— Это что, игра? — снова спросил Ариф после долгой паузы.

— Ты понимаешь, что я имею в виду: ты — мамаёб, — произнес Мартин Миллс.

— Она заставила меня сделать это. Так получилось, — сказал Ариф после очередной долгой паузы.

— Ты, наверное, заболеешь, — произнес Мартин, обращаясь к товарищу по комнате.

Мартин на самом деле не имел в виду какую-то заразную болезнь. Он бы не говорил так, если бы ему показалось, что Ариф может влюбиться в Веру. Он сильно удивился, когда Ариф набросился на него и стал бить по лицу.

— Никогда не говори так о… своей матери! Только не о своей матери! Она красивая! — заорал турок.

Их битву прекратил мистер Вимс, дежуривший по спальному корпусу. Все обошлось благополучно, бойцы они были не тренированные и никто из них не получил повреждений. Мистер Вимс вел себя очень дружелюбно. С более грубыми мальчишками он справиться бы не мог — он преподавал музыку. Вид его наводил на мысль, что скорее всего мистер Вимс — гомосексуалист. Однако так думали о нем только работавшие на факультете женщины, которые относились к тем особам женского пола, которые любого неженатого мужчину в возрасте старше тридцати лет считают «голубым». Ученики любили мистера Вимса, но им не нравилась его отстраненность от занятий атлетизмом, культивировавшихся в школе В своем рапорте в дисциплинарный комитет дежурный по спальному корпусу описал размолвку между Мартином и Арифом, как «небольшую потасовку». Неудачно выбранное слово привело к неблагоприятным последствиям.

Позже, когда Арифу Коме поставили диагноз «гонорея» и когда он отказался сообщить школьному врачу, где он заразился этой болезнью, подозрение пало на Мартина Миллса. Слово «потасовка» наводило на мысль о размолвке между любовниками. По крайней мере так думали мужчины, входившие в дисциплинарный комитет школы. Мистеру Вимсу поручили узнать у мальчиков, не являются ли они гомиками и не занимались ли они мужеложством. Дежурный по спальному корпусу с гораздо большей симпатией относился к мужеложству, чем все эти придурки на факультете.

— Если вы любили друг друга, то тебе, Мартин, тоже нужно обратиться к доктору, — объяснил мистер Вимс.

— Скажи ему! — потребовал от Арифа Мартин.

— Мы — не любовники! — произнес Ариф.

— Правильно, мы — не любовники, но говори дальше. Я тебе разрешаю, — повторил Мартин.

— О чем ты хочешь мне сказать? — спросил дежурный по спальному корпусу.

— Он ненавидит свою мать. Он хочет сказать вам, что я заразился от его матери. Вот как сильно он ее ненавидит, — объяснил Кома.

Мистер Вимс видел Веру, поэтому он мог понять причину ненависти.

— Он трахал мою мать. Нет, скорее всего она трахала его, — сказал Мартин мистеру Вимсу.

— Теперь вы поняли, что я имел в виду? — спросил Ариф Кома.

Педагогический коллектив большинства частных учебных заведений состоит из поистине святых преподавателей и некомпетентных страшилищ. Мартину и Арифу повезло: их дежурный по спальному корпусу входил в категорию святых. Однако мистер Вимс оказался настолько правильным человеком, что замечал несправедливость меньше, чем обычный человек.

— Пожалуйста, Мартин. В мужском колледже-пансионате нельзя умалчивать о такой серьезной вещи, как болезнь, передающаяся только половым путем. Какими бы ни были твои чувства к матери, мы здесь надеемся узнать правду не для того, чтобы тебя наказать, а чтобы дать тебе совет. Как можно тебе советовать, как мы сможем высказать свое мнение, если не знаем правду? — сказал дежурный по спальному корпусу.

— Моя мать трахала его, думая, что я присутствую в это время на мессе, — поведал Мартин мистеру Вимсу.

Учитель закрыл глаза и стал улыбаться. Он делал так, когда считал про себя, чтобы успокоиться.

— Я хотел спасти себя, Мартин, но понимаю, насколько это бесполезно, — сказал Ариф Кома.

— Пожалуйста, мальчики… один из вас говорит неправду, — укорил их дежурный по спальному корпусу.

— Ладно, давай скажем ему. Ты согласен? — спросил Ариф у соседа по комнате.

— Ладно, — согласился Мартин.

Он знал, что любит Арифа, поскольку тот в течение трех лет был его единственным другом. Если Ариф хотел сказать, что они — любовники, тогда почему бы не подтвердить это? Никому бы другому Мартин не хотел доставить такого удовольствия, только Арифу.

— Ладно, — повторил Мартин.

— Что ладно? — спросил мистер Вимс.

— Ладно, мы — любовники, — сказал Мартин Миллс.

— Не понимаю, почему у него нет этой болезни. У него она должна быть. Может быть, у Мартина иммунитет? — стал объяснять Ариф.

— Нас выгонят из школы? — спросил Мартин дежурного по спальному корпусу.

Мартин надеялся, что так и случится. Он думал, это может чему-то научить его мать. В свои пятнадцать лет мальчик полагал, что Веру еще можно чему-нибудь научить.

— Мы только попробовали, но нам не понравилось, — стал объяснять Кома.

— И больше делать не будем, — добавил Мартин. В первый и последний раз в жизни он солгал и голова у него закружилась, как у пьяного.

— Но один из вас должен был получить болезнь от кого-то еще. Я имею в виду, она не могла здесь появиться у вас… если каждый не имел других половых контактов, — продолжал объяснять мистер Вимс.

Мартин Миллс знал, что Кома звонил Вере, но она не разговаривала с турком. Ему также было известно, что Кома написал ей письмо, но она не ответила на него. Однако лишь теперь Мартин обнаружил, насколько далеко может зайти его друг, защищая Веру. Он, должно быть, совершенно от нее без ума.

— Я заплатил проститутке. Я заразился от шлюхи, — поведал Ариф мистера Вимсу.

— А где ты видел шлюху, Ариф? — спросил дежурный по спальному корпусу.

— Вы знаете Бостон? Я остановился с Мартином и его матерью в отеле «Ритц». Когда они заснули, я попросил швейцара вызвать такси. Потом я попросил водителя такси отвезти меня к проститутке. Так это делают и в Нью-Йорке, по крайней мере это единственный известный мне способ, — объяснял Кома.

Таким образом Ариф Кома оказался изгнан из школы «Фессенден» за то, что заразился венерической болезнью от проститутки. Школьный устав включал положение о том, что поступки, связанные с морально распущенным поведением в отношении женщин и девушек, наказываются исключением из школы. Исходя из этого положения, члены дисциплинарного комитета, несмотря на протесты мистера Вимса, выгнали

Арифа. Сексуальная связь с проституткой была ими расценена, как «поступок, связанный с морально распущенным поведением в отношении женщин и девушек».

Когда разбирали Мартина, мистер Вимс также выступил на его стороне, доказывая, что его гомосексуальный опыт сводится лишь к единственному эпизоду, в силу чего об этом инциденте следует забыть. Однако члены дисциплинарного комитета считали нужным поставить в известность Дэнни и Веру. Мать повторила, что для мальчиков в возрасте Мартина мастурбация является более здоровым занятием. Сын сказал мамаше всего несколько слов, разумеется, тогда, когда этого не слышал Дэнни.

— Ариф также заразился гонореей, как и ты. Арифа так спешно отослали домой, что они не успели поговорить. На прощание Мартин попросил его только об одном:

— Не причиняй себе вреда, стараясь защитить мою мать.

— Но я люблю и твоего отца тоже, — стал объяснять Ариф.

Второй раз Вера избежала ответственности за убийство, поскольку никто не хотел травмировать Дэнни.

Предсмертное письмо Арифа оказалось в почтовом ящике в «Фессендене» лишь через два дня после того, как мальчик выпрыгнул из окна квартиры на десятом этаже, которую его родители снимали на Парк-авеню. Письмо состояло всего из нескольких слов: «Опозорил свою семью». Мартин вспомнил: чтобы не опозорить родителей и не запятнать семейную репутацию, Ариф не пролил ни единой слезинки во время обряда обрезания.

Веру за случившееся никто не осуждал, но она завела разговор на эту тему в первый же раз, когда они остались с сыном наедине.

— Даже не думай говорить, что это моя вина, дорогой. Ты мне рассказывал, что он встревожен, я имею в виду — сексуально встревожен. Так ты сам выразился. А кроме того, ты ведь не хочешь ничего сделать, что могло бы травмировать твоего отца, не так ли? — спросила Вера.