Не церемонятся ребятки. Наверное, такое указание было — сантименты не разводить. Иначе бы не решились. Они ж как собаки. Как псы цепные. На команду «фас» — кусают. На команду «фу» — сидят. А эти бьют. Значит, разрешили. Значит, и в дальнейшем жалеть не будут. Вот такой печальный расклад получается, Полковник.

— Стой! Караулка.

Вначале зашел один. Робко зашел. Как в кабинет начальника. Вернулся.

— Заводи!

— Здравствуйте, Александр Александрович!

Мать честная. Сам депутат! Семушкин Григорий Аркадьевич!

В интересные места заносит представителей высшего законодательного органа страны. Просто в самую гущу народных масс.

— Что ж вы нас, Александр Александрович, за нос водите, вместо того чтобы набирать вес и положительные эмоции на честно заработанном заслуженном отдыхе? По пионерским лагерям бегаете. Вы бы раньше поведали о своей нужде, мы бы вам как заслуженному работнику правоохранительной системы бесплатную путевку выписали. К самому Черному морю.

— Так и вам в кабинетах, как я погляжу, не сидится. И у вас, похоже, нужда. Большая и неотложная.

— Все смеетесь, Александр Александрович.

— Да это я не смеюсь. Это гримаса. Это мне при входе в помещение скулу на сторону своротили кулаком. Случайно.

— Сами виноваты. Загоняли ребяток наших. То ремонтом заставляете заниматься. То охраной. То рысканьем по всему городу. Им бы на дискотеки ходить да девчонок щупать, а они за вами взапуски бегают. Не утомительно такой образ жизни на старости лет вести?

— Я бы не бегал, кабы не Догоняли.

— А вы отдайте, что имеете, вас в покое и оставят. С собой у вас дискетка?

— Дискета против заложников!

— Опять торгуетесь. Опять условия ставите. Не надоело?

— Надоело. До чертиков надоело. Вот думаю, может, больше не торговаться, может, ее кому следует отдать? И дело с концом.

Смеется депутат. Не боится угроз. Что-то знает он такое, что не знает Полковник.

— Смешно?

— Смешно! А здорово вы нас, Полковник, с перебежками через крышу провели. Вот что значит старая школа! Кто бы мог подозревать в древнем старце такую прыть. Я по вашему пути ради интереса прошел — так одышку получил. Честное слово. А вы раза три туда-сюда бегали — и ничего! Такой форме позавидовать можно.

— А я с детства по крышам гулять люблю. Голубятник я.

— Ха-ха-ха.

Как же они про несколько ходок прознали?

— Значит, вы голубятник. Друзья ваши грибники. А все вместе вы — городошники. Единая спортивная команда.

— О чем это вы?

И вдруг уже без шуток-прибауток. Без всякого юмора. Жестко и в лоб.

— О друзьях ваших. О маскхалатах. О «ППШ» через плечо. О ползаньях на брюхе по сильно пересеченной местности. Вы что думаете, мы ничего не знаем?

Сан Саныч почувствовал, как кровь отливает от его лица. Как начинают мелко и стыдно трястись руки. Депутат говорил о том, что могли знать только он и его друзья.

— Ох, и насмешили вы нас своим маскарадом! Пузатые деды в диверсантской униформе. Вы что, всерьез думали захватить вот этот наш лагерь? Думали помериться силами с молодыми, натасканными на драку ребятами? Так я заранее мог вам сказать, кто победит. Нет, не дружба, как в футбольном мачте между действующими и ушедшими на пенсию футболистами. Молодость. И сила. Куда вы лезете? Посмотрите на себя. У вас глаза слезятся, пальцы трясутся. Вы старик. Вам скоро на кровать самостоятельно вскарабкаться будет невозможно. А вы за оружие хватаетесь. Надо же реально оценивать свои возможности. Свой возраст. Вы штанишки еще по немощи не пачкаете?

Боевая молодежь радостно заржала. Похоже, именно для нее разыгрывался этот позорный спектакль.

— Надумали тягаться с заведомо более сильным противником. А подкладную утку не захватили!

— Ха-ха-ха!

— В шантаж ударились. Пожилой человек. Ветеран. Угрожать стали. Так теперь не жалуйтесь, что с вами негуманно обходятся. Вы ведь нам войну объявили. А на войне, случается, бьют. И даже убивают. Или вы об этом не знали? Или вы Великую Отечественную, в которой наш народ двадцать миллионов жизней положил, в вещевом складе пересидели?

— Ты бы войну не трогал, депутат!

— А это не твоя война. Ты к ней никакого отношения не имеешь. Ты всю жизнь в красных погонах проходил. Это народ с немцами бился. А ты со своим народом! Ты же вертухай. Ты всю жизнь хороших людей за проволоку штыками гнал да за той проволокой их сторожил. Я как депутат замаялся ваши кровавые делишки разбирать да убитых вами невиновных людей реабилитировать. Ты же бериевец. Про тебя сейчас каждая газета пишет…

Этого Сан Саныч уже стерпеть не мог. Уже не подбирая слов, уже не разбирая, что делает, он рванулся к обидчику с единственной целью: вцепиться ему в глотку и сжать на ней пальцы. А там будь что будет. Разжать он их уже не разожмет. Даже после смерти.

Но ни сжать, ни дотянуться до вражьего горла Сан Саныч не сумел. Короткой зуботычиной его свалили на землю и еще на всякий случай пару раз пнули по корпусу.

— Я же тебе говорил, старик, молодость побеждает. С сухим счетом.

— Чего ты добиваешься? — сглатывая кровь, прохрипел Полковник.

— Возвращения принадлежащей мне вещи.

— Против заложников.

— А может, против твоих дружков-приятелей? Их больше. И цена им получается выше.

Сан Саныч напрягся. Случилось, кажется, то худшее, что он и предполагал. Все они, и заложники, и спасители, оказались в руках преступников. Доигрались. Как малые дети с неразорвавшимся снарядом.

— Ты мне их вначале покажи. А потом потолкуем.

— Это пожалуйста.

Депутат поднял к голове радиостанцию. Щелкнул тумблером.

— Четвертый. Четвертый! Слышите меня? Как там поживают наши старички?

Повернул радиостанцию к Сан Санычу.

— Пока нормально. Пока поживают. Возле машины суетятся, бегают. Никак завести не могут. Транспортировать их к вам?

— Пока нет. Пусть еще помучаются. Пусть машину починят, чтобы нам с ней не ковыряться.

— А если не отремонтируют? Может, их на месте положить? Чтобы с перевозкой не возиться?

— Может, действительно положить? — ехидно спросил депутат, глядя в глаза Полковнику. — Или пока погодить?

Развернул к лицу радиостанцию.

— Пока не надо. Мы тут еще решаем. Как решим — сообщим. До связи. А ты думал, они в бою пали? Смертью храбрых. Причинив значительный урон живой силе противника? Нет, как видишь. Живы твои деды. Благоденствуют. Под нашим неусыпным надзором.

— Где они?

— Тут, недалеко. На выезде из города. У них машина заглохла. Наверное, потому, что старая машина. И водитель такой же. Да к тому же плохой. А вы думали, мы вас в лагерь допустим? Позволим нас из автоматов поливать? Нет, увольте. Вы хоть и слепенькие, и дальше собственного носа не видите, можете сдуру и пальнуть. И попасть в кого-нибудь. Вот мы вас и решили на дороге тормознуть.

— Вы знали все заранее?

— Мы знали все заранее. Скажу больше, хотя тебе это будет неприятно. Мы были соавторами вашего плана нападения на лагерь. И в чем-то даже инициаторами.

Да, да. А что нам было делать? Ты оказался редкостным упрямцем — заставлял ремонтировать квартиры и дачи, выдвигал абсурдные требования, грозил. Ты знаешь, во сколько обошлись нам твои строительные прихоти? Раз в двести больше, чем твои будущие похороны. Но мы не крохоборы, мы не стали считаться. Мы даже не стали разрушать того, что успели построить, даже не стали вывозить заранее припасенные строительные материалы. Можешь считать их материальной помощью неизвестных благотворителей впавшим в маразм ветеранам минувших войн.

Мы оставили тебе все. Но тыне оценил жест доброй воли. Ты проявил редкостную неблагодарность. За десятки тонн дефицитных стройматериалов ты пожалел отдать пустышную десятиграммовую вещицу. Чужую вещицу.

Нам ничего не оставалось, как перейти к силовым методам убеждения. Заметь, это не мы, это ты сделал выбор. Ты подставил под удар своих друзей! Не принадлежащие тебе тайны ты оценил выше здоровья и жизни близких тебе людей!