы не выдержали – правда, Труде? Мы прошли вперед, завернули за угол и попали на центральный перекресток, где, разумеется, находилась мисс Коллинз, которая в полном одиночестве стояла и рассматривала жирафов. Мимо нас шли и другие посетители, но они, конечно, ни о чем не подозревали, и только когда из-за угла показалась официальная группа, осознали необычность происходящего и почтительно посторонились, а мисс Коллинз по-прежнему стояла перед клеткой с жирафами и выглядела еще более одиноко, чем всегда, а заметив официальную группу, стала пристально рассматривать жирафов. Внешне абсолютно спокойна – не догадаешься, что делается внутри. А у мистера Бродского, мы видели, лицо застыло – и он украдкой косился на мисс Коллинз, хотя расстояние между ними было еще порядочное: оставалось пройти клетки с обезьянами и енотами. Мистер фон Винтерштейн представлял мистеру Бродскому зверей, словно официальных гостей на банкете, – правда, Труде? Мы не понимали, почему джентльмены не шагают прямиком к жирафам и мисс Коллинз, но, видно, таков был их план. Сцена вышла до того волнующей, до того трогательной, что мы на минуту даже забыли о мистере Райдере, который мог появиться в любой момент. Мы видели, как изо рта мистера Бродского и других сопровождающих вылетал пар; потом, когда оставалось всего две-три клетки, мистер Бродский потерял всякий интерес к животным и сдернул с себя шляпу. Это был очень старомодный, церемонный жест, Фиона. Мы гордились, что присутствуем при этом.

– Было заметно, что в этот жест столь многое вложено, – перебила Труде, – в жест, которым он прижал шляпу к груди. Жест означал одновременно признание в любви и просьбу о прощении. Это было очень трогательно.

– Спасибо, Труде, но я, с твоего разрешения, все же продолжу. Мисс Коллинз такая элегантная женщина: на расстоянии даже не скажешь, что ей столько лет. Девичья фигурка. Она небрежно обернулась к нему: их разделяла всего лишь одна клетка. Простая публика к тому времени отошла подальше, а мы с Труде вспомнили, как мистер фон Браун говорил о пяти метрах, и подобрались ближе, насколько осмелились, но все же момент был такой интимный, что мы робели. Прежде всего они друг другу кивнули и обменялись самыми обычными приветствиями. Затем мистер Бродский внезапно приблизился на несколько шагов и наклонился вперед быстрым, словно бы заранее обдуманным движением, так что Труде предположила…

– Да, я предположила, что он не один день втайне заучивал это движение…

– Да, похоже было на то. Согласна. Именно. Он склонился, взял ее руку, вежливо коснулся губами и отпустил. Мисс Коллинз грациозно кивнула и немедленно обратилась к другим джентльменам, здороваясь с ними и улыбаясь; мы были слишком далеко, чтобы разобрать слова. Итак, все стояли и несколько секунд никто как будто не знал, что делать дальше. Затем мистер фон Винтерштейн взял инициативу в свои руки и начал объяснять обоим что-то по поводу жирафов, обращаясь к мистеру Бродскому и мисс Коллинз так, словно они пара, – правда, Труде? Словно они милая пожилая супружеская чета, пришедшая в зоопарк под ручку. И вот мистер Бродский и мисс Коллинз, после стольких лет, стояли бок о бок (не соприкасаясь, но рядом), смотрели на жирафов и слушали объяснения мистера фон Винтерштейна. Через некоторое время мы заметили, как другие джентльмены потихоньку совещаются. И постепенно, как-то незаметно, другие джентльмены переместились на задний план; это было проделано так ловко, так тонко: они притворились, будто увлечены разговором, и потихоньку по двое-трое разошлись, так что мистер Бродский и мисс Коллинз остались перед жирафами одни. Разумеется, мы не спускали с них глаз, да и все прочие наверняка тоже, но в открытую не смотрел никто. И мы видели, как мистер Бродский очень изящно повернулся к мисс Коллинз, простер руку к клетке с жирафами и что-то произнес. Это были, конечно, очень прочувствованные слова. Они тронули даже мисс Коллинз: это было заметно по тому, как она слегка наклонила голову, а мистер Бродский продолжал свою речь; время от времени он вот таким легким-легким жестом указывал на жирафов. Мы не знали, о жирафах он говорит или о чем-нибудь другом, но он то и дело указывал на клетку. Мисс Коллинз, казалось, находилась под самым сильным впечатлением, но она такая элегантная дама: она выпрямилась, улыбнулась, и они вдвоем направились туда, где беседовали другие джентльмены. Там она с любезной улыбкой обменялась с ними двумя-тремя словами, причем с мистером Фишером говорила довольно долго, вслед за чем попрощалась со всеми по отдельности. Она кивнула на прощание мистеру Бродскому, и было видно, как он доволен всем происшедшим. Он стоял словно во сне и прижимал к груди шляпу. Потом мисс Коллинз стала удаляться по тропинке мимо киоска, фонтана – и скрылась из виду у загородки с белыми медведями. И когда она исчезла, джентльменам незачем было больше прикидываться – и они сгрудились вокруг мистера Бродского, очень веселые и возбужденные, и, судя по всему, начали его поздравлять. До чего же нам хотелось знать, что именно мистер Бродский сказал мисс Коллинз! Может, нам стоило набраться храбрости и подойти немного ближе, тогда мы бы хоть что-нибудь разобрали. Но при нашем теперешнем положении следует держаться солидно. В любом случае, все было замечательно. А деревья вокруг зоопарка – как они красивы в это время года! Что же они все-таки друг другу сказали? Труде думает, что теперь они, наверное, съедутся. А знаешь: они ведь не в разводе. Правда, интересно? Много лет живут отдельно, и мисс Коллинз называет себя мисс Коллинз, а развод не оформили. Мистер Бродский заслуживает, чтобы жена к нему вернулась. Ах, прости, за всеми треволнениями мы забыли о самом главном – о мистере Райдере! Видишь ли, поскольку мистера Райдера не было в официальной делегации, мы не решились подойти – даже когда мисс Коллинз удалилась. Ведь мистер фон Браун говорил о том, чтобы мы подошли, если он будет представлять нас мистеру Райдеру. Как бы то ни было, хотя мы не спускали глаз с мистера фон Брауна и временами оказывались с ним совсем рядом, он ни разу на нас не взглянул: не иначе, забыл обо всех, кроме мистера Бродского. Так что мы не подошли. Но когда джентльмены двинулись к выходу и уже достигли ворот, они остановились, и к ним присоединился еще кто-то: на таком расстоянии разглядеть его было невозможно. Однако Труде не сомневалась, что это был мистер Райдер: она не так близорука, как я (к тому же я забыла линзы). Она не сомневалась – да, Труде? Она была уверена, что он тактично держался поодаль, не желая еще больше смущать мистера Бродского и мисс Коллинз, – и только сейчас, у ворот, вновь занял свое место среди официальной группы. Я-то сперва подумала, что это мистер Браунталь, но я была без линз, а Труде твердо стояла на том, что это мистер Райдер. И потом, задним числом, я тоже подумала, что это вполне мог быть мистер Райдер. Значит, мы упустили случай с ним познакомиться! Они ведь к тому времени были уже далеко, в воротах, и шоферы уже распахивали дверцы автомобилей. Беги не беги – все равно не успеешь. Так что в буквальном смысле мы с мистером Райдером не встретились. Однако, обсудив это с Труде, мы решили, что практически, по большому счету, мы с ним виделись и имеем полное право так заявлять. В конце концов, если бы он находился в официальной группе, то после клетки с жирафами, как только мисс Коллинз ушла, мистер фон Браун непременно бы нас представил. Разве мы виноваты в том, что мистер Райдер, из соображений такта, остался у ворот? Короче, без всякого сомнения, представить нас мистеру Райдеру было как нельзя более уместно. Это главное. Если на то пошло, мистер фон Браун явно так и мыслил: при нашем теперешнем положении нет ничего естественней. И знаешь, Труде, – она обернулась к приятельнице, – подумав, я склонна с тобой согласиться. На сегодняшней встрече мы вполне можем сказать, что виделись с мистером Райдером. Это будет ближе к истине, чем обратное утверждение. Программа на вечер такая заполненная, что у нас не будет времени снова пересказывать всю историю. В конце концов, если формальное знакомство не состоялось, виной тому случайные помехи и ничто другое. В практическом смысле слова мы с ним все-таки познакомились. Он, конечно же, о нас услышит, если еще не слышал: он ведь захочет знать во всех подробностях, как примут его родителей. Так что мы фактически с ним знакомы, и пусть все так и думают – иначе было бы несправедливо. Ах, прости, пожалуйста, – Инге внезапно повернулась к Фионе, – совсем забыла, что говорю с давней подругой мистера Райдера. Вся эта суета должна казаться тебе просто смешной…