— По местам стоять, со швартовых сниматься! — скомандовал я сам себе. — Принять балласт в правые цистерны! Срочное погружение!

Нырнул. Поверхность вечернего моря почернела, и увидеть меня было практически невозможно. Плыл я очень медленно не от того, что не спешил, а от того, что хотел максимально долго сохранить тепло. Чем быстрее человек плывет, тем сильнее его тело омывается холодными водами. Я кое-как согрел протиснувшуюся к телу влагу и не желал ее менять на новую, более холодную. Все море я все равно не обогрею. Я один, а его вон сколько! Мне бы под одеждой и между слоями температуру удержать. Вот и судно. Тень от него я заметил сразу, так как плыл на спине, животом вверх. Так было намного удобнее удерживать дыхательную соломинку и контролировать глубину погружения. Обогнув корму, я приблизился к иллюминатору жилых кают и под самым бортом поднял из воды руку.

Теперь все зависело от добросовестности старика. Если он запоздает, я скоро замерзну до состояния бесчувственной сосульки и тихо опущусь ко дну морскому на радость местной трупопитающейся живности и самого дедка, счастливого, избежавшего лагерных лесозаготовок.

Но дед оказался на высоте. Ровно через секунду после моего знака пуля, пущенная из карабина, вышибла стекло иллюминатора. Я сбросил из карманов каменный балласт, вытащил из-за пазухи снаряженную бутылку, сорвал с пропитанного бензином запала полиэтилен и чиркнул вытащенной из герметичной упаковки (плотно закрытой и обмазанной сосновой смолой стеклянной пол-литровой банки) зажигалку. Вспыхнувшую бутылку я со всей силы бросил в разбитый иллюминатор каюты. Раздался звон, ахнула яркая вспышка пламени. Теперь счет пошел на секунды. Держа в вытянутой вверх руке, чтобы, не дай бог, не замочить, зажигалку, я подплыл к следующей каюте. Новый выстрел, звон стекла, вспышка запала, новый бросок, взрыв бензина.

Я играл в очень опасную, непозволительно опасную игру. Любая случайность могла погубить меня в любое следующее мгновение: прицельный выстрел боевика с палубы, упавший сверху осколок иллюминаторного стекла и — наверное, самое страшное — взрыв не попавшей в дыру иллюминатора боевой бутылки. В последнем случае я бы просто сгорел, облитый пылающим бензином. Нырнуть в толщу воды сразу я не смог бы из-за набитого за пазуху камыша.

Третья бутылка.

Топот, крики на палубе. Сейчас я увижу высунувшийся из-за фальшборта ствол. И это будет последнее, что я увижу.

— Он здесь! Здесь!

Выстрел. Звон разлетевшегося стекла и почти тут же еще один, гораздо более тихий, вскрики, падение мертвого тела на палубу.

Дед что, с двух рук палит? Карабином — в иллюминатор, «тозовкой» — в боевика? Ведь выстрелы разделяло не более четырех секунд! Как за такое время можно успеть переменить оружие, прицелиться и, судя по проклятиям, доносящимся сверху, попасть в цель? Гений! Ему бы инструктором в учебку, а не по лесам, зарывая талант в землю, шастать.

Четвертый иллюминатор. Четвертая бутылка. Все! Пора уходить. Пятую бутылку я использовать не успею. Для пущей убедительности, чтобы побольше страху нагнать, я решил забросить последнюю бутылку на палубу. Не пропадать же посуде впустую. Сильно загребая ногами, я максимально высоко высунулся из воды и, запалив тряпку, швырнул «гранату» вверх. Эффект получился потрясающий — бутылка рванула в воздухе, над палубой, над залегшими на ней боевиками, разбрызгивая во все стороны осколки стекла и горящий бензин. Как же это вышло? Это же просто бутылка и просто горящая тряпка. Нет в ней взрывателя! Как же бензин мог взорваться в целой, не разбившейся бутылке? Что за мистика?

Лишь спустя секунду я осознал, что за мгновение до взрыва я услышал выстрел. Они почти слились — хлопок и вспышка пламени. Старик? Старик! Неужели он умудрился подловить летящую в воздухе бутылку? Неужели смог попасть в нее пулей? Не дробью, как при стрельбе по летающим тарелочкам, — пулей! Это уже что-то из репертуара цирка. В жизни, в реальном бою такого не бывает!

Эту мысль я додумывал уже под водой. Расстегнув одежду, я выпустил камышовый наполнитель, глубоко нырнул и что есть силы погреб к берегу. Вынырнул, услышал выстрел с берега — не дает дедок высунуться боевикам, снова занырнул, снова всплыл, снова нырнул. Река, камыши.

Судно разгоралось, как добротный пионерский костер, освещая все вокруг ярким светом. Из иллюминаторов выплескивались языки пламени. Такой фейерверк им не остановить. Нет у них больше судна. То есть пока есть, но минут через сорок не будет. Куда же вы денетесь, бравые ребята? К нам на берег запроситесь? А мы еще и не пустим. Мы злопамятные!

Пробираясь сквозь кусты, я добежал до старика.

— Все нормально? — крикнул я. Старик молча кивнул. По палубе в огне пожара носились испуганные фигуры.

— Справа возле пожарного щита, — скомандовал я.

— Вижу, — ответил дед.

Выстрел!

Минус один.

— У носа. Плывет к берегу, — сказал я. Выстрел! Минус два.

Двое боевиков, презрев опасность, бросились к сходням. Нахрапом решили проскочить.

Минус три и четыре.

— У мостика.

— А зачем его? Он в стороне!

Как мне было объяснить старику, что теперь меня интересовали командиры. Командиры, которые видели меня возле Резидента, которые знали пусть не много, но гораздо больше других бандитов. Именно они могли поведать будущему следствию о некоторых странностях в моем поведении, именно они могли быть косвенной причиной утечки информации.

— Зачем?

— Не задавайте вопросов! — отрезал я.

Выстрел.

Следующего командира я выцелил сам.

Минус шесть.

Семь...

Восемь. Последний опасный мне командир. Ничего. Они заслужили эту участь. Они командовали бойцами, творившими зло. Они ответственны дважды. Как исполнители и как Вдохновители, отдававшие приказ. Виновны дважды, а умирают только один раз. Они еще легко отделались. Не по заслугам!

Девять. Затих пытавшийся отстреливаться боевик, спрятавшийся возле грузовых стрел.

Кажется, пора прекращать вакханалию смертей.

— Эй, на палубе! — крикнул я. — Оружие бросить на сходни! Всем собраться на носу. Стреляю без предупреждения!

Пожар, раздуваемый ветром, набирал градусы. Судно Не сулило ничего, кроме смерти.

Еще один боевик попытался спастись вплавь.

Минус десять.

— Собраться на баке!

На сходни полетели карабины и пистолеты. Бандиты потянулись к носу судна.

— Открыть заложников! — приказал я. Трюм отдраили. На палубу, суетясь и толкая друг друга, полезли заложники.

— Заложникам — к сходням! Мужчинам подобрать оружие. Один из бандитов метнулся к пленникам, схватил, потащил женщину, закричал: «Я убью ее! Выпустите нас на берег!» Ну не терпелось ему открыть счет второму десятку. Старик ткнул в него пальцем. Я согласно кивнул.

Минус одиннадцать. И опять без порчи шкуры. Заложники, истерично рыдая, что-то выкрикивая, сбежали по сходням, собрались, сгрудились в кучу на берегу. У трех оставшихся среди них мужчин в руках поблескивало оружие.

Деморализованные, испуганные, потерявшие весь свой свирепый вид боевики, прикрываясь от близкого пламени, теснились к сходням.

— Спускаться по одному, — крикнул я. — При попытке к бегству — стреляю.

И для пущей убедительности сделал выстрел над самыми головами. Боевики инстинктивно пригнулись.

Спасенным заложникам-мужчинам я приказал встать с двух сторон поодаль от сходней. Двое — один с повадками отставного офицера, другой — охотника — с оружием обращаться умели. Им нести охрану. Третьему и женщинам обыскивать и вязать преступников.

— Ну что, дедок? Я тебе больше не нужен? Сам справишься? — спросил я не без озорства в голосе. — Вон ты какой, в одиночку целый корабль захватил!

Старик, не отрываясь от прицела «тозовки», поморщился, сплюнул досадливо в сторону.

— Ладно, не держи зла! Но помни, в тундре погода холодная, а печка в бараке одна на всех. Это я кроме шуток! Я свои слова держу и щадить, если что, не буду.

— Это я видел, — проворчал дед. — Тогда все?