Жаль только, что от меня не всегда зависит, воскрешать кого-то или нет. Иногда меня заставляют делать это независимо от того, хочу ли я этого. А это мерзко — чувствовать себя слепой, послушной марионеткой в чьих-то руках. Даже если руки эти принадлежат самому господу богу…

Хотя постой-ка!..»

Иван Дмитриевич взглянул на часы и озадаченно почесал в затылке.

Получалось, что со времени последнего воскрешения «по команде» прошло ни много ни мало, целых двенадцать часов. Причем ночного времени — когда люди имеют обыкновение погибать чаще, чем днем.

И за все это время — ни единого Зова.

Если раньше Иван Дмитриевич приписывал эти «перебои» тому, что Сила, толкающая его воскрешать покойников, не считает погибших достойными повторной жизни, то теперь его посетила неожиданная мысль.

А что, если отныне он перестал быть марионеткой Силы? Может быть, все его потуги проявлять самостоятельность возымели действие и теперь и навсегда он может свободно выбирать тех, кто достоин воскрешения?

И, может быть, с этого момента он вообще вправе не применять свой Дар, если ему это не по душе?

Это был бы идеальный вариант. Потому что, как ни крути, а ведь, в конце концов, в мире не зря существует смерть. И это еще надо посмотреть — богом или дьяволом дан ему проклятый Дар возвращать с того света мертвецов… Помнится, кто-то из классиков, которого в юности Ивана Дмитриевича еще включали в школьную программу, писал, что жизнь дается человеку один только раз, и прожить ее надо так, чтобы не было стыдно за прожитые годы… И если лишить людей этой безвозвратности поступков, то не приведет ли это к тому, что всякие подонки будут с легкостью прожигать свою жизнь, не опасаясь, что когда-нибудь им придет конец?

Страх смерти нужен людям, пожалуй, больше, чем инстинкт самосохранения.

Да и не господь бог же он, в самом деле, чтобы решать, кто из мертвых достоин новой жизни!..

Тут надо будет раз и навсегда принять для себя четкое решение: или оживлять всех подряд, без разбора и без деления на «хороших» и «плохих», — или не оживлять вообще никого…

Размышления Ивана Дмитриевича были неожиданно прерваны.

Загородное шоссе, по которому он мчался, описало крутой поворот, и взгляду Ивана Дмитриевича открылась картина, от которой у него похолодело нутро.

Дорога впереди была наглухо перекрыта заслоном дорожной полиции. Полосатая машина с беззвучно вертящейся мигалкой стояла поперек дорожного полотна, и стоявший рядом с ней человек в оранжевой форме недвусмысленно приказывал Ивану Дмитриевичу остановиться.

«Ну вот, — сказал себе Иван Дмитриевич. — Приехали. Надо было быть болваном, чтобы не предвидеть такого поворота событий. Небось весь инский ОБЕЗ с вечера был поднят по тревоге, чтобы предотвратить мое бегство из города. Наверняка мафия постаралась… Или этот придурок Вадим настучал на меня в ОБЕЗ? Идиот ? же я!.. Надо было удирать без остановок, а я столько времени на этого пацана с его чокнутой мамашей потратил!..

А теперь поздно что-то придумывать. Возьмут сейчас меня голыми руками. И дорога здесь, как назло, с крутыми откосами по обе стороны — не проскочить в объезд. И разворачиваться поздно. Нагонят. Машина-то у них — не чета моей, со спаренной турбиной, наверное…»

Обливаясь потом, Иван Дмитриевич послушно остановился возле полицейского и обессиленно откинулся затылком на подголовник сиденья, Кровь стучала в висках так, что он не сразу расслышал, что ему говорит подошедший патрульный с черными как смоль волосами, торчащими из-под шлема.

— Ты что, дед, глухой, что ли? — бесцеремонно ткнул ему в плечо своим сигнальным жезлом полицейский через открытое окно дверцы.

— А? Что? — очнулся от горестных мыслей Иван Дмитриевич.

— Я спрашиваю: ты случайно не врач?

— Не-ет, — не веря своим ушам, протянул Иван j Дмитриевич. — А в чем дело?

— Да там, — патрульный махнул рукой куда-то за полосатую машину и вбок, — одному человеку срочно требуется медицинская помощь… Эмергенцию мы, конечно, вызвали, но, боюсь, не успеет она… Он слишком много крови потерял, понимаешь? Ладно, не буду тебя задерживать. Проезжай!..

Он отодвинулся от дверцы, махнув кому-то рукой, и машина с мигалкой сдала назад, чтобы дать Ивану Дмитриевичу проехать.

Но Иван Дмитриевич медлил.

— Послушайте, уважаемый, — окликнул он полицейского. — А что за человек-то умирает? Напарник ваш, что ли?

Тот скривился:

— Какой там напарник? Преступник!.. Угнал по пьянке машину, задавил в городе двоих насмерть и хотел скрыться от нас, да вот в этот поворот не вписался… летел, как в боевике каком-нибудь… Давай-давай, жми на газ, ты ж ему все равно помочь не сможешь…

— Нет, смогу! — неожиданно для самого себя возразил Иван Дмитриевич.

— Каким образом? — удивился полицейский. — Он же вот-вот дуба даст…

— Несите его ко мне в машину, — решительно сказал Иван Дмитриевич. — Мне надо его осмотреть…

— Да нельзя его трогать — у него, кажется, позвоночник сломан… Может, на месте осмотришь?

— Я сказал — несите! — рыкнул Иван Дмитриевич. Полицейский, то и дело оглядываясь на него, устремился к откосу на противоположной стороне шоссе.

Через несколько минут темноволосый и еще один полицейский притащили на чехле, видно снятом с угнанной машины, окровавленное тело к машине Ивана Дмитриевича.

— Ну вот, — сказал «дорожник», когда вылезший Иван Дмитриевич услужливо открыл заднюю дверцу. — Кажется, этот тип уже — того… Я ж говорил, что его нельзя трогать!

— «Кажется, кажется», — передразнил его Иван Дмитриевич. — Креститься надо, молодой человек, почаще — тогда и не будет ничего казаться!.. Кладите его на сиденье — и свободны!

Полицейские с сомнением переглянулись,

— Что значит — «свободны»? — возмутился было напарник темноволосого. — Ты что себе позволяешь, дед?

Но темноволосый взял его за плечо и, что-то тихо проговорив, потянул за плечо к полицейской машине.

Иван Дмитриевич уселся на свое место за рулем, поднял все стекла и прибавил тонировку так, чтобы снаружи нельзя было разглядеть, что творится в его салоне.

Потом повернулся к неподвижному телу на заднем сиденье.

— Сволочь ты, вот ты кто! — с чувством сказал он. — Я ж из-за тебя влететь могу по самые уши!..

Человек не ответил. Он действительно был мертв… Через четверть часа, когда Иван Дмитриевич и патрульные благополучно сдали еще не пришедшего в себя после воскрешения, но уже целого и невредимого угонщика наконец-то прибывшему экипажу Эмергенции, темноволосый помотал ошалело головой.

— Ну, ты, дед, просто кудесник! — восхищенно воскликнул он. — А еще говорил, что не врач!..

— А я действительно не врач, — признался Иван Дмитриевич. — Я — этот… экстрасенс, понятно?

— А-а, ну тогда все понятно, — с облегчением сказал напарник темноволосого. — Колдун, значит!

— Сам ты колдун! — обиделся Иван Дмитриевич. — Просто вы, грамотеи, обычное сотрясение мозга от перелома позвоночника отличить не можете!

Он с остервенением захлопнул дверцу и стал разворачивать машину в сторону Инска.

— Эй, дед, — окликнул его темноволосый. — Ты ж вроде бы до этого в другом направлении ехал!

— В другом, — охотно согласился Иван Дмитриевич. — А теперь до меня дошло, что не туда, куда надо…

Он вернулся домой уже под утро. Денег у него с собой не оказалось, поэтому пришлось топать пешком почти через весь город.

Он шел по ночным, обильно освещенным, но пустым улицам со странным чувством. Будто он отсутствовал не несколько дней, а по крайней мере вечность. Он разглядывал темные фасады домов, сверкающие и прыгающие в воздухе топографические рекламные объявления, фигуры редких прохожих, изредко проносившиеся на огромной скорости машины, огоньки воздушных такси и с каждой секундой все больше понимал: город, в котором он прожил почти всю свою предыдущую жизнь, отныне стал ему чужим.