Три дня подряд Рейнгарден не ночевал дома, кочуя от одного знакомого холостяка к другому, а когда, соскучившись по домашнему уюту, заявился обратно, то узнал, что за время его отсутствия в пустых комнатах стали раздаваться неразборчивые, но угрожающие голоса.

Одним словом, по мнению этого дурака с историческим образованием, в его доме воцарилась «нечисть», но если раньше дураки обращались в подобных ситуациях к колдунам и шаманам, то теперь модно было обращаться к специалистам по аномальным явлениям, одним из которых (и с довольно неплохой репутацией в Интервиле) был я.

– Однако это еще не все, Маврикий Павлович, – проговорил Рейнгарден. – Аномальные явления распространяются не только наш дом и на вещи, которыми мы пользуемся, но и на нас самих.

– Что вы имеете в виду?

– Понимаете, – толстяк зачем-то оглянулся на дверь, облизнул губы и понизил голос до трагического шепота, – мы с женой уже несколько лет не жили как настоящая супружеская пара… не тот уже возраст, знаете, и вообще… Но когда в доме стало происходить все то, о чем я вам рассказал, в нее и в меня словно вселился какой-то бес. Мы бываем близки теперь по несколько раз в день, причем, я бы сказал, в весьма… м-м… неожиданных обстоятельствах…

– Поясните, Дюриан Альвианович, – не удержался я от приступа садизма.

Историк покраснел еще гуще и опять оглянулся на дверь.

– Ну, видите ли, мы стали подвержены приступам ничем не спровоцированной, безудержной страсти. Это может произойти в любое место и в любых местах… причем жену почему-то тянет заниматься этим именно там, где нас кто-нибудь может застать… на открытой террасе… в бассейне… на крыше, у нас там оборудован солярий… Чаще всего это случается днем, и в этом – вся трагедия, надеюсь, вы меня понимаете? Я не раз пытался взять себя в руки, но ничего не получается. А ведь у нас – почти взрослая дочь, что будет, если она когда-нибудь застанет нас в самый неподходящий момент?

– Вы объяснялись с женой по этому поводу?

– Что вы, что вы! – Рейнгарден замахал на меня руками. – Как я могу оскорбить свою супругу гнусными намеками на непорядочность? Одно могу сказать – раньше за нами никогда не водилось подобного греха, мы жили вполне пристойно, а теперь… И позы-то какие избираем – как в современных пакостных журнальчиках, одна другой немыслимее!..

– Ну, это, скорее всего, не по моей части, Дюриан Альвианович, – сказал я, едва сдерживая улыбку. – Что еще вы могли бы мне сообщить?

Историк задумался.

– Знаете, Маврикий Павлович, – немного погодя произнес он. – Есть еще много чего, но это трудно передать словами… Просто складывается порой ощущение, что и я сам, и мои близкие совершаем такие поступки, которые… которые нам несвойственны… При этом видишь, что что-то не так, но что именно…

Он замолчал и растерянно развел руками.

Дело было для меня ясно, но требовалось честно отработать деньги, о которых, кстати, лучше было договориться не откладывая в долгий ящик, а еще лучше – получить хотя бы двадцатипятипроцентный аванс.

– М-да, – глубокомысленно протянул я. – Должен вам сказать, что случай ваш – весьма неординарный. – (Каждому клиенту важно с самого начала указать, что его дело представляет собой нечто особенное, это повышает тебя в его глазах, а заодно и сумму твоего гонорара.) – И, прежде чем приступить к визуальному исследованию вашего дома, я хотел бы подчеркнуть, что расследование, возможно, потребует значительных усилий и больших затрат…

Он правильно меня понял. В руке его появился туго набитый бумажник.

– Денег у меня хватит, – заверил он.

– Вижу.

– Назовите сумму.

Я назвал. Любой другой нормальный человек на его месте заявил бы мне в глаза, что я – вымогатель, но Рейнгарден безропотно вытряхнул из бумажника пачку банкнотов, небрежно отсчитал несколько бумажек и протянул их мне.

– Только я прошу вас… – умирающим голосом вновь начал было он, но тут в дверь раздался осторожный стук.

– Извините, это, наверное, вернулась моя дочь, – сказал историк и крикнул: «Входи, Лека!». Дверь распахнулась, словно отброшенная порывом ветра. За ней никого не было видно.

Рейнгарден подошел к двери и осторожно выглянул наружу. Судя по его побледневшим щекам и задрожавшим пальцам, за дверью действительно не было никого, кроме призраков. Призраков, которые существовали только в его воображении.

Он осторожно прикрыл дверь и вернулся на свое место.

– Видели? – спросил он. – И это еще – не самое худшее… Так на чем мы остановились?

– Если это вас не затруднит, я бы хотел, чтобы вы показали мне наиболее подверженные аномальным явлениям места в вашем доме, – сказал я, пряча деньги во внутренний карман пиджака и вынимая раскладную биолокационную рамку.

Дом поражал воображение своим интерьером и комфортом. На каждом шагу встречались фонтаны (в одном из них, кажется, плавали золотые рыбки), стены были декорированы бело-золотыми панелями, многие комнаты были похожи на оранжереи в миниатюре. Нам никто не встречался, в доме было тихо («Прислуга бывает только утром», пояснил Рейнгарден). Время от времени я останавливался и, сосредоточенно нахмурясь, пускал в ход рамку – скорее, чтобы произвести впечатление на моего клиента, нежели чтобы выявить какие-то аномалии в «биоэнергетических полях». Давно прошли те времена, когда я верил во всю эту чепуху насчет астральных сил, энергоинформационных структур и мощных биополей. Впрочем, к моему искреннему удивлению, в некоторых помещениях рамка действительно вращалась быстрее, чем в других.

Постепенно я стал запутываться в тех бесконечных переходах, анфиладах комнат и коридорах, которыми влек меня за собой Рейнгарден, ни на минуту не умолкая, чтобы подробно пояснить, какая аномалия происходила в том или ином месте.

Наконец, мы остановились перед отделанную под мрамор дверью, и историк страшным голосом проблеял мне в ухо:

– Вот здесь!.. Именно здесь нас с женой чаще всего настигала страсть!

Я жестом попросил его замолчать и прислушался. Из-за двери явственно доносились невнятные мужские голоса. Время от времени в их диалог вклинивался женский визгливый дискант, ничуть не напоминавший бархатистые интонации супруги историка. По меньшей мере, разговаривавших за дверью было трое.

Рейнгарден тоже, видимо, услышал голоса, потому что побледнел и пошатнулся, словно готовясь упасть в обморок.

– Что там у вас находится? – шепотом спросил его я.

– Ничего… Это выход на веранду.

– Там может кто-нибудь сейчас находиться?

– Не-ет, – протянул он таким голосом, что я стал серьезно опасаться за его умственное и физическое здоровье в том случае, если, скажем, на веранде обнаружится его любвеобильная супруга, назначившая свидание двум своим любовникам сразу.

Тогда я решительно, как в фильмах-боевиках (вот только оружия у меня не было), распахнул дверь ударом ноги и ворвался на веранду. Из горла моего вырвался нервный смешок. Ни госпожи Рейнгарден с любовниками, ни грабителей-домушников, спорящих, с какой комнаты начать, на веранде не оказалось. Зато на белом, плетеном из синтетической соломы столе возвышался огромный стереовизор, на экране которого о чем-то неразборчиво беседовали люди в унылых костюмах.

Однако Рейнгарден, увидев стереовизор, побледнел еще больше.

– Вот! – воскликнул он. – Вы видите?

– Да, – сказал я. – Хороший агрегат.

– Да я не про это… Каким образом он мог попасть сюда, если мы только что видели его в гостиной на первом этаже?!

Я напряг память. Действительно, стереовизор стоял в углу огромного зала, который историк скромно назвал «гостиной», когда мы только начинали осмотр дома, и, помнится, тогда он был выключен.

– Может быть, у вас два таких аппарата, Дюриан Альвианович? – не без коварства спросил я своего клиента. Он только помотал головой в знак отрицания, не спуская с экрана глаз, словно опасался, что стереовизор вот-вот испарится. – Или, может быть, ваша супруга?..

– Что-о? – прервал меня историк таким тоном, что я счел за лучшее не договорить. Действительно, трудно было представить, чтобы бывшая вдова миллионера была способна на подвиги Геракла.