О походе Питера Стайвесанта в восточную страну, показавшем, что, хотя он и был стреляный воробей, все же его провели на мякине.

Великие народы похожи на великих людей в том отношении, что их величие редко становится известным, пока они не попадут в беду; поэтому несчастье мудро назвали испытанием истинного величия, которое, как золото, никогда не может быть оценено по достоинству, пока не пройдет сквозь горнило. Следовательно, в соответствии с теми опасностями и невзгодами, какие выпадают на долю народа, общины или отдельного человека (обладающих врожденным величием), растет и их величие, и даже погибая под тяжестью бедствия, они, как охваченный пожаром дом, являют взорам более славное зрелище, чем когда-либо во время их наивысшего процветания.

Обширная китайская империя при всей плодовитости ее населения, при том, что она поглощала и сосредоточивала в своих руках богатства других народов, на протяжении ряда дремотных столетий прозябала, и если бы в ней не произошла внутренняя революция и старое правительство не было свергнуто татарами, возможно, мы и теперь не видели бы в ней ничего, кроме никому не интересных мелочных картин скучного, однообразного благоденствия. Помпея и Геркуланум могли бы кануть в забвение вместе со множеством современных им городов, если бы они, к счастью, не были залиты лавой вулкана. Прославленная Троя приобрела известность только благодаря своим десятилетним бедствиям и завершившему их пожару. Париж вырос в своем значении в результате заговоров и кровопролитий, которые кончились восшествием на престол знаменитого Наполеона; и даже сам могущественный Лондон незаметно проходил по летописи времен, прославившись лишь такими событиями, как чума, Большой пожар[463] и Пороховой заговор Гая Фокса![464] Так города и империи медленно брели в молчаливой безвестности, вырастая под пером историка, пока, наконец, над ними не разражалось какое-нибудь ужасное несчастье и они не завоевывали бессмертие!

Если читатель с готовностью примет изложенную выше теорию, столь очевидную и подтвержденную столь разительными примерами, ему не понадобится большой проницательности, чтобы понять, что город Новый Амстердам и подчиненная ему провинция находятся на прямой дороге к величию. Опасности и военные действия угрожают им со всех сторон, и я поистине могу только удивляться, – как такое маленькое государство, сумело за такой короткий срок запутаться в такой массе затруднений. С тех пор как провинция впервые получила щелчок по носу у форта Гуд-Хоп, в мирные дни Воутера Ван-Твиллера, ее историческое значение все время постепенно возрастало, и никогда не было у нее более подходящего вождя, чтобы повести ее к вершине величия, нежели Питер Стайвесант.

Это был крепкоголовый старый вояка, в пылком сердце которого царили все пять разновидностей храбрости, описанные Аристотелем.[465] Упомяни этот философ наряду с пятью еще пятьсот, я уверен, что ими тоже обладал бы великий Стайвесант. Беда была только в том, что он был лишен лучшей части смелости, называемой осторожностью – холодной добродетели, которая не могла существовать в тропическом климате его могучей души. Поэтому-то он всегда спешил браться за те неслыханные предприятия, что придают характер рыцарской романтичности всей истории его правления, и поэтому-то он и обдумывал сейчас план, при одной мысли о котором меня бросает в дрожь, когда я пишу эти строки.

Это было не что иное, как намерение самому явиться на могущественный совет Амфиктионов, с мечом в одной руке и оливковой ветвью в другой, чтобы потребовать немедленного исправления всех зол, связанных с бесчисленными нарушениями того договора, который он заключил в недобрый час, и чтобы положить конец беспрерывным грабежам на восточных рубежах – или же в случае отказа бросить перчатку и прибегнуть к оружию.

Когда Питер объявил о своем решении у себя на тайном совете, почтенных членов охватило невероятное удивление; в первый раз в своей жизни они осмелились возражать, указывая на то, что безрассудно подвергать опасности его священную особу, явившись к неизвестным и диким людям и приводя множество других убедительных доводов, но все они оказали на решение Твердоголового Питера такое же действие, как на заржавелый флюгер попытка повернуть его с помощью дырявых раздувальных мехов.

Итак, призвав к себе Антони Ван-Корлеара, он приказал своему верному слуге быть готовым на следующее утро сопровождать его в этой рискованной затее. Трубач Антони приближался уже к преклонному возрасту, но так как он всегда сохранял хорошее настроение и никогда не знал ни забот, ни печалей (ибо ни разу не был женат), то оставался по прежнему бодрым, веселым, румяным, резвым шутником с весьма объемистой талией. Последнее приписывалось его беззаботной жизни в том поместье близ Хука, которое Питер Стайвесант пожаловал ему за доблесть, проявленную в Форт-Кашемире.

Как бы там ни было, ничто не могло больше обрадовать Антони, чем это приказание великого Питера, ибо он с любовью и верностью готов был следовать за мужественным старым губернатором на край света; к тому же он еще не забыл проказы и танцы, и обычай спать, не раздеваясь, в одной постели, и прочие развлечения в восточных колониях и сохранил приятные воспоминания о многих ласковых и пригожих девушках, с которыми весьма жаждал снова встретиться.

Итак, этот образец смелости в сопровождении лишь своего трубача отправился навстречу одному из самых опасных приключений, о каких когда-либо сообщалось в рассказах о странствующих рыцарях. Чтобы один воин решился открыто предстать пред целым сонмом врагов, а главное, чтобы простой прямодушный голландец вздумал вести переговоры со всем советом Новой Англии – такой безнадежной затеи мир еще не знал! С тех пор, как я принялся за летопись об этом несравненном, но дотоле неизвестном вожде, он все время держал меня в состоянии непрерывного возбуждения и беспокойства из-за тех тягот и опасностей, с которыми он постоянно сталкивался. О! Хоть бы одну главу мирного правления Воутера Ван-Твиллера, чтобы я мог отдохнуть на ней, как на перине!

Тебе еще мало, Питер Стайвесант, что я уже однажды спас тебя от козней этих ужасных Амфиктионов, призвав тебе на помощь все колдовские силы? Тебе еще мало, что я отважно последовал за тобой, как ангел-хранитель, в самую гущу страшной битвы у Форт-Кристина? Что я беспрестанно прилагал все усилия, чтобы ты оставался цел и невредим, то отражая единственно своим пером град подлых ударов, наносимых тебе сзади, то успевая простой табакеркой защитить тебя от смертельного выпада, то делая твой неустрашимый череп твердым, как алмаз, когда даже прочный кастор не мог устоять против сабли могучего Рисинга, то не только вырвав тебя из лап громадного шведа, но и сделав тебя победителем над ним с помощью такого отчаянного средства, как жалкая каменная фляга? Неужели всего этого недостаточно, и ты должен опять ввергнуть себя, своего трубача и своего историка в новые затруднения и опасности, затеяв столь безрассудное предприятие!

Но все это пустая болтовня. Могу ли я надеяться повлиять на тебя, когда даже твои советники, которые прежде никогда в жизни не пытались в чем-либо убедить тебя, говорили без всякого толку. Мне остается лишь спокойно взять мое перо, как берет Антони свою трубу, и, храня верность, последовать за ним; и клянусь, что так же, как и он, я искренне люблю легкомысленную смелость этого свирепого старого рыцаря и чувствую себя готовым последовать за ним хоть на край света, если даже (упаси господь!) он поведет меня сквозь еще один том приключений. И вот румянолицая Аврора, как пригожая служанка, раздвигает черную завесу ночи, и веселый златокудрый Феб соскакивает со своей кровати, испуганный тем, что его застали в такой поздний час в объятиях госпожи Фетиды. Ругаясь, как конюх, он запрягает бронзовоногих коней, бьет и хлещет их кнутом и во весь дух, только брызги летят, несется вверх по небосводу, как замешкавшийся почтальон, опаздывая на полчаса. А теперь взгляните на этого сына славы и доблести. Твердоголового Питера, усевшегося верхом на поджарую, длиннохвостую строевую лошадь, торжественно облаченного в полную парадную форму, с висящей на боку верной саблей с бронзовым эфесом, которая совершила такие страшные подвиги на берегах Делавэра.