Тайга, подернутая легкой дымкой, притихла. Ни человек, ни зверь, ни птица не попадались ребятам. Все округ притаилось, ожидая ненастья. Легкая дымка превратилась во мглу, которая, не торопясь, затягивала солнце. В глубокой пади вдруг совсем потемнело. Тяжелая и серая туча лениво переползла через левый хребет и повисла над ребятами. Резко запахли цветы, трава; откуда-то потянуло запахом болота, но дождя так и не было.
Прошагав до глубоких сумерек, ребята легли спать голодными. Второй день после бегства Шурки Подметкина начался тоже неудачно. Тимка, ушедший с арбалетом еще на рассвете, вернулся к костру пустой. Даже крикливые кукши и те куда-то исчезли. В этот день ребята съели только пучок каких-то корешков, которые Тимка нашел в расселине скалы.
Таежная падь, по которой двигался Петькин отряд, изо дня в день становилась все уже и уже и превратилась в скалистый коридор, по дну которого бежал холодный говорливый ручеек. Тимка, шагая с заряженным арбалетом в руках, задирал высоко голову, высматривая на уступах маленького горного оленя — кабаргу.
У всех троих от голода давно кружилась голова. В одном месте Тимка увидел длинную траву, растущую дудками. Это был горный лук. Наевшись его, ребята почувствовали себя лучше. И шагать стали быстрее. Но уже через час голод стал просто нестерпимым. Вечером Тимка, для виду порывшись в своем кармане, вытащил оттуда — Петька удивился — кусочек лепешки, который давала ему Таня еще в день бегства Шурки Подметкина. Тимка разделил его на три равные части и проследил, чтобы Таня и Петька их съели.
…Проснулась Таня от вкусного знакомого запаха. Она повернулась лицом к костру и увидела, как Тимка тонкой палочкой перемешивает в котелке какое-то варево.
— Вот корешков маленько нашел. Есть можно.
Тимкин суп показался ребятам вкусным дорогим кушаньем.
— Приятно как пахнет, — сказала Таня, — как борщ, который мы из крапивы варили в Краснокардонске. Помнишь, Петька?
Петька отхлебнул несколько ложек и признал, что Тимкин суп из корешков, пожалуй, вкуснее.
С охотой в этот день опять ничего не вышло. И зверь, и птица, как будто зная назначение арбалета в Тимкиных руках, вообще перестали попадаться на глаза.
Много дней вел Петька свой голодный отряд. Тимкины супы из корешков и травы сил не прибавляли. Через час после такого супа снова мучительно хотелось есть. Однажды вечером у Тани вдруг заболел живот. От резкой боли она вздрагивала.
— Что с тобой, Таня? Ты съела, наверное, что-нибудь вредное?
— Ничего, Петька, вредного не ела.
Тимка зачем-то спросил, тошнит ее или нет, а потом набрал полкотелка холодной воды:
— Выпей всю, тут же полегчает. От голодухи такое получается.
Таня, мелко постукивая зубами о край котелка, стала пить. Петька смотрел на Тимку Булахова, как на кудесника. Через несколько минут Таня встала на ноги и засмеялась.
— Совсем не больно, теперь можно шагать.
Постепенно ребята дошли до истока ручейка. Маленькой струйкой он бил из-под белых отшлифованных камушков. Скалистый коридор вдруг так сузился, что ребята едва протиснулись между стоящих почти вплотную друг к другу скал. Первым проскочил Петька. То, что он увидел, поразило его. Перед ребятами лежала холмистая долина, залитая солнцем. Она была красная от цветов. Жужжали дикие пчелы, перелетая в тишине с цветка на цветок. На деревьях, растущих невдалеке, на холмике нежно пели синебокие пичуги.
Оставив ослабевшую Таню в тени деревьев, мальчики подошли к каменистой куче и стали внимательно рассматривать землю. Тимка взял зачем-то в рот несколько камешков, почмокал и выплюнул в кусты. Потом намочил слюной палец и поднял его кверху. Таня знала, что так определяют направление ветра. Подумав, Тимка стал присаживаться на корточки и смотреть то на край каменистого холмика, то на небо; И делал руками движения, как будто он целится. Петька тоже осматривал землю и тоже садился на корточки. Отмерив шесть шагов, Петька присел между огромными четырехугольными камнями так, что его совсем не стало видно, и в щель просунул арбалет. Тимка вытащил из кармана крохотный узелок с солью и, взяв щепотку, посыпал на щебень и том месте, куда был направлен арбалет.
Когда перестала кружиться голова, Таня поднялась На ноги и подошла к ребятам.
— Что собираетесь делать?
— Закрадку. Зверя вечером будем караулить. Косуля ходит, вишь, следы от копыт. Они тут соль языком лижут.
— Тимка, без ружья опасно, ты сам же говорил, что стоптать копытами могут.
— За такими каменьями не стопчут.
Целый час ребята носили коряжины и делали крышу над камнями. Тимка то и дело спускался с холмика и придирчиво осматривал закрадку: не слишком ли она видна снизу.
Закончив работу, сели отдохнуть, и тут Тимка заметил, что лицо у Тани стало совсем белое, а под глазами словно кто-то намазал чернилами синие пятна.
— Тимка, — сказала она, — может, эти красные цветы можно варить и есть? Ты вспомни, Тимка.
— Сейчас ничего нельзя варить, дым от костра поползет, запах будет, зверь учует и не придет. Потерпи маненько, только стемнеет, в закрадку сядем. Зверя добудем, костер разложим, — Тимка сглотнул слюну, — жареным мясом запахнет. Все вороны сюда слетятся, росомаха припрется, и наш Хорек прискочит, как на приманку. — Тимка опять глотнул слюну. — До темноты потерпим, а там пировать начнем.
— А вдруг зверь не придет?
— Придет, Таня, я на закрадках фартовый. Торбеев завсегда брал меня на солонцы для фарта.
— А ты стрелял по зверю?
— По белкам и зайцам стрелял много, а по зверю только один раз, когда дед меня одного на солонце оставлял, а сам геологов, которые заплутали, к Байкалу выводил.
— И ты попал?
— В упор стрелять, кто не попадет!
Ребята тихо залезли в закрадку. В наступившей темноте все смолкло. Неожиданно из-за макушек деревьев выплыла луна. Стало светло как днем. Петька даже видел на холмике комочек соли, которую бросил Тимка. Тишина. Только сердце стучит, и кажется, что стук раздаётся по сонной долине и отражается от заснувших скал.
Вдруг раздался такой крик, что Петька вздрогнул.
— Ре-ее-е-рек!
Тимка прилег у арбалета, шепнул:
— Зверь прет.
Второй раз зверь рявкнул совсем рядом. И вот застучали его копыта по камням. Он встал на бугорок и шумно втянул воздух. В лунном свете рогатая голова казалась большой и грозной. Тимка, затаив дыхание, держал руку на спусковом крючке арбалета.
Зверь начал бороздить мордой по щебню, ударил несколько раз копытами по камням, опять втянул воздух, рявкнул и стал прислушиваться. Петька видел, как злобно сверкнул глаз зверя, закачались рога, он встал на дыбы, приготовясь ударить копытами невидимого врага. Но в этот момент тонко дзенькнула тетива. Зверь рухнул.
Таню разбудили, когда похлебка была готова. На голодный желудок Тимка не велел есть мясо, и они поили Таню густым бульоном. Каждый из них выпил всего по нескольку глотков, и приятый непреодолимый сон повалил ребят наземь, прямо тут же, возле затухающего костра, на зеленом пригорке.
Они крепко спали, когда из кустов осторожно вышел мужчина маленького роста. Короткими руками он отодвинул ветку и пристально посмотрел на спящих. Увидел в руке у Петьки раскрытый складной нож. Человек стоял неподвижно, его можно было принять за обгоревшую лесную коряжину. Ветка снова качнулась, встала на место, и пришелец исчез. То ли от его взгляда, то ли еще от чего Петька шевельнулся, подсунув под себя руку с ножом, и, слегка коснувшись Тимки, тихо произнес:
— Хорек!
Наступила сонная тишина. Лунный свет тихо лился на листву, на траву, на лица уже притворившихся спящими детей. Снова шевельнулась ветка, теперь совсем рядом с головами ребят. Маленький человечек, присев на корточки, воровато огляделся и, касаясь руками камней, легко, как собака на четырех лапах, подбежал к ребятам и стал рассматривать их лица, и как будто даже нюхал их своим носом, похожим на кнопку. Долго он разглядывал лицо Тимки Булахова и даже провел по нему пальцами, как делают слепые, узнавая знакомых.
