— Это, мужики, точно. Здоровье у меня — никуда, — подтвердил Сан Саныч. — Мне чтобы умереть — довольно на кулак взглянуть. Меня даже бить не надо. Так что если вы хотите что-то узнать, вы лучше руки за спиной держите. Подальше от моего лица.

— Падла! — выругался слесарь с монтировкой.

— Ты, дед, меньше шуткуй, а то как бы плакать кровавыми слезками не пришлось, — предупредил бригадир. — А лучше, если хочешь миром разойтись, припомни, где припрятана интересующая нас посылочка. Может, здесь?

Бригадир неожиданно вскинул руку и ударил зажатым в кулаке разводным ключом в телевизор. Лопнувший кинескоп рассыпался на мелкие осколки.

Десять пенсий, припомнил Сан Саныч. Хороший был телевизор.

— Не здесь? Не вспомнил? Тогда, может, вон там?

Гаечный ключ с силой обрушился на двухкассетный магнитофон — подарок управления ветеранам-фронтовикам ко Дню Победы.

— Опять не угадал? Какая досада. Тогда, наверное, здесь.

Новый удар в радиоприемник. Больше бить было нечего.

— А как насчет заслуженных в ратных боях знаков боевого отличия? Может, там, внутри этих благородных побрякушек, тайна хоронится?

Бригадир вывалил на пол перед собой содранные с парадного кителя ордена и медали. Этого Сан Саныч не ожидал. Об этом он не подумал.

— Не трожь награды! — со сдержанной яростью потребовал он.

— Я бы не трогал. Я же понимаю — ратные подвиги, друзья-товарищи, воспоминания юности. Жди меня, и я вернусь… Но как мне иначе узнать истину, как не перещупав каждую находящуюся в этой комнате вещицу? Например, этот орденок. Вдруг именно он укажет мне на то место, где лежит то, что нам нужно. Ну вот вдруг в середине него, как в середине ореха, хоронится разгадка тайны.

В руке бригадира был орден Красной Звезды. Он положил его на обух врубленного в половую доску топора и с силой ударил сверху разводным ключом. И еще раз. И еще.

Сан Саныч инстинктивно зажмурился. Словно перед ним убивали человека. Словно это был не обух топора и не разводной ключ, а плаха и топор, а между ними не орден, а голова живого человека.

Бригадир отбросил в сторону бесформенную лепешку разбитого ордена.

— Слабо делали боевые побрякушки. Я просто удивлен. Просто даже неприятно удивлен. Может, эта медалька попрочнее будет?

На обух топора легла медаль «За отвагу».

— Зря ты это сделал. Сука! — враз осипшим голосом сказал Сан Саныч. И тут же упал от сильного удара в челюсть. — Все равно зря! Квартиру бы я вам, может, и простил. Но не ордена. За ордена с вас особый спрос…

Дальше Сан Саныча били всем скопом. Били не смертельно, потому что он был им еще нужен. Но и не щадили. Умело били. Так, чтобы при минимально возможных повреждениях причинить максимальную боль. Вначале Сан Саныч крепился и только скрипел зубами и в три — в бога, в душу, в мать, как когда-то немцев, материл своих палачей. Но потом сдался и стал кричать в голос. Ему заткнули рот тряпкой и продолжили избиение.

— Вспоминай, дед. Вспоминай. У тебя только два выхода — вспомнить или умереть! Вспоминай…

Прежде чем уйти, предупредили, что придут завтра.

— А ты пока подумай, что тебе важнее — чужие секреты или собственная жизнь. И жди! И бойся! То, что было сегодня, — это пока прелюдия. Не дай тебе бог узнать, что следует за ней!

Еще полчаса Сан Саныч лежал в коридоре, не в силах подняться. Лежал разбитым лицом на придверном половичке, и кровь из его рта густо стекала на плетеную солому, скрывавшую то, что так нужно было незваной бригаде слесарей-сантехников.

Потом Сан Саныч встал и прошел на кухню. Переступая через обломки мебели, штукатурку и раздавленные кактусы, он подошел к окну. Он увидел то, что ожидал увидеть. На тротуаре напротив со скучающим видом стоял с букетом цветов молодой парень. Он ожидал не девушку. Он ожидал Сан Саныча. Через час или два на его место должен будет встать другой точно такой же парень или девушка. Потом еще один. И еще.

Улица была закрыта.

Сан Саныч отыскал среди обломков телефон, поднял трубку и набрал 02.

— Милиция слушает.

И тут же гудки отбоя.

Понятно. Телефонную сеть они тоже контролируют. Безопасные для них разговоры прослушивают, подозрительные прерывают. В общем, обложили со всех сторон.

Надо будет проверить ход через чердак и подвал. Но это потом. А сейчас надо довершить еще одно, не терпящее отлагательств, дело.

Со стоном Полковник опустился на колени и, разгребая пальцами мусор, стал искать изуродованные ордена. Погибшие ордена, как и почившие в бою товарищи, не должны были оставаться на поле брани. Своих покойников разведчики не оставляют на глумление врагам. Своих покойников они всегда уносят с собой. Или предают земле. Собранные ордена Сан Саныч сложил в коробочку, которую засунул глубоко в карман.

Потом он сел на единственный неразломанный табурет и надолго задумался. Надо было искать, как найти выход из положения. И найти сегодня. Потому что завтра его безжалостные визитеры придут продолжить свою работу. А работать они, судя по всему, умеют.

Утром в гости к Сан Санычу заявился участковый инспектор.

— Жалобы на вас от жильцов. Шумите ночью. Спать не даете. Разрешите пройти?

Сан Саныч посторонился.

Участковый начал было шоркать ботинки о коридорный половичок, но вовремя заметил погром и остановился.

— По какой причине шумим? — спросил он, внимательно осматривая квартиру.

— Ремонт у нас, — в тон ответил Сан Саныч.

— Ремонт, говорите? — недоверчиво переспросил участковый. — Какой-то он у вас странный.

— Капитальный. Надоело, знаете, жить в одном и том же интерьере. Вот и решил обновить обстановку. Всю разом. И стены, и пол, и мебель. А то все эти шторочки, шкафчики, стульчики, обои. В такой мебели уже давно никто не живет.

— А не поздно?

— Что не поздно?

— Ну, перестраивать все?

— Ну что вы! Переустраивать жизнь никогда не поздно. Перестройка жизни и, в частности, среды обитания — есть ее продление. Пока живу — надеюсь. Пока надеюсь — живу!

— А что ж вы вначале ломаете?

— «До основанья, а затем». Так мы, старое поколение, привыкли. Вначале надо расчистить площадку для новой жизни. Вот я уже почти расчистил. Видите?

— Вижу. А шумите-то зачем?

— Прощание со старым не бывает без шума.

— А что за люди вчера приходили к вам?

— А это те, которые рушили. Славные ребята. Работяги, каких мало. А говорят, у нас молодое поколение растет инфантильным. Ничуть не бывало! Такую работу провернули — другим бы недели не хватило! Минутки не присели. Покурить ни разу не вышли. Все как пчелки, как пчелки. Все с молотками да ломиками. Чудо что за ребята. Стахановцы. Энтузиасты своего дела. Их бы в тридцатые годы, да к тачкам, да на лесоповал — мы бы тогда не один Беломорканал выстроили, а три! Честное слово, восхищен нашей молодежью — ее бурлением и желанием трудиться. Я думал, они одну кухню отработают, а они всю квартиру успели отбабахать. И даже рассчитаться с собой по полной цене не дали. Такие скромные оказались. А уж так хотелось. Просто руки чесались. Ну ничего, я их еще отыщу. Через газету. Как незаметных героев-тимуровцев. И рассчитаюсь. До последней копейки. Такие поступки нельзя оставлять неоцененными. Вы согласны со мной?

— Ну, в общем и целом да.

— Ну вот и хорошо. Приятно поговорить с разделяющим твои убеждения человеком. А насчет шума обещаю, не повторится. Ну если только чуть-чуть. Самую малость. И недолго. Так и можете передать жильцам. До свидания?

— А что это у вас лицо разбитое?

— Упал случайно.

— А телевизор?

— А я, когда падал, ногой штору зацепил. Гардина упала и точнехонько в кинескоп.

— А магнитофон?

— Другим концом гардины.

— А часы настенные? А посуда?

— Это когда гардина по кинескопу попала, он взорвался и осколки по всей квартире. Ну просто по всей. Как от гранаты.

— А книги? — ткнул участковый носком ботинка в разбросанные по всей квартире, затоптанные томики.